Чушь собачья - Лукин Евгений Юрьевич. Страница 25

– Отморозки, – пояснил Ратмир. – В «Парфорсе» про них статья была, будто кое-кто из Капитолия их прикармливает. Тайком, разумеется.

– И чего же они требуют?

– Рассобачивания. В лучших отечественных традициях…

За Сусла-рекой раздался звук, точно в неимоверной дали захлопнуло сквозняком огромную дверь.

– Кстати! А почему вы не на службе?

– Отгул коротаю, – признался Ратмир. – Вообще плохо переношу выходные.

– Предпочитаете собачью жизнь?

С задумчивой гримасой, которую вполне можно было принять и за полуулыбку, Ратмир глядел в конец аллеи, где тёплая зелень дубов смешивалась с прохладной зеленью тополей.

– Пожалуй, что предпочитаю, – согласился он.

– И в чем же её преимущество?

– Да мало ли… – сказал Ратмир.

Ему всегда нравился этот уголок парка, достаточно удалённый от мест увеселения с их бухающими динамиками и в то же время чудом избежавший опустошительных набегов пьяных людских свор, после которых остаются пепелища и незакопанные объедки. Даже какая-то живность тут водилась: в кронах то и дело звучала дробь дятла, столь быстрая, что ещё немножко – и получился бы скрип.

– Василий Степанович упомянул, что кроме физической подготовки мне ещё предстоит практикум по психологии… – так и не дождавшись продолжения, осторожно подал голос толстячок.

– А как же! – усмехнулся Ратмир. – Главная-то задача не в том, чтобы научиться бегать на четвереньках, а в том, чтобы ощутить себя псом… Ох, помню, и боялись мы этого практикума! И правильно, кстати, боялись. Завкафедрой Искандер Шайхуллович до сих пор снится… Блещешь ты типом, не блещешь – отчислял почём зря! Однажды его спросили, каким образом ему удалось воспитать такую плеяду медалистов. И знаете, что он ответил? «Я многих принимаю и многих топлю…» Мы его промеж собой Кабыздохом звали.

– Ощутить себя псом… А что это значит? Хотя бы в общих чертах.

– В общих чертах? – Ратмир возвёл глаза к шевелящимся кронам, откуда вновь раздалась бойкая дробь дятла. – Н-ну… Начнём с того, что собака живет одним днём. Иными словами, не боится будущего, не сожалеет о прошлом… Умеет довольствоваться малым: коврик, миска – что ещё нужно для счастья?.. Собаки – как дети. Никогда не анализируют своих поступков, руководствуются исключительно чувствами, поэтому всё у них просто: да – да, нет – нет. Но главное, конечно, отношение к хозяину. Хозяина нужно любить до самозабвения, до утраты инстинктов. Угадать его желание для собаки высшее благо… Хотя, собственно, что я вам рассказываю! Возьмите учебник, там всё гораздо подробнее…

Шар-пей выслушал его с напряжённым вниманием.

– Такое впечатление, – сказал он, – что вы излагаете Нагорную проповедь своими словами…

– Да, что-то общее есть, – спокойно согласился Ратмир. – Но вы же сами недавно признались, что в собачьем качестве мои коллеги куда больше напоминают христиан. Во всяком случае, две заповеди мы соблюдаем на службе неукоснительно: не убиваем друг друга и не лжесвидетельствуем…

– Ни разу не погрызлись до смерти? – усомнился шар-пей. – А я вот слышал от людей…

Бронзовый медалист поморщился.

– Меньше им верьте, – посоветовал он. – Сами же стравливают, а потом толкуют о врождённой агрессивности…

– Вы имеете в виду бои?

– Не только. Возьмите те же уличные драки. Вот, скажем, выгуливает меня секретарша, причём в первый раз…

– Простите, не понял… чья секретарша?

– Ну не моя же! Нашего директора, естественно… идём с ней мимо фирмы «Редхаунд». Чужая территория, не мной помечена. Я обязан миновать её с опущенной головой – иначе получится, что я на эту фирму претендую…

– «Не желай дома ближнего твоего…» – тихонько вставил шар-пей.

– Вот именно! Навстречу выводят тамошнего терьера – тоже на прогулку. И тут Ляля, представьте, берёт меня с перепугу на короткий поводок, то есть вздёргивает мне башку! А вскинутая голова – это вызов, это агрессия… И разнимать зря полезли! Собачья драка – почти ритуал. Даже пресловутая грызня зев в зев – не более чем запугивание. А вот стоит вмешаться в драку людям – тут же начинаются серьёзные травмы…

– Но вы потом объяснили девушке, что она была неправа?

