Квест - Акунин Борис. Страница 40

— Ты к каким, милок? — крикнул из окна старушечий голос.

Другой, помоложе, визгливо пригрозил:

— Перестань дудеть, ирод! Милицию вызову!

— Не иначе к Абрамовичам, у их денег куры не клюют, — предположили где-то поблизости — видимо, на первом этаже. — Кажный день на таксях ездеют.

Шофер скалил зубы (ослепительно белые, но с золотой фиксой), отвечал всем подряд:

— Я за тобой, бабка! Из крематория!

— Не трясите прической, гражданка, папильотки порастеряете!

— Не на «таксях», а на таксомоторе, лапоть!

Айзенкопф сидел на заднем сиденье, не высовывался.

— Идем!

С независимым видом, рука об руку, Гальтон с Зоей дошли от подъезда до машины.

Дом обсудил и их:

— Чьи это? Из двадцать второй, что ли, которые новые?

— …Нет, тот плешивый, а этот бритый.

— Тоща-то, тоща!

Водитель выскочил, помог уложить вещи в багажник.

— Чемодан, саквояж, сумка. По таксе полагается пятьдесят копеечек за место, но дедок сказал — платит вдвое. Значит, выйдет по рублику. Подтверждаете?

— Само собой.

Гальтон залез в машину, ему хотелось побыстрей отсюда уехать.

— Повезло, — шепнул Айзенкопф по-английски. — Нормальный парень, не коммунистический. Любит деньги. За двойную почасовую будет нас возить хоть круглые сутки.

— Браво, Курт! Свои колеса — это здорово.

— Моя звать Сяо Линь, — певуче ответил биохимик.

Разбитной таксист сел на место, обернулся, обшарив клиентов взглядом сметливых маслянистых глаз.

— Витёк, — представился он новым пассажиром. — Я чё хочу предлoжить, граждане. Если желаете, я с напарником договорюсь, буду вас хоть неделю катать. Ему десятку за смену в зубы — доволен будет. А мне сотенную, и я весь ваш, хошь днем, хошь ночью. Плюс бензин, конечно.

Предложение, вероятно, было жульническим, но Гальтона идеально устраивало. С этим плутом экспедиции, действительно, повезло. Наверное, до революции в Москве, как во всяком большом городе, водилось множество пройдох, умевших легко зашибать деньгу. Ян Христофорович гордо сказал, что «золотой дьявол» в стране большевиков растерял свои чары, но, оказывается, не для всех. Товарищам Картусову и Громову предстоит еще немало потрудиться, чтобы селекционировать новое человечество.

Доктор открыл рот, чтобы согласиться с предложенными условиями, но биохимик толкнул его коленом.

— Сьто люблей — сибко много, — строго пропищал он. — Моя плати писят, а бензина пловеляй.

Он, конечно, был прав. Следовало поторговаться, чрезмерная уступчивость выглядела бы подозрительно.

Стороны сошлись на семидесяти пяти и остались полностью довольны друг другом.

Выруливая из двора, Витек поинтересовался:

— А вы, извиняюсь, кто будете? Откуда? К нам в Москву надолго? Я тут всякое-разное знаю. Могу и рассказать, и показать, отвезти куда надо, с кем надо познакомить. Если гражданочка насчет хороших духов или шмоток интересуется — организуем. Ресторан знаю, где собачатину жарят… Куда доставить прикажете?

Шоферу было ужасно любопытно, что за люди такие. Он всё поглядывал в зеркало то на хорошенькую «гражданочку», то на китайца, которому и была адресована реплика про собачатину. Гальтон на Витька большого впечатления не произвел.

— He’s too nosy. I’ll shut him up, [62] — краешком рта шепнула Зоя и мрачно заметила. — Много болтаешь, парень. Увянь. Двигай пока по Тверской.

Грубость подействовала благотворно. Водитель нисколько не обиделся, а молоть языком перестал:

— Усек. Никаких вопросов.

Что именно он «усек», выяснилось минуту спустя, когда такси повернуло на улицу Герцена. Возле дома 18 стояло несколько автомобилей, на тротуаре белели гимнастерки милицейского оцепления. Мимо такси, требовательно гудя, пронесся автобус синего цвета с надписью «Спецтранспорт».

Пассажиры таксомотора, не сговариваясь, пригнулись.

— Фартовые? — не спросил, а скорее констатировал Витек. — Ясно. Будь спок, граждане блатные, я болтливый, но не трепливый. Только уговор: если чего — мое дело сторона. Вы взяли такси, я отвез. Лады?

— Лады, — ответила Зоя и тихо, по-английски, объяснила коллегам, что водитель принял их за бандитов и лучше его не переубеждать. В России преступный мир традиционно окружен ореолом романтики и даже почтения.

