Многорукий бог далайна - Логинов Святослав Владимирович. Страница 35

– Как это случилось? – резко спросил Шооран. – Ты же караулил. Здесь был кто-нибудь?

Ответ мог быть только один, и Шооран его услышал:

– Никого!.. – выкрикнул Турчин. – Совсем никого! Всю ночь глаз не сомкнул.

– Мы не сомкнули, – поправил Шооран. – Одному одонты не поверят, особенно если станет известно, что другой спал.

Турчин закивал с готовностью, а Шооран напористо продолжал обработку:

– Почему ты тогда ничего не заметил? Может, из-за тумана?

– Да-да, из-за тумана! – ухватился за спасительную подсказку Турчин. – Туман вон какой густющий, за дюжину шагов ничего не видно.

– Так ведь бандиты уйдут! – закричал Шооран. – Через новый оройхон! Труби ещё!

Будоража окрестности рёвом раковины, они ринулись сквозь плотный, едва подбеленный утренним светом туман. На границе нового оройхона Шооран предусмотрительно остановил напарника, и здесь, на пересечении поребриков, они и метались, пока не услышали стук оружия и топот бегущих на помощь цэрэгов.

Пробная вылазка показала, что изгои действительно не теряли времени даром и, едва рассвело, ушли через новый оройхон. Преследовать их казалось бессмысленным, тем паче, что появились более важные дела. Оройхон, ставший сухим в предутреннюю ночь, располагался исключительно неудобно – он касался остальных сухих земель лишь одним углом, а со всех остальных сторон был окружён мокрыми оройхонами. Разумеется, об отделении этого оройхона не могло быть и речи, его ограждала не узенькая мёртвая полоса, а легкопроходимый и широкий перешеек, тем не менее одонту Ууртаку надо было заверить вана в своей преданности и, по возможности, извлечь из ситуации выгоду.

Ууртак со своей личной гвардией отправился на царский оройхон, казённые дюжины и войска, присланные другими одонтами, остались беречь провинцию. За неделю дальновидный Ууртак убедил вана, что не стоит из одного оройхона создавать новый округ, который, конечно же, захочет самостоятельности, а гораздо лучше отдать оройхон верному Ууртаку. Шооран за эту неделю вернул изгоям долг, поставив ещё один оройхон, вклинивающийся в далайн и как бы восстанавливающий земли изгоев.

Отправляясь в ставку, Ууртак на всякий случай запретил заселять высохший оройхон и выделил для его охраны двойную дюжину цэрэгов, среди которых оказался и Шооран. Делать на пустом оройхоне было нечего, цэрэги продувались друг другу в кости, рассказывали, кто умел, истории и скучали по оставленным семьям. Грустил и Шооран. Представлял, как он приводит Яавдай на берег и словно безумный илбэч говорит: «Смотри!» – и перед изумлённым взором девушки рождается земля. Лицо Яавдай останется неподвижным, но чёрный огонь в зрачках полыхнёт с небывалой силой. А потом он покажет, как умывается земля, освобождается от яда и грязи, покрывается свежей травой, как проклёвываются сквозь жирную землю резные ростки туйванов. Он скажет: «Эта земля для тебя. Живи», – и на лице Яавдай появится неуверенная улыбка.

Переполненный такими мыслями, Шооран рано утром отправился через опустевшие мокрые земли к далайну. Его никто не заметил, да и сам остров был обнаружен лишь к концу дня, когда Шооран стоял на посту, охраняя перешеек.

Смелая вылазка не принесла душе успокоения, зато помогла Шоорану понять: мечты его не о новых землях, а о Яавдай. Шооран затосковал. Он шептал слова легенды, которые, казалось, знал, когда ещё не умел говорить: «Я проклинаю илбэча! Он нигде не найдёт покоя и не встретит счастья. У него не будет друзей, и даже родственники станут издеваться и мучить его…» Шооран шептал, пока слова не начинали терять смысл, а перед глазами стояло лицо Яавдай. Нет, она не способна издеваться, этого просто не может быть, здесь бессильно даже проклятие Ёроол-Гуя. Она обещала ждать… Короткое «да», сказанное на заданный между делом вопрос, обрело для Шоорана важный смысл. Шооран убеждал себя, что никакого проклятия и вообще нет, ведь была семья у старика, даже когда он стал илбэчем, а потомки илбэча Вана правят целой страной.

