Портрет кудесника в юности - Лукин Евгений Юрьевич. Страница 73

– Пока ты его оттуда не убрал!

– Так а что с ним было делать, если он ночами в компьютерные игры начал рубиться? Я его для чего на волю выпускал? Теперь шахматный клуб сторожит, пишет вовсю… Чем ему ещё заниматься? Денег нет, идти некуда… Пишет.

– От руки!

– Да хоть бы и от руки… Зато как! Сусловское издательство им заинтересовалось, столичное – не абы что!

– Ефрем! – Вне себя Портнягин вскочил с табурета. – Ну ты бы хоть про издательство помолчал! Из-за тебя ж он с ним договор не заключил!

Кудесник с любопытством поглядел на ученика, поразмыслил, поджал губы.

– Рано, – веско изронил он. – Сейчас они мальчонку моего испортить могут: гонорарами разбалуют, чернуху-порнуху гнать заставят. Слабохарактерный он, Артём-то… Лет через пять – тогда…

– А он за эти пять лет с голоду не помрёт?

– Ничего! Изящней будет! Зато астральное тело теперь у него – видел?

Глеб хмыкнул и призадумался. Действительно, астральное тело у сторожа шахматного клуба было – не в пример физическому – стройное, мускулистое…

– Интересно всё у тебя выходит, – язвительно заметил он. – За десять баксов сразу двоих облагодетельствовал: и жертву, и клиента?

– Троих, – с неловкой усмешкой признался Ефрем. – Иногда, знаешь, загляну к нему этак вечерком… в астральном виде… зависну над плечиком… Всё лучше и лучше пишет, собака!

Озадаченный непривычной тёплотой, просквозившей в голосе наставника, Глеб растерялся, взял со стола не разобранный ещё омфалоскоп и, повертев, положил обратно.

– Ефрем! – прямо спросил он. – А ты «кровавую мэри» как употребляешь? Слой водки, слой сока или перемешиваешь?

Колдун смертельно обиделся и, одним движением надев проволочный обруч, сдвинул линзу на лоб.

– Делать вам нечего! – сердито буркнул он, снова склоняясь над газеткой. – В водку томатный сок лить, продукт портить… Баловство!..

Тёщина подслушка

Поставив в прихожей пластмассовое ведёрко, на донце которого нанесены были древние защитные знаки «херъ», «укъ» и «иже», Глеб Портнягин отворил дверь на площадку и, не переступая порога квартиры, присел на корточки. Кажется, тряпка для вытирания ног лежала в том же положении, что и вчера. Тем не менее, прежде чем прикоснуться к грубой крупноволокнистой ткани, ученик чародея внимательно осмотрел её сверху и лишь после этого, подняв за два уголка, принялся изучать с изнанки. Вроде всё чисто.

Не изменяя позы, бросил тряпку в ведро, наполненное на треть заряженной с вечера водой, и заинтересовался притаившимися у входа двумя безобидными с виду лепестками побелки. Подобно любому отбывшему срок Портнягин мог сидеть на корточках бесконечно долго. Наконец, убедившись в безвредности чешуек, слетевших с кудряво шелушащегося потолка, юноша встал и со спокойной душой перешагнул порог.

Скажи кто-нибудь год назад, что Глеб Портнягин добровольно станет мыть лестничную площадку… Пусть не всю, конечно, площадку, а только малую часть её, примыкающую к двери учителя и наставника… Да нет, никто бы не рискнул!

Приходится однако мыть. Мало ли что могли за ночь подбросить, подсыпать, начертать, нашептать! Завистников и конкурентов у старого колдуна Ефрема Нехорошева в Баклужино хватает. Ох, хватает…

На первом этаже кто-то грохотал молотком по жести. Такое впечатление, что взламывали почтовый ящик. Глеб отжал тряпку и, выждав, пока бетон просохнет окончательно, зажёг церковную свечу и накапал воском три охранных символа. Сходил вылил грязную воду в унитаз, вымыл ведро, вернулся поправить тряпку и прикрыть дверь. Внизу всё грохотали. Для взлома – слишком долго. Видимо, ремонтируют.

Сходить заодно почту проверить?

С пятого по четвертый этаж панели были практически чисты – народ опасался Ефрема. Первое крупное порнограффити встретилось Глебу лишь через пару пролётов. А потом пошло-поехало. Шаловливые рисунки и надписи густо лепились вперемежку с неумело начертанными колдовскими знаками, призванными отпугивать тех, кто малюет на стенах, – и трудно даже сказать, что преобладало.

