Замошье - Логинов Святослав Владимирович. Страница 1

Весь август с Петрова дня держалась мокрая жара, травы никак не могли отцвести, а маслята и волнушки в березняке сгнивали, не успев появиться на свет. Зато в сентябре, когда все – и дачники, и деревенские кинулись на мох за ягодой, в низовом бору высыпало видимо-невидимо лубянок и толстых слизких серух. И хотя Настя знала, что внучка с мужем не сегодня-завтра прикатят забирать клюкву, но все же отправилась в сосняк. Жить зиму чем-то надо, а кадка, в которой обычно солились грибы, с самой весны сохнет кверху дном в клетушке.

Идти в сосняк тем же путем, что и на мох: полем мимо огородов, а потом через ивовые заросли по дороге пробитой трактором. Так просто через иву не пройдешь – кусты переплелись и стали стеной. Сейчас стена поднималась сухая, безлистная и просматривалась насквозь. Кусты погибли летом, после того, как полный день кружил над полями самолет, поливая их сверху какой-то пакостью. Летчик попался нежадный – досталось и огородам, и ивняку по ту сторону поля. Огороды оклемались, картошка выбросила новую ботву и пошла в рост. Лишь у дачников (свои баловством не занимаются) сгорел горох на грядках. А вот ивняк засох, стоял черный и хрусткий. После зимы выгонят в поле коров, Ванька-пастух по бездельной привычке начнет палить сухую траву, с нею заполыхают мертвые кусты, а там и лес возьмется негасимым низовым пожаром. Потом на пожарище явится вездесущая ивовая поросль, и через несколько лет все станет по-старому, только леса будет меньше, а ивы больше. Дело знакомое, так уже бывало.

Налитая водой тракторная колея выходила к лесу и обрывалась. Дальше машине пути нет, трактористы, собравшись за ягодами, оставляли здесь трактора и шли своими ногами. Тропа на мох уводила прямо. Настя сошла вправо, где в черничном кочкарнике приглядела грибные места.

Желтая лубянка, каждая побольше блюдца, гриб спорый и чистый. Червь ее портит редко, боится белого сока. Попадались и подберезовики с черной головой и синеющей мякотью. Их Настя тоже брала – сушить. А то Леночка приедет, спросит ведь сушеных грибков. Скоро набирка оказалась полна. Настя присела на поваленную соснину, переложить грибы в заплечный короб.

Сзади захрустели под тяжелыми сапогами ветки. Нюрка, соседка и дальняя свойственница перешагнула через соснину и уселась рядом с Настей.

– Ага, – гулким басом сказала она, – а я-то гадаю, кто все грибы обломал…

– Лес большой, – отозвалась Настя. – Все не оберешь.

– Не говори, – прогудела Нюрка, – повадилось народу…

Она развязала мешок, принялась быстро перекладывать грибы. Берестяная набирка была у Нюрки чуть не с ведро, и короб вдвое побольше настиного. За глаза Нюрку звали Хап-бабой. Она была чуть не самой молодой в деревне, всего год как вышла на пенсию, и единственная держала справное хозяйство. Остальные по старости и одиночеству уже не могли исполнять всех работ.

– Комарья-то сколько, ворчала Нюрка, на секунду распрямляясь и отмахиваясь рукой. – Когда они только пропадут, ироды? Сентябрь уже.

– А вот будет январь, так и пропадут, – подзудила Настя.

– Ну тебя, – обиделась Нюрка. – Как ты их только терпишь? Так и вьются над тобой.

– Пусть вьются. Они меня не кусают. Покружат и улетят.

– Ври-и-и!.. – протянула Нюрка. – Вон на лбу сидит, как нажрался.

Настя провела ладонью по лицу, с легким удивлением глянула на окровенившиеся пальцы.

– Значит, ему надо, – сказала она.

– Коли надо, зачем раздавила-то?

– А чтобы не хапал больше, чем унесть может.

Нюрка поняла насмешку, сердито засопела, отбросила в сторону последний гриб – смявшийся старый подберезовик с мокреющей губкой, по которой уже ползали желтые черви, затянула мешок и поднялась.

– Гляди, Наська, – пробасила она, – доегозишься. Семьдесят лет бабе, а дурная, ровно девчонка.

– За мою дурь с меня и спросится, – ответила Настя и тоже поднялась.

Добрать опустевшую набирку было делом нескольких минут, и Настя двинулась к тропе. Уже при самом выходе ей снова повстречалась Хап-баба.

– Наська! – крикнула она издали. – Я там комара пришибла! На тропе лежит, бедненький, смотри не задави!

Вот шалая баба! – Настя в сердцах плюнула и пошла в сторону деревни. И лишь через несколько шагов поймала себя на том, что зорче обычного смотрит под ноги, словно и впрямь может среди стоптанного мха углядеть прибитого Нюркой комара.

На болотную ягоду год случился удачным, и хотя целыми толпами бежали с поезда городские, Насте они не были помехой. Пришлых поджимал обратный поезд: не поспеешь на «шанхай» – куда деваться с ягодой? Городские паслись по закраинам, лишь длинноногие мужики успевали дошагать к островам в середине мха, но времени им оставалось совсем немного, и, стоптав ягоду, мужики убегали пустые.

Настя же, натянув поверх сапог сшитые из пластиковых мешков чулки, захаживала в такие места, где другие старухи опасались появляться. Парни в высоченных болотниках, конечно, портили ягоду и там, но все стоптать не могли, так что меньше чем по ведру Настя со мха не притаскивала. Нюрка тоже не боялась мокрющих мест, и иногда Настя замечала посаженный на верхушку усохшей сосенки ком мха, а где-нибудь неподалеку и согнутую спину товарки. Подходить друг к другу на мху, выхватывать из-под рук ягоду было не принято, и Настя сворачивала в сторону.

Осень шла богатая. В холодной кладовке добирался второй мешок клюквы, в кухне над печкой множились вязки черных грибов. Двухведерная кадушка была уже полна, и пожелтевшие лубянки доходили под толстым слоем смородинного листа. Со дня на день должна была приехать Леночка.

К концу сентября пошли заморозки, по утрам трава седела инеем. Грибы пропали, только городские ковыряли зеленухи и опят, которые Настя за тонконогость почитала поганками. Зато клюква размягчела и стала сладить, на нее слетелась вся птица, клики журавлей прорезали холодный утренний туман.

Настя с мешком за плечами возвращалась со мха. Издали она заметила, что верхушки яблонь в саду возле дома ходят ходуном. По тому как открыто, по хозяйски обтрясали яблони, Настя сразу поняла, что Леночка приехала.