Академия родная - Ломачинский Андрей Анатольевич. Страница 38

Мать не обращает на слова никакого внимания, она остается выть на коленях перед мальчиком. А вот отец среагировал мгновенно – бросил делать искусственное дыхание и посмотрел на Рябуху. Похоже, что смысл сказанного ни до кого из окружающих не дошёл, но обилие медицинской терминологии заставило задуматься. Отец рассеяно спрашивает: «Что? Как это?»

Студент начинает говорить проще: «Я хирург и могу вскрыть горло ниже закупорки, а потом сделать искусственное дыхание. Это последний шанс, но на это нужно Ваше согласие. Если нет – то все…»

– Как вскрыть?! – не понял отец.

– Просто – разрезать. Давай быстро – да или нет?!

– Да! Да, да, делайте! Пожалуйста, делайте!

– Нож есть?

– У нас нет, есть открывашка, вилка и две ложки…

Какой-то мужик поворачивается со словами:

– У нас есть, сейчас принесу! Метров двести от сюда.

– Долго это. Так, отец! Мужики, а ну-ка помогите ему – держите мать!

С этими словами Валера хватает бутылку «Шампанского» и хрясь ее об камень. Шампанское перегрето и взболтано во время бега – взрывается как бомба. Все ошалело наблюдают за его действиями. Студент копается в стекляшках и снова орет: «Мужики! Я же сказал мать держать!»

На этот раз все дружно бросаются к ошалелой матери и оттаскивают её от сына. Она не особо сопротивляется – смысл происходящего начинает доходить и до неё.

Студент берет подходящий кусок стекла и склоняется над мальчиком. Полосонул по коже на полпальца выше яремной выемки – моментально появилась кровь и залила рану. Валера издает сдавленный вздох облегчения со словами: «Похоже, не поздно, давление есть». Всовывает свои здоровенные указательные пальцы в рану и начинает тупо расслаивать ткани, пытаясь добраться до дыхательных путей. Попутно что-то режет стеклом. Видно, что плевал он на какую-либо оперативную технику – его интересует скорость. Я смотрю на его руки, проклиная этот день и Рябухину самоуверенность. На тыльной стороне его кистей видны кусочки засохших водорослей и сажа от костра, в волосах его весьма волосатых рук полно песка. В минуту трахея выделена и зажата между большим и указательным пальцами левой руки, правой рукой он снова сжимает стекло и перерезает ее, пытаясь попасть прямо между кольцами. Попутно сильно режет себе указательный палец. Затем бросает стекло и перехватывает трахею аналогичным манером пальцами правой руки и обращаясь ко мне, говорит: «Сумку ту дай!»

Я протягиваю ему лежащую рядом полотняную сумку. В ней полотенца и какая-то еда. Валера сумку не берет, а свою левую свободную руку подкладывает под плечи мальчика и приподнимает его. Правая рука остается в ране. «Ну подкладывай же!» Я подсовываю сумку. Из сумки с шумом проливается газировка. Голова мальчика свешивается через сумку, раскрытая рана страшно зияет. Студент припадает ртом к ране и с силой вдувает воздух. Видно как моментально вздымается грудная клетка мальчика. Студент поднимает голову. Из перерезанной трахеи начинает выходить воздух, булькая кровью и окропляя все вокруг многочисленными красными точками. Валера опять припадает к ране. И опять. И опять.

В глазах родителей – надежда, у остальных омерзение. Рядом стоит какая-то молодая женщина без купальника, под мышками обернута большим жёлтым полотенцем. Рябуха в очередной раз поднимает голову от раны. Валеркино лицо в крови, густая запекшаяся кровь на губах, на подбородке висит черно-красная капля. Картина ужасна – вампир над жертвой. Женщина в жёлтом полотенце не выдерживает, бледнеет и валится вбок, как в замедленном кино. Кто-то бросается её поддержать. Какой-то юнец лет четырнадцати-пятнадцати из самой молодой и шумной компании в спешке бежит к морю. Его лицо зелено, и он громко блюёт в прибой. Возвращается мужик, что бегал за ножом. Становится в отдалении, подходить явно боится, в руке столовый нож с круглым «острием».

Вдруг на лице Рябухи появляется блаженная улыбка. Народ непонимающе смотрит – неужели этот ужас ему доставляет удовольствие? Но мне уже видна причина Валеркиной улыбки – зрачки мальчика быстро сжимаются. Еще один вдох и появляется слабое подобие судорог. Мальчик прикрыл глаза, а это первый предвестник мышечного тонуса.

