Ганс Крысолов - Логинов Святослав Владимирович. Страница 6

Ганс медленно шёл вперёд, ни на секунду не отрывая дудочки от одеревеневших губ. Вал крыс катился за ним, из каждого проулка навстречу им вытекали новые волны. Иногда крыса выпрыгивала прямо из окна дома и тогда там раздавался задушенный женский взвизг. Остальной город молчал: ни криков, ни шума, ни стука инструментов – только дрожащая музыка и тысячекратный шорох.

На берегу Везера Ганс остановился. Здесь были запертые ржавыми цепями спуски к воде, причалы для хлебных барок, магазины зерна, склады кож и железа. Поток зверьков умножился необыкновенно, крысы покрыли замшелые ступени и, ни на секунду не задержавшись, посыпались в воду.

Везер – большая и опасная река. В верховьях он с плеском несётся по камням, мимо Бремена течёт широко и важно. Возле Гамельна течение гладкое, но стремительное, ширина реки свыше двухсот шагов, на середине дна не достать даже длинным шестом. Переплыть Везер – дело нелёгкое, а для крысы – попросту безнадёжное. И всё же они шли, крутясь живым водоворотом, задние налезали на передних, и все бросались с последней ступени в воду. Среди пены мелькали вздёрнутые усатые носы, ловящие воздух. Вода подхватывала крыс и, завертев, уносила. Некоторые были выкинуты течением на камни ниже пристани, но тут же упорно кидались обратно вплавь на тот берег.

Ганс стоял на самом краю. Крысы обтекали его с двух сторон, дробно стуча лапками, пробегали прямо по ногам. Поток постепенно редел, берег очистился, и скоро последняя острая мордочка исчезла под водой.

Песнь оборвалась. Ганс перевёл дыхание и огляделся.

Он увидел патера Цвингера. Священник стоял по пояс в воде, глаза у него были белые, рот открыт и зубы оскалены. Холодная вода привела его в чувство, он, запинаясь, начал читать экзорцизм об изгнании бесов:

– Изыди, злой дух, полный кривды и беззакония, изыди исчадие лжи…

Ганс отвернулся. В двух шагах позади стоял Вольф Бюргер. Его жёсткое лицо было непроницаемо.

– Ганс Крысолов, ты гроссмейстер в своём ремесле, – сказал он. – Я не ожидал такого. Идём, суд должен быть окончен.

В конце улицы показались спешащие ландскнехты.

Если и раньше большой зал ратуши был переполнен народом, то теперь давка стояла просто невообразимая. Охрана с трудом очистила место посредине. Судей ещё не было, Ганс долго ждал, переминаясь с ноги на ногу. Вольф Бюргер нервно ходил взад и вперёд, потом уселся за стол и начал что-то писать. Наконец, появились патер Бэр и опирающийся на палку Ференц Майер. Тюремщик ввёл закованного Питера.

– Всё будет хорошо! – крикнул ему Ганс.

Питер кинулся к Гансу, но тюремный смотритель дёрнул за цепь, и мальчик упал.

Позже всех пришёл патер Цвингер. Губы его были плотно сжаты, новая сутана резко шелестела при ходьбе.

Секретарь суда поднялся из-за своего столика и, нараспев произнося слова, возгласил:

– Заседание объявляется открытым. Господа судьи, удовлетворены ли вы результатами испытаний?

За судейским столом кивнули.

– В таком случае я от имени магистрата и граждан города прошу вас рассудить это дело по закону и совести и вынести ваш приговор.

– Что тут рассуждать? – проворчал бургомистр. – Парень, несомненно колдун, но ведь крыс-то он вывел. Пусть себе идёт на все четыре стороны.

Патер Бэр сидел с задумчивым видом, сцепив пальцы на округлом чреве. Бюргер кончил писать и передал лист бургомистру. Майер прочёл.

– А можно и так, – сказал он, взял перо и поставил внизу подпись.

Патер Бэр, дождавшись своей очереди, тоже прочёл документ.

– Но ведь это жестоко! – воскликнул он, отодвигая бумагу.

– Это необходимо, – негромко сказал Бюргер.

Он нагнулся и начал что-то шептать Бэру. Каноник страдальчески морщился, тряс головой, но скоро не выдержал:

– Ну хорошо, пусть будет по-вашему, но я умываю руки.

Документ он отдал не подписав. Секретарь поставил внизу печать, а затем огласил приговор:

– Мы, выборный суд вольного имперского города Гамельна, разобрав и обсудив по закону и совести обвинение, выдвинутое преподобным Вилибальдом Цвингером против странствующего мастера Ганса, по прозвищу Крысолов, признали его обоснованным и истинным. Доказано, что имело место совращение детских душ к недостойным и опасным занятиям. Ганс Крысолов оставлен в сильном подозрении в связях с врагом господа и рода человеческого. Вместе с тем, услуга, оказанная означенным Гансом городу, велика и несомненна. Приняв во внимание всё это, а также памятуя, что буллой святого отца нашего строго повелено, чтобы никто под угрозой изгнания не обучал и не учился подобным мерзостям, суд постановляет: обвинение в малефициуме с вышеупомянутого Ганса Крысолова снять, за прочие же проступки приговорить его к позорному столбу и изгнанию из пределов города, – секретарь остановился, глянул исподлобья на бледного Ганса, а потом продолжал: – В отношении нищего бродяги, именующего себя Питером, достоверно установлено, что он, предав душу дьяволу, перекидывался диким зверем и творил на дорогах разбой. Посему решено его, как злого и нераскаянного малефика, предать смерти на костре. Предварительно его должно подвергнуть пыткам, тело вервольфа будет разодрано железными когтями, подобно тому, как он сам раздирал своих жертв. Прочих же, учитывая нежный возраст и полное раскаяние, наказать плетьми и отдать в опёку родителям.

Питер закричал. Ганс рванулся к нему, но его сбили с ног, выволокли из магистратуры. Здесь на ступенях было вделано в стену кольцо. На нём висели кандалы, в которые заковывали несостоятельных должников и всех тех, кого магистрат приговорил к позорному столбу. Палач быстро заклепал железные кольца на запястьях Ганса. Теперь Ганс был словно распят у стены. Рядом на специальном крюке висела плеть. Каждый имел право ударить приговорённого.

Из магистратуры выходил народ. Многие останавливались возле Ганса. Какая-то женщина, невысокая и худая, подскочила к Гансу вплотную, сорвала к крюка кнут.

– Дьявол! – крикнула она. – Из-за тебя мою Марту будет бить палач! Вот так! – багровый рубец прочертил щёку Ганса. – Вот так! – женщина ударила ещё раз, плюнула Гансу в лицо и, бросив плеть убежала.