Мед жизни - Логинов Святослав Владимирович. Страница 7
– Господа, что-то я не понимаю, как это – треть отдела сократить, у нас работы труба нетолчёная. Мы же не НОТ какой-нибудь и не техника безопасности, без наших служб завод станет…
– Это не тема для дискуссии, а приказ, – перебил оратора Цветков, – уволить десять человек. Мы должны решить, без кого сможем обойтись.
«Сейчас Мадарась вмешается," – тоскливо подумал Виктор Андреевич.
Но вместо известной склочницы неожиданно поднялась Светочка Соловкова.
– Правильно Сергей Семёнович говорит. У нас не треть, а половину отдела гнать надо. А зарплату их – тем, кто работает. Вот вам первая кандидатура, – Светочка обвела взглядом собравшихся, – Малявин!
– У меня дел невпроворот, на мне все цеха висят! – закричал Виктор Андреевич фразу, приготовленную для мерзавки Антонины. Потом до него дошло, кто выступает против него, он смутился, задохнулся от обиды и фразу закончил лишь по инерции: – Я и обедать сегодня не ходил…
– Знаю я вашу работу! Как Антонина Ивановна в отпуск уходит, так он мигом на бюллетень, так что все обязанности на мне – и ничего, справляюсь. А что обедать он не ходит, так бездельничать можно и без обеда. Вот сегодня, наглядный пример: считает товарищ Малявин потребление электроэнергии. Там надо всего четырнадцать чисел сложить. Он складывает на калькуляторе, а я рядом сижу, мне всё видно. Ежу понятно, что соврал: цеха данные до первого знака дают, а у него в окошке после запятой две цифры болтаются… Нет, досчитал, проверяет. И видно, как он по клавише не ту цифру мажет. На третий раз верный ответ получил, но с первыми не совпадающий, так он стал четвёртый раз пересчитывать. И опять соврал. Обедать он, может, и не ходил, но потребление так до сих пор и не сосчитано. Гнать такого работничка! Он только и умеет, что спать на рабочем месте, да масляными глазами под блузку заглядывать.
– А нечего блузку распахивать! – вдруг вмешалась Антонина. – А то устроила декольте до самого пупа. Тут у ней ножки – там у ней ляжки!.. Не сотрудник, а западный секс!
– Это же прекрасно! – возопил Рак-Миропольский. Ему, как молодому специалисту, сокращение не грозило, и юный бездельник, чувствуя себя в безопасности, наслаждался происходящим.
– И вообще, – продолжала Мадарась, – что вы накинулись на человека? Дали бы до пенсии доработать.
– Вы, Антонина Ивановна, беспокойтесь, чтобы вам ваши полгода до пенсии досидеть позволили, – внушительно произнес Цветков. – А Малявину ещё восемь лет трубить.
«Семь лет и одиннадцать месяцев», – пытался поправить Виктор Андреевич, но вместо этого окончательно стушевался и затих. Ясно же, что там уже всё решено, и коллектив созван для проформы.
Он желал одного – чтобы скорее кончился этот дурацкий сон, хотелось проснуться, пусть даже в темнице Фартора, лишь бы подальше отсюда. И ещё мучило горькое чувство: «Светик, Светик, как ты могла решиться на подобный удар, пойти на предательство… И это после всего, что было у нас…»
Дальше Виктор Андреевич не слушал, не обратил даже внимания на пробежавшую мимо Кузьминову, лишь вздрогнул от грохота захлопнувшейся двери. Подумал вяло, что и ему надо бы уйти благородно, с достоинством, но остался сидеть.
Собрание набирало обороты словно электромясорубка. Едва возникала заминка, Цветков подбрасывал новую фамилию. Ополовинили бюро охраны природы, прошлись по вентиляционной группе (Зозулевич, впрочем, уцелел), заглянули в группу конструкторов. Всего получилось семь жертв.
– А если захочет подать заявление товарищ Рак-Миропольский, – подвел итоги Цветков, – то администрация возражать не станет.
– Да нет, я пока обожду… – зевнул молодой специалист. – Вот годика через два…
– Годика через два с тобой другой разговор будет! – рявкнул благостно молчавший Паскалов, и на том собрание закончилось.
Домой Виктор Андреевич вернулся смурной и, не переодевшись, уселся перед выключенным телевизором. Жить не хотелось. Болело в груди, чуть выше желудка, представлялись собственные похороны, печальные лица сослуживцев, плачущая Светочка, шепоток: «Замучили человека, в могилу свели…»
Понимая умом несерьёзность подобных фантазий, Виктор Андреевич гнал их, пытался вызвать в памяти образ Тургора, но тот отгородился глухой стеной и не пускал. Очевидно, Виктану удалось исчезнуть из темницы, и сейчас его не было нигде, и, значит, Тургор был закрыт для страдающего Виктора Андреевича.
В прихожей раздался звонок – Таисия обычно звонила в дверь, хотя у неё был свой ключ. Виктор Андреевич вернулся в кресло.
«И не поинтересуется, как дела», – обижено подумал он и тут же ужаснулся мысли, что Таисия могла спросить его о работе, и ему пришлось бы отвечать.
Из кухни потянуло борщом. Слева под ребрами заболело сильнее.
«Подохну – никто и не заметит," – резюмировал Виктор Андреевич.
– Обедать иди, – позвала Таисия.
После тарелки борща в груди отпустило, жизнь уже не казалась столь ужасной. В конце концов, увольняют его ещё не завтра, а в худшем случае, через месяц, и компенсация при увольнении по сокращению за два месяца выплачивается, и стаж не прерывается. За это время он что-нибудь придумает, устроится на другую работу – энергетики везде нужны – сделает своё изобретение и внедрять его будет не здесь, а на новом месте, в каком-нибудь совместном предприятии. И запатентует на своё имя – так теперь можно. Приглашения пойдут от инофирм, зарубежные поездки, дома – компьютер и видеомагнитофон. А на бывшем его заводе всё останется по старинке, прогорят они со своей арендой и разорятся. Светочка Соловкова, безработная, придёт в слезах в его кабинет (а он уже будет президентом фирмы), и он ей скажет…
– Ты меня совсем не слушаешь! – голос Таисии вернул Виктора Андреевича на кухню.
– Слушаю, Тасечка, – сказал Виктор Андреевич.
– Я спрашиваю, на что мы жить будем? – повторила Таисия.
«Неужели кто-то успел ей сказать?» – с тоской подумал Виктор Андреевич и на всякий случай ответил уклончиво:
– Как-нибудь выкрутимся.
– Ты всё успокаиваешь, а выкручиваться приходится мне, – обиделась Таисия. – Ты хоть знаешь, сколько сейчас картошка стоит? Твоей зарплаты теперь только на папиросы хватит. Мясо на рынке уже сорок рублей и ещё будет дорожать.