Раздолбаи. (Работа по специальности) - Лукин Евгений Юрьевич. Страница 41

Никита неумело выругался и в угрюмом раздумье присел на кольцевую трубу. Натянуть верёвку между световодами, а к ней уже крепить петлю?.. Это на какой же высоте её надо натягивать? Взобраться, как по канату? Так ведь скользкое всё, будто нарочно намылили…

«Да что я, собственно, дурака валяю! – осенило его внезапно. – Вон же «бритва»! Ромка ей трубы режет!..»

Вскочив, Никита обошёл рощицу светоносных стволов и, взявшись за тускло-серую струну у самого основания, дёрнул. Та лопнула с коротким вскриком, и с таким же вскриком что-то оборвалось внутри самого Никиты. Обмер, выждал, когда отхлынет позорная мерзкая слабость, и, судорожно сглотнув, вызвал в памяти ненавистное лицо Креста. Плохо… Отчаяние и впрямь шло на убыль.

Да и чёрт с ним, с отчаянием! Обойдёмся как-нибудь и без отчаяния. Тупенько так, обыденно… Чик – и всё…

Никита присел и провёл кончиком световода по чугунной шкуре кольцевой трубы. Оболочка расселась, как от удара бритвой.

«Ну вот, видишь, как славно…»

С жестокой усмешкой Никита Кляпов выпрямился и напоследок оглядел колышущиеся полотнища полусвета и соломенно поблёскивающие стены в серых ветвящихся жилах. Потом ему в голову пришло, что у него в любом случае останутся в запасе несколько минут, чтобы вдоволь всем этим налюбоваться…

Осмотрел запястье, несколько раз сжал кулак, но вены так и не проступили… Или, может быть, сразу по горлу? Нет… По горлу почему-то страшно…

Никита отвернул лицо – и полоснул. Боли он не почувствовал – разрез, надо полагать, был не толще микрона. Пошевелил кистью, надеясь, что боль всё-таки возникнет. Наконец решился взглянуть. Нигде ни царапины. Не веря, полоснул ещё раз… Да что же это? Неужели сломалось?.. Нагнувшись, дважды чиркнул по кольцевой трубе. Чугунного цвета шкура расселась, расползлась крестообразно…

Сомнений быть не могло: оборванный световод резал трубы – и только.

«Болтуны… – с омерзением подумал Никита Кляпов. – «Осторожно!.. Палец отхватишь!..» Болтуны…»

Никита отшвырнул «бритву» и огляделся, стиснув кулаки. В окно пятиэтажки он уже прыгал. Когда выдирался из объятий… При мысли о кукле Маше Кляпова передёрнуло.

Минутку, минутку… А если надеть на голову пластиковый пакет и обмотать шею световодом?.. Взять световод подлиннее – и мотать, мотать, пока хватит дыхания… А размотать он уже потом не успеет… Даже когда струсит – в последний момент… Решено.

Волоча за собой пятиметровый шнур, Кляпов вышел на перекрёсток между четырёх опор. Следом катила осточертевшая надзорка.

«Хорошо, что мешок непрозрачный… – испуганно мыслил Никита. – Или плохо? Не знаю…»

Ему очень не нравилось, что он уже боится.

«Неужели не смогу?..»

Хотя бы попробовать…

Бросив ломик на покрытие, он надел на голову мешок, выдохнул и сделал первый виток по горлу. В следующий миг его подбросило, обдало жаркой болью, перед глазами закривлялись ярко-зелёные амёбы – и Никита судорожным движением сорвал с лица липкий от пота пластик. Первое, что он увидел, было глянцевое чернильное рыло надзорки.

Лишь несколько секунд спустя до Никиты Кляпова дошло, что ему просто-напросто дали щелчка.

– Ты что? – заорал он на припавшую к покрытию тварь. – Сволочь ты поганая, ты что себе позволяешь? Я кого-нибудь трогал? Я чьей-нибудь жизни угрожал?..

Тут он запнулся, сообразив, в чём дело.

– А-а… – протянул Никита и жутко при этом оскалился. – Значит, и себя тоже нельзя?..

Он медленно нагнулся и подобрал с пола ломик.

– Ах ты мразь… – выдохнул он, занося железо.

