Записки разведчика - Пипчук Василий. Страница 9

Стрелковый полк, куда входил этот батальон, занимал оборону перед селом Компаниевкой. Его правый фланг кончался напротив квадратной рощи, опушку которой опоясывала немецкая траншея.

Близниченко с разведчиками прибыл в батальон к четырем часам утра. Я стоял среди своих ребят и думал: какая все же великая сила приказ. Команда – и люди готовы к бою. Вот и сейчас они все как один готовы выполнить любое задание. У всех подвешены к поясным ремням финки и гранаты, за спины закинуты автоматы с дисками.

Справа из темноты донеслись сначала скрип снега, а потом негромко слова команды:

– Глаза и уши – к командиру!

Мы вскочили в траншею. К нам, освещая циферблат часов зеленым лучом фонаря, подошел капитан Неботов. Стройный, всегда подтянутый, худощавый, он был сосредоточен. По его хмурому взгляду мы догадались! предстоит серьезное задание.

– Пришлось вызвать срочно, – капитан жадно затянулся цигаркой. – Против кас действует новая немецкая дивизия, а ее силы, огневые точки до сих пор неизвестны. Поэтому, решено: провести разведку боем. Наша задача: изучить позицию врага, выявить ее уязвимые места, по возможности взять «языка». Действуем со стрелковой ротой. Ясно?

– Так точно, товарищ капитан, – ответил Близниченко.

– Через полчаса выходим на исходный рубеж, – добавил Неботов.

Время подошло быстро. Мы начали продвигаться по нейтральной полосе, ориентируясь на левый угол квадратной рощи. В операции кроме нас участвуют, конечно, и артиллеристы. Они приготовились в любое время прикрыть нас. Но сейчас это преждевременно. Мы стремимся как можно быстрее подползти к позициям гитлеровцев. Ползем то по-пластунски, то на четвереньках, до крови натирая колени.

Ползти оставалось недалеко. Над нейтральной полосой нависла мертвая, скованная морозом тишина. И нам она казалась подозрительной. Но вот ее нарушили стрелки: слева захлопали винтовочные выстрелы. Это – начало операции.

И сейчас же передний край немцев задышал огнем – траекториями и целыми пучками светящихся трассирующих пуль. Откуда-то из-за квадратной рощи и деревни Федосеевки ударили фашистские орудия, завыли шестиствольные минометы. Грохнули первые взрывы.

– За мной! – крикнул Близниченко, и разведчики очутились в воронках. Я лежу рядом с Егором. Осторожно поднимаем из воронки головы.

«Нейтралка» осветилась сплошным светом: над нами вист ракеты, и мы хорошо видим немецкую траншею и суетящихся в ней гитлеровцев. Но бросок в траншею сделать не удалось: не успели. Град свинца прижал разведчиков и стрелков к земле. Мороз заползал под маскхалаты.

– Наблюдать за противником, – приказал Близниченко. – Точно засекать огневые точки.

Перед глазами по-прежнему ярко и четко вырисовывалась упруго дышащая огнем, местами изломанная линия переднего края немцев. Мы отмечаем огневые точки и тут же, по цепочке, передаем все, Что заметили, Близниченко. Он торопливо наносит наши данные на крупномасштабную карту. Мы уже не чувствуем холода. Так бывает всегда, когда сам понимаешь: дело, которое ты делаешь, – нужное и делается оно хорошо и правильно. Мы засекаем все новые и новые огневые точки врага, а Близниченко передает наши сведения по телефону в тыл. И вдруг – громкий голос Шолохова:

– Егор, смотри, вон разрыв огневой ленты.

– Это стык, – утвердительно сказал Близниченко и придвинулся к телефонному аппарату. – Восемнадцатый? Правее рощи вижу стык. Что говорите?.. Ясно.

Командир, положив трубку полевого телефона, внимательно осмотрел нас и тихо сказал:

– Приказано во что бы то ни стало достать «языка».

– Где его взять, – заворчал прижавшийся к снегу маленький, юркий, с монгольским прищуром глаз Кара-бердин. – «Языки» на нейтралке не валяются.

– Там, в стыке, на фланге, – повторил Близниченко приказание Неботова и чуть улыбнулся. – Может, и завалялся…

Мы начали выдвижение. Усталость брала свое. Двигаться страшно тяжело. Наконец добрались до ложбинки, поросшей мелким кустарником, заросли которого тянулись к роще. Прошло полчаса. Наша артиллерия усилила огонь. Небо над нейтральной полосой наполнилось клокотаньем, воем мин и снарядов. Снежный наст вокруг покрылся сплошными воронками.