Студент довольно глядит на меня: «Вилочку, пожалуйста!»

Я не понимаю его вопроса: «Чего тебе подать?» Рядом лежит открытая консервная банка какой-то рыбы в томатном соусе, из нее торчит вилка со слоем подсохшего томата. Студент опять ныряет в рану, а я вытаскиваю эту вилку и начинаю обтирать ее о покрывало. Похоже, что ребенок уже пытается дышать самостоятельно. Я сую вилку Валере.

Валера недоволен: «Крючком согни, сейчас он задышит и нам придется трахею держать. А вам – руки».

«Вам» – это родителям и всем смелым. До меня доходит, что если вернётся сознание, работы хватит многим. Я ломаю о камень крайние зубцы, а средние сгибаю на манер крючка. Студент делает последнее вдувание и подхватывает нижний конец трахеи этим инструментом. По пузырям видно, что дыхание устойчивое. Через минуту начинаются движения. Родители как по команде наваливаются на ребенка. Мать хватает голову, отец пытается держать руки. Постепенно возвращается сознание. Дыхание всё активней и глубже, несмотря на сломанные ребра. Валера командует завернуть мальчика в покрывало и зафиксировать руки и ноги ремнями. Объясняет – ему очень больно, а надо думать о транспортировке до дороги. Пара мужиков уже посланы на дорогу – не голосовать, а перекрыть её перед первым попавшимся транспортом, чтобы добраться до любого телефона и вызвать «Скорую».

Теперь недостатка в помощниках нет. Люди суетятся вокруг, множество рук поддерживает тельце и уберегает его от лишних движений. Ребёнок беззвучно плачет – воздух-то через голосовые связки не идет, но по конвульсиям и потоку слез видно, насколько сильны мучения. Кое-как подхватив тельце, всей кучей начинаем карабкаться по тропе. Местами мальчика приходится передавать из рук в руки, только Студент остаётся на своем посту – он держит вилкой трахею.

Наконец, выходим на ровное место. До дороги далеко, поэтому выстраиваемся в «боевой порядок» для наиболее быстрого, по возможности, следования: Валера всех подгоняет – уж очень его кровопотеря беспокоить стала. Студент с левого боку, мать в голове, отец держит тело и руки, я стою в ногах. Рядом ещё трое добровольцев – две женщины и мужчина. Примерно через час встречаем идущих на встречу тех мужиков, что за скорой бегали. Спешат назад с носилками, а за ними двое в белых халатах и ящиками с крестами, как потом оказалось, врач и фельдшер. Машину они на дороге с шофером бросили.

Врач как глянул – без «здрасьте-досвидания» открывает ящик, достает несколько москитов и трубку-трахеостому. Пока фельдшер ребенка на носилки укладывал, Валера «на трахее» с вилкой стоял и попутно делал доклад по больному: «Механическая аспирационная асфиксия сливовой косточкой со вклинением ниже гортанной складки час двадцать тому назад с полной обструкцией дыхательных путей, острая гипоксия, почти до клинической смерти. По экстренным показаниям была проведена трахео-крикотомия бутылочным стеклом без асептики и остановки сопутствующего кровотечения, затем неотложные реанимационные мероприятия по типу искусственной вентиляции трахея-рот. Острая кровопотеря, сопутствующая травма – возможные множественные переломы ребер в результате неудачной попытки форсированной экспулсии инородного тела. Помощь оказывал студент четвёртого курса Хабаровского Мединститута Иван Иваныч Петров».

После этих слов возникла натянутая пауза. Врач подскочил с трубкой и москитами и засуетился над раной. Через секунду ребёнок свободно дышал через трахеостому, и врач занялся установкой внутривенной системы. Кто-то неуверенно спросил: «Так Вы не хирург? Вы же не имели права… Вы же были пьяны! Вы ведь могли…»

Лицо Студента помрачнело, и он моментально оборвал эту тираду: «А я больше ничего не мог!» И быстро дернул меня за руку: «Пошли отсюда, сваливаем, чем могли – помогли». И мы припустили назад быстрым шагом, а как зашли за громадный куст терновника, так и бегом. А вслед нам донесся крик врача «Скорой»: «Коллега, спасибо!»