Миссионеры - Лукина Любовь Александровна. Страница 9

– Тогда позволь мне усугубить свою вину, – сказал Хеанги. – Когда-то ты не ладил со Старым. Теперь, я вижу, ты живешь с ним душа в душу! О да. Старые мудры! Они напридумывали множество всевозможных табу, связав нам руки...

– Может быть, это как раз то, что нужно, – хмуро заметил Сехеи. – Связать нам руки...

– Я вот думаю, – не услышав его, продолжал Хеанги, – а чем мы, собственно, отличаемся от хеури? От дикарей?.. Да ничем, кроме техники. У них табу, и у нас табу. У них Духи Атолла, у нас Пророчество о Враге. У них колдуны, у нас Старые...

– Человек! – Сехеи повысил голос.

– Причем странные колдуны, – возбужденно блестя глазами, говорил Хеанги. – Скажи, тамахи, ты никогда не задумывался: как удивительно все складывается! Стоит нам достичь перевеса, как тут же срабатывает какое-нибудь табу или вмешивается сам Старый, или вечерние по волшебству оказываются информированными о наших планах! Личная разведка Старых? Покажи мне хоть одного человека из этой разведки!.. Почему он отстранил тебя от командования, когда ты высадил десант на Тара-Амингу? Не потому ли, что боялся? Боялся перевеса в нашу пользу!.. Так кто же они такие, эти Старые? Кто, тамахи?..

– Человек! – Сехеи встал и выглянул из хижины. – Благодари Источник, – сказал он, снова поворачиваясь к Хеанги, – что мы говорили с тобой наедине. Если бы хоть одна живая душа услышала наш разговор, мне бы пришлось бросить тебя в Акулий залив. Без ножа. Связанным... Завтра выведешь группу «Тень» в разведку. Иди.

Хеанги, осклабясь, поднялся.

– Источник... – повторил он. – Источник Всего Сущего... Мои предки не верили в Источник. Они верили в Праматерь Акулу. Которой ты меня собрался бросить... – Он пошел было к выходу, потом вдруг остановился и резко повернул к Сехеи искаженное лицо. – Я другого боюсь, тамахи. Не Акульего залива, не «тростника»... Другого. Понимаешь, мне все время кажется, что там, в нейтральных водах, – огромное зеркало!.. Что мы и вечерние отражаемся друг в друге, понимаешь?.. И вот сейчас там, по ту сторону, кто-то подошел к Ионги тамахи точно так же, как я к тебе... Но там его не прогнали, не отстранили – там его выслушали и согласились с ним...

Голос его прервался, и бывший недавно Правой рукой стратега быстро вышел из хижины. Казалось, он прихрамывает – настолько неправильной была его татуировка...

И все равно бы у Хеанги ничего не получилось! За ночь Детские острова не эвакуируешь. Но даже если бы такое удалось, далеко бы они не уплыли. Наутро разведка вечерних донесла бы, что Аату-2 – пуст, а корабль, вышедший из зоны Детского острова, уже можно атаковать... Нет, даже от стратега сейчас не зависит почти ничего. Делай глупости, отдавай самые нелепые приказы – и все равно архипелаг будет сожжен. Рано или поздно. Если на место Сехеи придет Хеанги – чуть раньше, если Таини – чуть позже...

Сехеи поднялся и вышел из хижины в сырой, мечущийся из стороны в сторону ветер. Шторм выдохся. Внизу из ночной черноты рвались, трепетали в долине язычки спиртового пламени над керамическими перегонными кубами. Держась за канат, Сехеи спустился по крутой тропинке и, обогнув оставленную для маскировки невырубленной пальмовую рощицу, остановился. Впереди хлопало и бормотало. Сточная канава была в трех шагах. Там, дыша перегаром, медленно, как остывающая лава, ползла самотеком барда. Вниз, в бухту.

Задержав дыхание, стратег двинулся к мостику с двойными канатными перилами. Под ногами зашуршала хрупкая засохшая корка. В прыгающем полусвете забранного сеткой спиртового фонаря ему померещилось вдруг, что из отвратительной ползущей массы выпячиваются горбом человеческий загривок и низко опущенная голова. Но всмотреться уже не было времени – дыхание кончалось.