Мягкая улыбка тронула тяжёлые губы Ратмира.

– Да, – вымолвил он после едва уловимой паузы. – Потом объяснил…

– А если бы вас выгуливал хозяин? – внезапно спросил толстячок.

– Ну, хозяин – это совсем другое дело! Надо вскинуть голову – значит, надо.

– Вы так уверены в его добрых помыслах?

– Вот поэтому-то вам и необходим практикум по психологии, – назидательно сказал Ратмир. – Добро – это то, что угодно хозяину, зло – это то, что ему не угодно…

В шевелящихся кронах нечто пернатое издало поразительной красоты и силы трель, словно бы выстроив и тут же обрушив крохотный хрустальный дворец.

– Стало быть, вы меня поймете, – пришамкивая от усталости, произнёс толстячок. – Я намерен донести до ваших собратьев одну-единственную и очень простую мысль: «Даже встав с четверенек, не забывайте о том, что у вас есть Хозяин…»

– Хорошо формулируете, – заметил Ратмир. – Местами не хуже Франциска Ассизского.

Собеседник молчал. Всё-таки отбе?гать академический час на четырёх да ещё и без подготовки в таком возрасте трудновато. Забеспокоившись, Ратмир заглянул в утомлённые желтоватые глаза доминиканца. Тот хотел улыбнуться в ответ, но складчатое личико лишь раздвинулось в страдальческой гримаске.

– Знаете, кажется, я действительно переоценил свои силы… – виновато сказал шарпей. – Вы не прово?дите меня до гостиницы?

– А где вы остановились?

– Тут рядом… В «Рексе».

– С удовольствием…

Гостиница «Рекс» (в просторечии «Будка») – шестиэтажная коробка горчичной масти с высоким остроконечным тимпаном и двумя чугунными догами на крыльце – располагалась на проспекте неподалёку от Госпитомника.

– Но, может быть, у вас свои планы?

– Нет… – Ратмир взглянул на циферблат. – До часа я совершенно свободен.

Толстячок с кряхтением поднялся со скамейки, и они медленно двинулись в сторону борзодрома. Будущий шар-пей в самом деле был измотан до крайности, – еле ковылял, бедолага.

– А чем вы обычно занимаетесь вечерами? – через силу полюбопытствовал он.

– Сижу в «Собачьей радости», – сказал Ратмир, стараясь переставлять ноги как можно реже. – Это подвальчик такой… Вроде клуба.

– Не надоедает?

– Надоедает. Иногда. Но, понимаете, с некоторых пор я способен общаться только с коллегами. Прочие представители человечества, за редким исключением, меня, честно говоря, утомляют…

– Почему?

За рекой громыхнуло. Ратмир осклабился.

– Слышали, что творят? Вот, видимо, поэтому…

– Но ведь в подвальчик-то ваши собратья приходят уже, наверное, в людском качестве…

– Так, падре, так… – вздохнул Ратмир. – И всё же что-то собачье в них тем не менее сохраняется. Какой-то, знаете, незримый отпечаток честности, благородства… Человек, он ведь, как известно, на девяносто процентов состоит из своего ремесла…

Некоторое время шли молча. Обогнув пустынный борзодром, где двое слесарей в синих спецовках отлаживали механического зайца, выбрались на широкую центральную аллею.

– Скажите, – как-то опасливо поглядывая на спутника, начал доминиканец, – а среди местного духовенства не было… м-м… попыток…

– Проповедовать на четвереньках? – Ратмир рассмеялся, вообразив православного батюшку в такой рискованной позиции. – Вряд ли… Хотя… Вы памятник Ставру видели?

– Э-э… нет.

– Вообще-то здесь недалеко, – сказал Ратмир. – Если вы в состоянии одолеть лишние сорок шагов…

– Ну, не настолько уж я плох, – улыбнулся шар-пей.

Памятник был невелик, но выполнен безусловно талантливо. Пьедестал представлял собой подобие незавершённой строительной конструкции, обрывающейся в предполагаемую бездну. И в эту-то бездну самозабвенно устремлялся бронзовый Ставр, разинув пасть и касаясь передней лапой улетающей от него трости.