Железный век - Логинов Святослав Владимирович. Страница 2

Вернувшись во дворец, государь отдал некоторые приказания. Воля же великого Раймунда исполнялась столь быстро и точно, что порой бывала выполнена прежде, нежели высказана. Не удивляйся тому, простодушный читатель, но знай, что предки наши были мудрее своих потомков.

Так что уже через два часа, спустившись по винтовой лестнице в подземные казематы, маркграф нашёл там и выкованные куски железа, и инструмент, и самих алхимиков, связанных по рукам и ногам, с кляпами, вбитыми в растянутые рты.

При виде государя Септимус завозился, елозя скрученными руками по шершавому камню, а Берг издал носом неопределённый звук, не то стон, не то задушенный кляпом смех.

– Приветствую тебя, любезный друг, – мягко сказал граф, подходя к Септимусу и касаясь его носком узкого, расшитого серебряной канителью башмака. – Мне очень жаль, что нам приходится встречаться при таких прискорбных обстоятельствах. Конечно, я мог бы просто умертвить тебя, но разум и совесть не позволяют мне того. Ты мудрый, мыслящий человек, то, что я назвал бы солью земли, в этом ты равен мне. Да-да, я сам признаю, что мы равны, хотя ты и лежишь в грязи. В конце концов, царских путей в геометрию нет, и все мы учили латынь по Теодолету. Внешность обманчива, важна душа, ты, как лицо духовное, знаешь это. Поэтому было бы бесчеловечно убить тебя, не объяснив причин.

Септимус вновь завозился и глухо замычал, вращая выпученными глазами.

– Не трудись, друг мой, я и так знаю, что ты можешь мне сказать, – заверил его граф. – Сначала пункты успокоительные. Primo: я верю, что вам открылся способ естественного алхимического получения истинного железа. Ergo – с вас снимаются подозрения в обмане. Secundo: я не вижу в вашем искусстве ничего противоречащего божьим установлениям и противного его воле. Ergo – с вас снимаются обвинения в чернокнижии. Теперь вы спросите, что послужило причиной столь сурового наказания, и я отвечу: вы невиновны. Единственная твоя беда – чрезмерно пытливый разум, не желающий считаться с некоторыми запретами. Он-то и привёл тебя к столь прискорбному концу. Слушай же! Вы хотели облагодетельствовать мир, сделать всех богатыми…

Септимус напрягся и отрицательно замотал головой, а Берг протестующе заревел, словно бык, приведённый на бойню и почуявший запах крови.

– О-о?.. – удивился государь. – Ты ещё разумнее, чем показалось мне вначале! Значит, ты понимаешь, что железо обесценится и станет простым металлом. Но скажи в таком случае, кому оно будет нужно? Государи обеднеют, торговля нарушится, но во имя чего? Когда-нибудь всё вновь придёт к норме, и что же выгадают потомки в результате такого потрясения? Финансы расстроены, там, где ныне платят унцию железа, будут отдавать фунт и более золота или серебра. Сделки затруднятся, и купцы первыми проклянут тебя. А ведь именно на купцах держится благосостояние просвещённого государства. Какие же блага принесёт подданным дешёвое железо? Медь и олово изгонят его с кухонь и столовых, а золото и серебро из ювелирных лавок. Подумай, любезный, ведь железо вовсе не красиво и ценится только за свою редкость! И всё же есть одна область, где подобное изобретение примут с радостью. Оружие! Ты мирный человек, Септимус, так скажи: тебе не страшно? Я полжизни провёл в седле, но всё же едва не поседел от мысли, во что превратится мир, полный железа… Бронза, сваренная с должным количеством бериллов, конечно, прочнее и лучше подходит для изготовления пик и секир, но ведь железо будет дёшево! Никто больше не станет пахать землю и пасти овец, оголтелые толпы мародёров начнут шататься по стране и рвать друг у друга остатки добычи. Благородное искусство войны отойдёт в предание, оружие будет в руках черни, и подлый удар в спину зачтётся великим подвигом. И всё оттого, что ты, Септимус, обратил свой взор на болота! Может быть, скажешь ты мне, всё будет вовсе не так. Многочисленные и хорошо вооружённые войска изгонят бандитов и охранят труд земледельцев, которым орудия из нового материала принесут невиданную пользу и процветание… Увы!.. Человек подл и неблагодарен, а из кос слишком легко получаются ножи. Чтобы перековать орала на мечи, вовсе не надо быть учёнейшим Септимусом.

Лежащий монах только чуть слышно вздохнул и закрыл глаза.

– Ах, не перебивайте же меня! – в нетерпении вскричал Раймунд. – Вам была дана полная возможность говорить в свою пользу, перечислять те области, где сие пагубное открытие могло бы показать себя с хорошей стороны. Теперь буду говорить я! Помимо потрясений преходящих будут утраты невосполнимые. Погибнут старинные произведения гениальных ювелиров. Сделанные из никчемного феррума, кому будут нужны эти украшения? Исчезнут целые ремёсла, запустеют цветущие области, никто больше не пойдёт в пустыню на поиски упавших небесных камней, одни дикари будут бродить по бесплодным пескам. Зачахнут науки, да-да, твои любимые науки зачахнут! Ныне сотни астрономов сидят у зрительных труб, ожидая появления болида, кому он будет нужен завтра? Опытнейшие и искушённые в арифметических действиях учёные рассчитывают время появления падающих звёзд. К чему?

Государь замолчал и отёр с чела пот. Алхимики лежали недвижимо.

– Что ж ты молчишь? – спросил государь. – Тебе нечего сказать! Вот потому-то я, скрепя сердце, решил умертвить тебя и твоего подручного, а заодно и шпиона – он уже мёртв. Так что никто не узнает, получили ли вы земное железо и как вам это удалось. Прощай!

С этими словами маркграф вышел. Алхимики словно не заметили его ухода. Септимус лежал, закрыв глаза, а в тёмных зрачках Берга никто не сумел бы прочесть его мыслей, да никого это и не интересовало.

С того дня прошло без малого полгода, когда однажды, ранним утром, государь был поднят с постели перепуганным казначеем. С железными слитками и инструментом алхимиков произошло нечто непонятное. Их густо покрывал налёт наподобие зелёной плёнки, что ложится на старую медь, но грязно-рыжего цвета.

Раймунд взял в руки удивительный молот Берга. На ладонях остались жёлтые пятна. Государь презрительно усмехнулся и промолвил:

– Всё-таки я оказался прав. Истинное железо не ржавеет. А это, – обратился он к казначею, – вычистить до блеска, набить из него полновесной монеты и тайно, по частям, пустить в обращение.