Перебравшись на ту сторону, Сехеи первым делом заглянул в ангар, где при свете стеклянных трубок разбирали «рутианги». Там ему доложили, что машина захвачена поразительная: редкой маневренности, скоростная, возможный радиус действия – практически весь архипелаг. Да что там говорить – шесть принципиально новых узлов, а наших дикарей из конструкторского «на тростник» пора гнать всей командой...

– Где Хромой? – спросил стратег.

Ему доложили, что Хромой беседует с вестником в укрытии. Пройдя коротким, продолбленным в скале коридором, Сехеи приоткрыл входную циновку и заглянул внутрь. Да, беседовали...

– Все равно глупо ты тогда сделал, глупо! – с жаром говорил вестник Арраи. – Ты же видел, что я захожу тебе в хвост! Надо было...

Слова у вестника кончились. Но заговорили руки. Правая изображала ракетоплан Хромого, левая – его собственный. А вокруг снова ревело разорванное ракетами небо над Тара-Амингу.

Хромой слушал вестника с восторгом. Его изуродованное ожогами лицо сияло.

– Так мне же только этого было и надо! – закричал он, отводя в сторону руки вестника. – Меня же и подняли с целью утащить вас подальше от транспорта! Изобразить прорыв к авианосцу, понял? И вы клюнули! А пока вы со мной возились, транспорт успел уползти в бухту, под прикрытием! Так что это еще вопрос – кто кого!.. Но таранил ты меня классно...

«Вот и сбылось Пророчество, – с усмешкой подумал Сехеи. – Прозвучало Настоящее Имя Врага, и нет отныне ни утренних, ни вечерних...»

Он вошел, и разговор оборвался. Оба пилота встали перед стратегом. Лицо у вестника снова было надменное, замкнутое.

– А что ты сам об этом думаешь? – спросил Сехеи. – Почему послали именно тебя? И на такой машине?

– Я – вестник, – сдержанно ответил Арраи.

Этим было сказано все. Жги его, прокалывай медленно бамбуком – ответ будет один: я – вестник. И не было еще случая, чтобы хоть кто-нибудь из них заговорил и открыл бы, с какой истинной целью он послан. Да им и не сообщали никогда истинной цели. И не потому, что в мужестве их сомневались, а так – на всякий случай.

– Я знаю, – мягко сказал Сехеи. – И не буду тебя больше об этом спрашивать...

Он повернулся и увидел, что у входа, придерживая циновку, стоит Таини и смотрит на парламентера.

– Я искала тебя, – сказала она, заставив себя наконец повернуться к стратегу.

Они вышли и остановились у стены ангара.

– Я запросила «тростник». Того человека найти нигде не удалось. Видимо, они уже убили его...

– На решетках смотрели?

– Рано... – помолчав, отозвалась она. – К решеткам его вынесет завтра к полудню...

Сехеи оглянулся на вход в укрытие.

– Так ты не хочешь поговорить с ним?

– Не знаю, – сказала она. – Нет.

– Почему?

– Не знаю... – Танки с тоской смотрела на проступающие сквозь циновку тени бамбуковых ребер ангара. – Я сейчас увидела его... Это он, но... Это уже совсем другой человек, тама'и. Он давно все забыл. Мы теперь просто не поймем друг друга...

Каравелла «Святая Дева».

Пятидесятый день плавания

Молясь и предаваясь благочестивым размышлениям, я прогуливался в одиночестве по песчаному, усеянному невиданными раковинами берегу, когда зрение мое было смущено следующей картиной: два солдата заметили подкравшегося к лагерю туземца, и один из них со смехом выстрелил из мушкета. Несчастный упал, и солдат с ножом в руке приблизился к нему, намереваясь зарезать раненого, как бессмысленное животное.

Я поспешил к ним и приличными случаю словами указал солдату, что он берет на душу тяжкий грех, убивая человека ради забавы. На это солдат возразил мне, что поскольку туземец не приобщен к истинной вере и не знает Бога, то, следовательно, в убийстве его не больше греха, чем в убийстве зверя.

«Домашний скот дьявола» – так выразился этот простолюдин, и я не мог не подивиться меткости его слов. Действительно, лицо несчастного было обезображено изображениями ската и акулы, которые, как известно, суть не что иное, как два воплощения врага рода человеческого.

Но мне ли, искушенному в риторике и богословии, было отступать в этом споре! Не лучше ли будет, вопросил я, дать Божьему созданию умереть не как зверю, но как человеку, узревшему свет истинной веры? И солдат, подумав, спрятал свой нож.