Вскоре одонт Ууртак вернулся из удачной поездки, и вспомогательные войска, так никого и не поймавшие, начали собираться домой. Однако той дюжине, что посылал на запад Моэртал, отдыхать не пришлось. Наместник, поняв, что илбэч ускользнул, решил хотя бы расправиться с изгоями и бунтовщиками, так что вернувшейся дюжине пришлось немедленно занимать позицию вдоль мокрого оройхона.

На этот раз Шооран оказался в заградительном отряде довольно далеко от далайна и вмешаться в события не мог. Передовые дюжины вошли на безнадёжные земли, сломив сопротивление неорганизованной толпы изгоев, рассекли её надвое и погнали одних на ухэры заграждения, других дальше на юг, где стояло ещё два оройхона, узкой лентой протянувшихся в глубь далайна. Выбраться из этой западни казалось вовсе невозможным.

Заряженные ухэры и татацы стояли на самых видных местах, но одонт разрешил стрелять лишь в самом крайнем случае. Кроме того, было приказано не убивать тех, кто сдаётся в плен. Всё-таки Моэртал не был абсолютно уверен, что илбэч не оказался в ловушке. Поэтому цэрэгам был выдан больший, чем обычно, запас хитиновых верёвок.

Настоящие изгои – женщины, калеки, беспомощные неудачники – частью заранее бежали на север, частью же сдались передовому отряду и, связанные попарно, были отправлены на допрос. Разбойники попытались вырваться и уйти. Шооран стоял в цепи заграждения на поребрике, когда из-за тэсэгов с криком выбежал отряд ночных пархов. Их было дюжины полторы, и единственное их преимущество состояло во внезапности удара. Не переставая кричать, они бросились на цепь. Цэрэги поспешно стягивались навстречу. Шооран оказался в самом центре схватки. Он увидел, как на него несётся один из бандитов. Мелькнуло знакомое лицо, испятнанное следами игл, гудящим кругом рванулся сверху хлыст. Шооран успел вскинуть над головой копьё, отведя смертельный удар, и ринулся под ноги изгою. Если бы они были вдвоём, то это был бы последний поступок в его жизни, так как копьё отлетело в сторону, а хлыст остался в руках парня, но сбитый с ног противник не успел ударить. Когда Шооран вскочил, он увидел, что Турчин и дюженник Коннар насели на парня и вяжут ему руки. Остальные изгои были убиты или тоже связаны. Прорваться и уйти удалось лишь троим.

– Отлично! – похвалил Шоорана дюженник. – Я уже было зачислил тебя в покойники, а ты не только сам уцелел, но и этого с ног сбил. Ишь как на тебя смотрит – вот-вот прыгнет, словно парх.

Парень, не мигая, глядел на Шоорана. Сузившийся от бешенства зрачок превратился в точку, и глаза казались белыми. Шрамы на щеке налились кровью, у виска часто билась жилка. Коннар обошёл пленника кругом и, приняв решение, повернулся к Шоорану.

– Это явно не илбэч, – сказал он, – и каторжника из него тоже не выйдет – сбежит. Между прочим, тебя искать. За такими долги не пропадают, я это знаю, сам такой. Так что отведи-ка ты его в шавар, а я доложу, что пленников всего восемь.

Шооран взял копьё, повёл им вверх, приказывая парню подняться. Тот молча встал и, не глядя по сторонам, пошёл вперёд с таким видом, словно не его, а он ведёт противника к шавару. Шооран шёл сзади. Его не покидало ощущение, что он уже видел и эту небрежную походку, и этот взгляд. Не тогда вечером, а ещё раньше, давным-давно. Хотя этого, конечно, не могло быть, раз увидевший клеймо на лице парня, не забыл бы его никогда. В башмак цэрэга вправляется дюжина игл, а здесь в кожу впечаталось гораздо больше, словно изгой улёгся в постель, положив под щёку вместо подушки живую тукку.

– Постой, – сказал Шооран.

Парень остановился.

– Ээтгон – это твоё имя или прозвище?

Ответа не было. Парень смотрел поверх головы Шоорана, лицо оставалось спокойно, лишь жилка над щекой продолжала пульсировать в бешеном темпе.

– Ты… – Шооран запнулся, не осмелившись произнести имя, – ты родом со Свободного оройхона?

Взгляд наконец опустился на лицо Шоорана. Ээтгон, помедлив пару секунд, ответил:

– Не помню. У меня нет родины.

Шооран вытащил нож, начал резать скользко скрипящие верёвки. Ээтгон молча ждал.