Жил-был… - Логинов Святослав Владимирович. Страница 2

Олег пожал плечами и повернулся к ванне с антифризом. Сегодня он делал замеры при минус сорока градусах, и термостат никак не мог выйти на режим. Только к вечеру, когда Саша, уходивший на час раньше, убежал на лекции, и Верунчик тоже начала посматривать на часы, лишь тогда ртутный столбик опустился достаточно низко.

Савервальд привычно остался в лаборатории один. Спешить ему было некуда, и как убеждённый холостяк он считал своё положение естественным. Об утреннем разговоре он забыл, и о Цуенбаеве не думал: из кабинета был отдельный выход, а профессор обычно уходил не попрощавшись.

Но на этот раз Цуенбаев тоже задержался допоздна. Олег услышал в кабинете шум, словно там двигали мебель, потом сдавленное восклицание. Дверь приоткрылась, и Цуенбаев позвал его:

– Олег, вы не поможете мне немного?

Оказывается профессор пытался передвинуть огромный шкаф, набитый книгами, оттисками статей и старыми отчётами – тем научным хламом, что годами скапливается в любом НИИ. Сдвинуть шкаф было не под силу даже двоим, и Олег принялся разгружать полки, время от времени отбегая к установке, чтобы поправить начавшую бить мешалку или провести замеры.

Вдвоём им удалось вытолкать пустой шкаф в коридор и сдвинуть к стене широкий письменный стол, освободив таким образом почти весь кабинет. Всё это время Савервальда не покидало ощущение неуместности происходящего.

– Прекрасно, – сказал Цуенбаев, когда посреди кабинета остался лишь старый, до пролысин вытоптанный ковёр, – это, Олег, вам незапланированное открытие, называется: ковёр-самолёт.

Цуенбаев проговорил что-то, рассыпавшееся цепочкой гортанных звуков, и ковёр плавно поднялся на полметра вверх. Савервальд, чувствуя подвох в голосе руководителя, заглянул в просвет. Там не было ничего, кроме ржавой кнопки, вдавившейся в линолеум. Цуенбаев присел на корточки, нажал руками на середину ковра. Вниз посыпалась пыль,. ковёр выгнулся, сопротивляясь, но всё же профессор прижал его к полу.

– Старая вещь, – сказал Цуенбаев, отпустив ковёр, – летать уже не может. Ни грузоподъёмности, ни высоты. Но явление демонстрирует. Вам ведь больше ничего не надо? Вот и изучайте.

– Откуда он у вас? – выдавил Савервальд.

– Наследство. Прабабка была мастерица. Говорят, она и выткала. А мне ковёр от бабушки достался. Память. Так что я его не насовсем дарю. Как изучите – вернёте.

– А почему вы сами за него не взялись? – спросил всё ещё не вышедший из шока Савервальд.

– У меня взгляды старомодные. Я полагаю, что на ковре-самолёте надо летать, а если он не летает, его надо на пол постелить. Но если хочется, то можно и изучать. Заклинания я перепишу, а остальное сами как-нибудь. Завтра я в отпуск ухожу, можете обосноваться в моём кабинете.

Домой Савервальд шёл переполненный странными детскими мечтаниями. Словно наяву он слышал завистливые поздравления коллег, видел заголовки своих статьей в «Журнале физической химии» и с особым удовольствием представлял физиономию Джорджа Лаунда, читающего эти статьи.

Англичанин Джордж Лаунд был, сам того не зная, проклятьем Олега Савервальда. Пятнадцать лет назад Савервальду попалась одна из лаундовских работ, и он поразился простоте методик и очевидности выводов. Статьи Лаунда были написаны блестящим живым языком, и в них англичанин щедро разбрасывал гипотезы и предположения. Савервальд с восторгом взялся за проверку одного из этих предположений, провёл серию опытов и получил совершенно не те результаты, что ожидал Лаунд. Некоторое время Савервальд мучился, не зная, что предпринять, пытался повторять эксперименты, поджимал допуски в нужную сторону, хотя и понимал, что так поступать не следует. А потом из печати вышла новая статья Лаунда. Бывалый физхимик тоже получил парадоксальные результаты, но не испугался их, а опубликовал, выдав попутно новый фонтан идей. Аспирант Савервальд взвыл от обиды и разочарования и кинулся в догон. С тех пор прошло пятнадцать лет, но Олегу так и не удалось обойти Лаунда, ведь тот начинал проверку гипотез сразу, едва они появлялись, а Савервальд лишь через полгода, когда лаундовская статья добиралась к нему.

«Но уж теперь-то Джорджу придётся потесниться!» – фантазировал Савервальд. Сладкие мысли бежали плавной чередой, Савервальд пытался остановить их, вернее, перевести на другие рельсы, резонно рассуждая, что следующая статья никакого отношения к физхимии иметь не будет, и не о Лаунде теперь речь, а о Нобелевской премии, но мечты упрямо возвращались – утереть нос англичанину казалось приятнее.

Савервальд привычно зашёл в универсам, привычно купил кефира, булки и колбасы, привычно приготовил дома ужин. И всё-таки, это была совсем другая жизнь, в которую вторглось чудо – сиречь незапланированное другими открытие. Великое открытие. ВЕЛИКОЕ. В Е Л И К О Е!..

Наутро Савервальд первым прибежал в институт. Ключ от цуенбаевского кабинета приятно тяготил карман. На свою установку Савервальд и не взглянул, сразу заперся в кабинете и произнёс вытверженные за ночь заклинания. Ковёр послушно взмыл и остановился в полуметре над полом. Савервальд надавил ладонью, пытаясь, как делал вчера профессор, прижать ковёр к полу. Ковёр сопротивлялся словно магнит, когда его подносят к другому, большему магниту.

«Явно какое-то поле, – решил Савервальд. – Гравитацию пока оставим, возьмёмся за электричество и магнетизм.»

Савервальд запер кабинет и побежал к физикам, клянчить приборы.

Магнитного поля у ковра не оказалось, а наэлектризован он был не больше, чем и полагается пыльному ковру. Как управляться с гравитацией, Савервальд не знал. Смутно вспоминалось описание прибора с массивными шарами и пружинными динамометрами. Где их взять, эти шары? Пришлось засесть за книги.

Новую атаку на ковёр Савервальд проводил во всеоружии современной теории, но столь же безрезультатно. Никаких гравитационных эффектов ковёр не проявлял, он всего лишь навсего летал вопреки гравитации. Из всех величин удалось замерить лишь подъёмную силу (22 032 плюс-минус 0,001 кг) и высоту полёта (53,0 плюс-минус 0,5 см). Но ведь ясно, что это цифры случайные, у исправного изделия они совершенно другие.