Земные пути - Логинов Святослав Владимирович. Страница 2

В подтверждение своих слов кёниг топнул сапогом по ненадёжному настилу, прогнившая слега хрустнула, и магистр Парплеус с невнятным воплем ухнул в трясину.

В первое мгновение дер Наст оторопело взирал на происходящее, затем всплеснул руками и захохотал, раскачивая настил и рискуя сам полететь следом за придворным мудрецом.

Парплеус месил локтями разжиженный мох, хватался за белые корневища жирных растений, сочно лопавшихся под пальцами. Слепой ужас плескался в глазах.

– Государь! Государь!

– Колдуй, магистр, – посоветовал кёниг. – Ты же в трёх университетах учился.

Зажатый трясиной маг уже не взывал о помощи, а только хрипел невнятно. Дышать ему оставалось не больше минуты, но тут в дело вмешался мальчишка, прежде молча стоявший за спиной дер Наста. Он спрыгнул с тропы и, прежде чем кочка пушицы успела просесть под его лёгким телом, вновь выскочил на гать и, ухватив за рукав мантии, принялся тянуть Парплеуса из ямы.

Дер Наст недоумённо поджал губы, но вмешиваться и теперь не стал. Конечно, самоуправство наказуемо, но всему должен быть свой срок. В том заключается высшая мудрость, недоступная магистрам и самовольным щенкам.

С мучительным стоном мальчишка выволок грузного мага из болота, но Парплеус, выползая на гать, толкнул своего спасителя, и теперь уже мальчишка шлёпнулся в размешанную, пузырящуюся гнилыми миазмами прорву.

– Ну молодцы! – взорвался смехом кёниг. – Ну, порадовали!.. Вот насмешили! Вам шутами стать – цены бы не было!

От восторга кёниг затопал ногами, гать, не выдержав бесцельного топтания на одном месте, с мокрым хрустом расселась. Конфискованная бурёнка замолотила копытами, руша устеленный хворостом путь, и сползла в воду, сдёрнув следом солдата, никак не ожидавшего такого поворота дела. На ногах удержался один кёниг, а может быть, его уберегла исконная магия, которой издревна славился род дер Настов. Вопли, хлюпанье жижи и надсадное мычание перекрыли смех кёнига.

– Вы что, уморить меня вздумали?! – рассердился наконец повелитель. – Хватит дурить. Или выползайте на берег, или тоните, чёрт вас подери!

Парплеус, подгребая к животу прогнившие обломки, торопливо отползал от опасного места. Задержаться, чтобы помочь своему недавнему спасителю, не приходило ему в голову. Солдат, которого тяготила железная кираса, а на правую руку оказалась не вовремя намотана верёвка, бился недолго. Ряска сомкнулась над головой, лишь пузыри – болотный газ или последнее дыхание? – указывали его могилу. Корова увязла безнадежно, одна голова с намотанной на рога верёвкой торчала из грязи.

– Ну?.. – поторопил дер Наст слугу. – Тонуть будешь или нет? Мне некогда.

Мальчишка каким-то чудом дотянулся к одному из обломков, притопив его, вырвался из ямы и тоже вполз на остатки дороги. Нога дер Наста непроизвольно дёрнулась, чтобы столкнуть мальчишку обратно, но кёниг вовремя остановил порыв. Не стоит вмешиваться в решения судьбы. Повелитель мечей должен бить, а добивать – дело слабых. «Падающего – толкни» – это мудрость шакалов.

Больше ничего забавного не ожидалось, и благородный Фирн дер Наст, перешагнув копошащихся слуг, пошёл прочь. Мокрые, перемазанные тиной прихлебатели поспешили за ним. Мычание утопавшей коровы провожало их до самых камышей. Потом всё стихло.

Торп сидел и, сглатывая копящуюся ненависть, стругом выскребал табурет, осквернённый седалищем кёнига. Брат нынешнего повелителя тоже был противен живущему на отшибе мужику, но всё-таки он не зорил Торпа окончательно, оставляя возможность выправить хозяйство. А этот… единственную животину забрал. Бабка Мокрида, тётки Лихоманки, отплатите обидчику, пошлите ему за мои слезы водянку с лихорадкой, неизбывную трясучку, падучую болезнь…

Шумный вздох коснулся слуха. Торп поднял голову и увидел корову. Тина облепляла её бока, грязь засыхала корками, трескалась, повисая на шерсти. Раздувшиеся пиявки присосались к тяжелому вымени.

Корова подошла на три шага и остановилась.

– Святая Амрита! – ахнул Торп. – Ушла, ушла от разбойников, умница!

Он бросился к дому за водой и подойником, обмыл изрезанные осокой соски, отодрал впившихся пиявок, принялся за дойку, стараясь не сделать корове больно.