Чтобы не быть обнаруженными, мы старались проползать мимо черных плешин – воронок: ведь мы в белых халатах. Погода благоприятствовала нам: ветер дул в нашу сторону. Мы выбрались на кукурузное поле и прислушались. И вдруг – ветер донес скрип снега и чей-то голос. Напрягаем зрение и слух.

Кругом темнота, ничего не видно: поземка сечет глаза. Влево от нас по-прежнему идет бой. А что здесь? Западня, ловушка? Почему молчат немцы справа?

– Выжидают, проклятые, – сказал кто-то из разведчиков.

– Поспешных выводов не делать, – предупредил Близниченко. – Усилить наблюдение.

Скрип снега слышался все отчетливее. Стало понятно: люди идут со стороны квадратной рощи. Но сколько их и кто они? Немцы или наши стрелки, прорвавшие оборону? Неясность сковала инициативу Близниченко, мешала правильно и быстро принять решение.

– Ребята! – встревоженно шепнул Карабердин. – Смотрите, мы лежим на минном поле.

Осторожно прощупывая вокруг себя снег, я посмотрел в сторону, куда Карабердин указал рукой. Перед моими глазами в темноте вырисовывалась продолговатая дощечка с надписью: «Минен!»

Боясь выдать себя, мы неподвижно лежали на снегу, затаив дыхание и ловя каждый звук. Вокруг нас из-под снега торчали кукурузные будылья. К ним привязаны тоненькие проволочки. Под тяжестью снега они натянулись до предела. Стоит кому-нибудь задеть проволочку – и прыгающая мина взлетит на воздух, взорвется и засыплет все вокруг сотнями шрапнельных пуль.

Но разведчиков, как и саперов, сберегла осторожность. Каждый знал поговорку: сапер ошибается только один раз в жизни. Потому мы постарались не ошибиться: тут же освободили стерню от проволоки и подготовили проход для своего отхода.

– Теперь понятно: немцы идут сюда, – сказал Близниченко. – Они проверяют мины.

– На ловца и зверь бежит, – добавил Шолохов.

– Но зверя, Коля, надо поймать… – Карабердин не договорил. Близниченко одернул его, прижал к земле. И туг заметил, что гитлеровцев было двое.

Прозвучала, как всегда, немногословная, команда. Шолохов и Карабердин, слившись в предутренней мгле и наплывавшей дымке со снегом, подползли к немцам еще ближе. Те продолжали идти и разговаривать. Когда гитлеровцы поравнялись с притаившимися в снегу разведчиками, Шолохов и Карабердин стремительно вскочили. Прыжок вперед – и через минуту фашисты лежали у их ног с кляпами во ртах. А рядом стояли другие разведчики, и немцы уже не пытались сопротивляться.

– Молодцы! – сказал Близниченко. – Мертвой хваткой взяли. Одним словом, здорово! Теперь – отход.

И мы начали отходить. Сейчас стало веселее, но трудностей прибавилось вдвое. «Языки» вели себя беспокойно. Первый испуг прошел, и они пытались задержать нас, надеясь, что подоспеет подмога. Конечно, от них всегда можно избавиться, но… Но «языков» необходимо доставить живыми, а это не так-то просто.

Противник обстреливал нейтральную полосу. А когда мы дали красную ракету – сигнал отхода стрелкам – гитлеровцы всполошились и открыли бешеный огонь. От взрывов дрожала земля, противно выли осколки, бороздя снег. Грянуло сразу три взрыва, они угодили прямо в цепь отходящих стрелков. Донеслись стоны. Кто-то звал на помощь. Наш санинструктор Илья Юдин подбежал к раненому и, оказав ему первую помощь, потащил товарища на себе. У самой нашей траншеи санинструктор остановился, и под тяжестью ноши его ноги подкосились. Но Илья не уронил раненого. Он осторожно опустил его на снег. Товарищи обступили бойца.

Нейтральная полоса, изрытая воронками, еще дышала гарью. А я думал о Юдине. Разведчики любили его.

– А, это ты, Илюша?.. Значит, все будет хорошо, – не раз слышал я от ребят. Он многим бойцам спас жизнь.

Знали Илью и как смелого воина. Он был старше нас, с детства любил профессию учителя, но не стал им – помешала война. И здесь, на фронте, качества воспитателя у него проявились ощутимо, особенно когда Илья стал парторгом роты разведчиков.