— По-китайски шлепаешь? — с уважением спросил навостривший уши Витек. — Я заметил, ваш пахан по-русски не сильно рубит. Вы, братва, с Дальнего Востока? Я слыхал, там среди «деловых» много китайцев, корейцев. Слышь, а пускай пахан мне чё-нибудь закорючками китайскими накалякает, а? — Он сунул назад листок и карандаш. — Буду девчонкам показывать.

Айзенкопф с невозмутимостью Будды накарябал столбиком какие-то каракули.

— Класс!

Шофёр бережно сложил листок, для чего ему пришлось выпустить руль. «Форд» завилял по булыжной мостовой, чуть не въехал в пролетку, но в последний миг Витек успел-таки вывернуть, да еще сердито обдудел ни в чем не повинного извозчика.

— Что вы ему нацарапали? Какую-нибудь белиберду? — спросил Норд по-английски, раз уж этот язык сходил у Витька за китайский.

— Изречение Лаоцзы: «Путь Истины широк и прям, но все предпочитают кривые тропинки». — Айзенкопф погладил бороденку. — Я владею языком Поднебесной Империи. Пришлось принять двенадцать порций самсонита. Очень трудная фонетика.

Последнюю фразу (“Ит хаз э вери трики фонетикс”) Витек интерпретировал по-своему.

— Насчет хазы интересуется? Могу устроить. То, что вам надо. Чужие не ходят, легавые не сунутся. От центра, правда, неблизко. Но на машине какая разница? Верно, папаша? Десять минут, и ты хошь в ГУМе, хошь в ЦУМе.

— «Хаза» это квартира? — спросил Гальтон у Зои. — Может быть, воспользуемся?

Она кивнула. Наклонилась к шоферу.

— Что за место?

— У наших.

— У каких у «наших»? Где?

— В Цыганском Уголке, за стадионом «Динамо». Я — цыган, не видно, что ли? Поговорю с бароном, скажу, хорошие люди, кореша мои, он недорого возьмет. А хоть бы и дорого! — Витек оглянулся и подмигнул. — Я так понимаю, груши у вас имеются. И еще будут. Вы ж в столицу, поди, приехали не в планетарии ходить. — Он хохотнул. — Заметьте: вопросов не задаю. Не мое дело. Только соображайте сами. Наши мусорам не выдадут. Это во-первых. А во-вторых, коли будет хабар, барон хорошую цену даст.

Гальтон старательно вслушивался, но многого не понимал.

— Барон? — тихо спросил он по-английски у Айзенкопфа. — Разве в СССР сохранились титулы? Или это кличка?

— Речь наверняка идет о Zigeunerbaron, [63] — ответил немец, истинный кладезь познаний в самых неожиданных областях. — По цыгански «ром-баро», то есть «цыганский вожак».

Оказалось, что ушлый Витек умеет говорить и подслушивать одновременно. Уловив знакомое слово, он повернул голову.

— Правильно. Ром-баро Цыганского Уголка — это наш хоревод.

— Кто?

— По-теперешнему «худрук песенно-танцевального хора». Большой человек.

— Ты таксист или ты в хоре поешь? — запутался Гальтон.

Цыган охотно объяснил:

— Дорога, по которой мы едем, ведет в Ленинград, по-старому Питер. Сначала она называется Тверская улица, ее мы уже проехали. Сейчас гоним по Первой Тверской-Ямской. Вон Белорусский вокзал. — Доктор узнал площадь, на которую они вчера попали, сойдя с поезда. — Тут самый главный тракт проходил. По нему цари в Москву въезжали, и вся чистая публика шастала, из одной столицы в другую. А это что значит? Кого-то встречают, кого-то провожают. По русскому обычаю надо выпить, закусить. Тут были все самые разгульные рестораны: «Яр», «Стрельна», «Мавритания». А какая выпивка-закуска без цыганской песни? Наши уже больше ста лет живут за Петровским дворцом, потому место и называется Цыганский Уголок. Но мое семейство не пело, не плясало. Мы всегда ресторанные извозчики были. Эх, какую тройку держали! Не кони — еропланы! Какие чаевые получали! Русский человек, когда выпивши, быструю езду любит, денег не считает. Батю моего или деда послушаешь — завидки берут. Сейчас не то и не так. Трудовое перевоспитание придумали. Паспорта какие-то хотят завести. Тогда все наши поднимутся, и поминай, как звали. Что за ром с паспортом?… Одно время петь запретили. Сейчас снова можно, но только советские песни. Ре-пер-туарная комиссия. А кому они нужны, репертуары ихние? Рестораны теперь не те, публика — дрянь. Коней у бати еще во время Гражданки в Красную Армию забрали. Вот и кручу баранку.