На промежуточной площадке Портнягин углядел между оконными рамами пустую бутылку, окурки, одноразовый шприц со сгустком крови внутри и разорванный пакетик от презерватива. В довершение картины кто-то ёрнически вывел маркером на подоконнике: «Вот что нас губит!»

Если бы только их! Чем ниже спускался ученик чародея, тем омерзительнее становилась энергетика. Стены дышали эманациями инфрафизических структур.

При появлении Глеба Калерия Леонтьевна опустила молоток и повернула к юноше лучезарно-кретиническое личико. Зря он ей тогда присоветовал освоить технику внутренней улыбки…

– Помочь? – спросил Портнягин, забирая у неё пассатижи. Уж больно грохот достал.

– Ой, спасибо! – зарделась она. Девочка этакая. Полтора на полтора.

– Не за что… – натужно произнёс Глеб, силой выправляя погнутую жестяную дверцу. Выправил, вернул инструмент. Жертва аутотренинга восхищённо заойкала, заахала, принялась благодарить. Портнягин, особо не прислушиваясь, подошёл к своему ящику. Отомкнул. Осторожно, чтобы невзначай не потревожить предназначенный специально для разносчиков рекламы крепкий сухой стебель щелбан-травы, извлёк корреспонденцию.

– А мой-то влазень совсем остервенел! – Внутренняя улыбка не к месту придала фразе мечтательную задумчивость. – Как его Леночка терпит – ума не приложу…

Влазнем Калерия Леонтьевна именовала своего зятя Иннокентия, которого шибко не любила и всё пыталась развести с дочерью.

– Так и не отсохла? – рассеянно спросил Глеб, проглядывая адреса.

– Ой, знаете… Вроде всё делала, как вы говорили: ущербной луны дождалась, на соль нашептала… «Чёрт с чертищей сидят на пепелище…» В солонку им подсыпала, остаток по углам разбросала. Сначала вроде помогло, а потом опять помирились! Крепко, видать, присушил…

– Вряд ли, – равнодушно отозвался ученик колдуна, хорошо зная манеру соседки срывать консультацию на халяву. – Отката не было?

– Чего-чего не было?

– Отката, – повторил Глеб. – Ну, когда порчу снимают, она обычно возвращается на того, кто её навёл…

– Н-нет… Не было…

– Значит, просто не подействовало. Они у вас не атеисты оба?

– Что вы!..

– Тогда не знаю…

Калерия Леонтьевна пригорюнилась. В сочетании с внутренней улыбкой выглядело это жутковато.

– Чует моё сердце, Калерия сегодня припрётся, – хмуро известил Глеб, бросая корреспонденцию на стол.

– А я тут при чём? – лукаво молвил старый колдун Ефрем Нехорошев. – Кто у нас по женскому полу спец?

– Да я так, к слову… – Портнягин взглянул в окно. Зима. Утоптанную дорогу пересекал чёрный котяра с заснеженной спиной, давний соперник серо-белого Калиостро. Он явно собирался перейти двор, но не знал, как. Кругом сугробы. Остановился в растерянности. Делать нечего – побежал где положено, по прокопанной тропинке, подергивая от омерзения кончиком хвоста. – Ну, допустим, отсушу я Ленку от Кешки! – с недоумением прикинул Глеб. – А вдруг у них любовь? Оно мне надо – карму отягощать!

– Кару, а не карму, – брюзгливо поправил Ефрем. – Что ж вы все так родной язык-то не любите? Это по-ихнему возмездие – карма. А по-нашему – кара.

– Да мне что в лоб, что по лбу!

Колдун с любопытством взглянул на широкую, слегка ссутулившуюся спину ученика.

– А знаешь что? – сказал он. – Мы ей того… подслушку, а?

Спина распрямилась.

– Точно! – оборачиваясь, выговорил Глеб. Глаза его ожили, повеселели.

Как выяснилось, сердце чуяло недаром. Буквально через пару минут тихонько застонала, завыла приоткрываемая с опаской входная дверь, и голосок Калерии Леонтьевны осведомился деликатно:

– Ой, можно к вам?

– Отчего ж нельзя? – ворчливо отозвался колдун. – К нам завсегда можно…