У коровы не было имени, чтобы окрестная нежить не могла приручить её, и воровать по ночам молоко. Торп просто повторял все ласковые слова, какие только мог вспомнить:

– Золотце мое, чудесница, раскрасавица… Как славно, что ты от них ушла! Спасительница ты моя… Ведь, кроме тебя, у меня действительно ничего нет.

У подножия холма, которым начинался королевский бор, пробивался родничок. Как водится, рассказывали о нём всякие небылицы, хотя ничего особенного там не приключалось. Просто струилась холодная и чистая вода и тут же пропадала в бескрайних пространствах болота.

Здесь кёниг перед походом на Торпов хутор оставил пастись коней. Другому это могло бы дорого обойтись: прошёл мимо ловкий ромей – и сыскивай, где гостят лошади. Но имя дер Наста гремело далеко за пределами его владений: пошлёт оскорблённый повелитель мечей вдогонку похитителю железную нить – что тогда?

Коней было всего три – Исту лошади не полагалось, он мальчик на побегушках и, значит, должен бегать. Не досталось ему лошади и теперь, хотя один из добытчиков упокоился в гнилых хлябях. Дер Наст просто накинул повод на луку седла, в котором поместился Парплеус, а сам вскочил на своего жеребца. Задерживаться, чтобы едва не утопшие попутчики сумели смыть грязь, кёниг не собирался.

Тропка, постепенно расширяясь и превращаясь в настоящую дорогу, повела их в сторону белокаменного Снегарда – неприступной твердыне дер Настов. Вскоре кёниг и придворный чародей уже могли ехать рядом, хотя, разумеется, Парплеус держался на полшага сзади. Ил на мантии мудреца уже обсох, не смердел, как вначале, и мастер логософии вновь мог поддерживать разумную беседу. А Ист бежал следом, заботясь лишь о том, чтобы не сбиться с ноги.

Не бывает лучше дороги, чем тропа через сосновый лес. Вольнолюбивые сосны перегородили её узловатыми, выпирающими из земли корнями, лишёнными поверху коры, гладкими, как столярная поделка. Но снизу корни живы, и потому никакая порча не касается твёрдой древесины. Лошади осторожно переступают лёгшие поперёк пути пороги и невольно сбавляют шаг. Поэтому совсем нетрудно следовать позади, не страшась, что отстанешь, а потом получишь нахлобучку. Когда лошади скачут по полю – такое случается обязательно. Фирн дер Наст не привык поджидать слуг. Как бы ни мчал конь, прислужник всегда должен быть рядом.

Босые ноги легко ступают по земле, устланной шершавым ковром сухих иголок. Порой хрустнет под загрубевшей пяткой прошлогодняя шишка. Иногда двойная сосновая игла вопьётся в живое место между пальцами и упадёт, не в силах удержаться. Без этого тоже нельзя, а иначе и не почувствуешь, что бежишь босиком. Дивно устроена лесная тропа, славно по ней бежится, и есть время подумать о своём.

Что же всё-таки случилось? Был человек, а теперь нету. И неважно, что был он недобр и глуп, но ведь дышал, смотрел глазами и, наверное, чего-то в жизни хотел. Конечно, дер Наст и Парплеус – маги, у них свои законы, им что человек, что муха – разницы нет. Но ведь это не просто мужик, а обученный воин. Воинское искусство сродни волшебству, не раз случалось, что судьбы колдунов решались оружием.

Ист не жалел погибшего – тот, бывало, щедро одарял безродного мальчугана подзатыльниками, но всё же при виде смерти думалось невесело. Вот Парплеус чувствует себя прекрасно, сразу видно колдуна. А что в болото свалился – так ведь не потонул же… Может быть, в том его колдовство и состояло, чтобы Ист его вытащил.

Ист жил в замке кёнига. Он был сыном служанки, год назад умершей от ледяной горячки. А отцом мальчика мог случиться кто угодно – мать была некогда хороша собой и любила пожить. Сплетники грешили даже на Гляса дер Наста, и эти разговоры сильно портили Исту жизнь. Кёниг не терпел самозваного племянника. Иста спасали только малые лета: недостойно повелителя мечей было бы убивать вовсе уж беззащитного ребёнка. Но уж зато издеваться над слугой кёниг был волен. При каждом удобном случае повелитель отвешивал мальчишке оплеуху, во время пиров в Иста летели объедки, а самым любимым развлечением владыки было метнуть нож, так чтобы он срезал с головы отшатнувшегося слуги прядь волос или рассёк кончик уха. У старых слуг в замке вместо ушей оставались какие-то лохмотья. А вот у Иста по какой-то счастливой случайности уши до сих пор были целы.