Надзорка не двинулась с места и терпеливо снесла удар, а вот Кляпов руку себе так отсушил, что чуть не выронил ломик. Секунды три стоял, уставив безумные глаза на угрюмо неподвижную тварь, потом вдруг обессилел и побрёл к стене. Присел, положив железку на колени, и вдруг истерически захихикал. Всё правильно… По-другому с ним и быть не могло…

Одному богу известно, сколько времени он просидел так под этой стеной, скорчившись и уткнув лицо в колени. Потом его вдруг оглушило пронзительное злорадное чириканье, и Никита нехотя поднял голову. Перед ним, встопорщив шёрстку, бесновался давешний лупоглазый знакомец, чуть было не похитивший утром его инструмент. А вскоре в поле зрения попал и Василий, с самым грозным видом направлявшийся прямиком к Никите.

– Ну? – спросил он, поворотясь к лупоглазому.

– От! От! – Зверёк подпрыгивал и тыкал розовым пальчиком в кончик ломика.

Василий вгляделся, и в течение нескольких секунд его широкое смуглое лицо выражало только оторопь и ничего кроме оторопи.

– Телескоп! – выговорил он наконец. – Это же не наш ломограф! Это чужой!.. Зой! Сьок?

– Зой… – растерянно чирикнул Телескоп, не сводя выпуклых глазищ с ломика. Сложное это понятие, должно быть, никак не укладывалось в его пушистой головёнке.

Глава 20

Днём гулкие светлые комнаты «конуры» теряли таинственность, и сквозное здание становилось похоже внутри на обычную городскую незавершёнку: линолеум настелен, стены и потолки побелены, осталось навесить двери, вставить стёкла – и сдавай под ключ. Сведённые гримасами предметы, разбросанные где попало, тоже, как это ни странно, не нарушали общей картины, поскольку решительно в неё не вписывались. Ночью – другое дело…

В одной из комнат второго этажа, примостясь на краешке твёрдой вечномерзлотной кровати, сидел задумчивый Ромка. Трёхспальное ложе сияло полировкой, ласкало глаз нежными тонами квадратных подушек и немилосердно леденило задницу. Ромка не раз уже спрашивал Лику, как это её угораздило сотворить декорацию-холодильник, но та вечно начинала плести в ответ что-то возвышенное и непонятное. Сама, короче, не знала…

– А вот фиг вам!.. – еле слышно выдохнул Ромка.

Закусил губу и снова сосредоточился.

Через некоторое время в том углу, куда был направлен напряжённый взгляд Ромки, прямо из воздуха отвесно полилась тоненькая серая струйка. Достигнув пола, она, однако, не растекалась лужицей, а оседала покатым холмиком.

Наконец Ромка расслабился, и струйка оборвалась. Поглядел исподлобья на окутанный белёсым облачком бугорок и досадливо дёрнул краешком рта. Чёрт его знает, что такое… То ли гипс, то ли алебастр. Когда оно вот так первый раз посыпалось из воздуха, было даже забавно… Однако Ромка-то сейчас пытался намыслить сигарету! Одну-единственную, с белым (чтобы не отвлекаться на цвета) фильтром… Начал-то он, конечно, с пачки «Мальборо», но раз за разом всё упрощал и упрощал задачу. Бесполезно. Из воздуха сыпался один только серый строительный порошок.

– Дьец… – расстроенно пробормотал Ромка.

По этажу давно уже разносились нетвёрдые и словно пьяные шаги босых ног. Потом дверной проём напротив заполнили бледные телеса куклы Маши. Раскинув объятья, безликое создание враскачку двинулось к Ромке на широко расставленных истончающихся книзу ногах. Надо думать, в понимании Лёши Баптиста идеальная женщина должна была пробуждаться от сна как можно реже. Во всяком случае, кукла Маша бОльшую часть времени лежала пластом, но если уж просыпалась… Мужчину чуяла – за семь комнат. Проверяли…

– Да ну тебя… – Ромка встал, отводя слабую четырёхпалую ручку. На голом лбу Маши чётко была оттиснута вдавлина от рукоятки пистолета. И Ромка вдруг пожалел, что не боится больше этой куклы. Испугаться бы, кинуться снова наутёк, упасть с бьющимся сердцем на покрытие… Жить было скучно.

Он подошёл к оконному проёму и угрюмо взглянул на опоры, издали напоминавшие золотистые облачные башни, громоздящиеся чуть ли не до самого зенита. Сзади снова зашлёпали босые ноги. Ромка разозлился, приготовился стряхнуть с плеч нежные пальчики, но кукла Маша у него за спиной так и не возникла. Обернувшись, он увидел, что комната пуста.

Не иначе, где-нибудь поблизости объявился более притягательный мужчина. Ромка снова взглянул в оконный проём и заметил, что возле угла «конуры» кто-то стоит. Подался чуть вперёд, чтобы разглядеть получше, и его немедленно выбросило у первого парадного – как раз за округлым плечом Лёши Баптиста.