Чистовик - Лукьяненко Сергей Васильевич. Страница 14
– Тоже поблизости живет?
Марта удивленно посмотрела на меня:
– Нет. Не знаю. Какая разница, у акушеров поводка нет! Он вообще-то то во Франции, то в Германии живет, но порой сюда заходит. Это он меня сделал функционалом.
Мы выпили еще по рюмке.
– Тебе сколько лет? – спросил я. – Извини за такой вопрос, но…
– А сколько дашь?
– Двадцать.
– Двадцать и есть.
– И ты уже девять лет как функционал?
– Да.
Я даже не нашелся, что сказать. Я почему-то был уверен, что функционалами становятся только взрослые. А что чувствовала эта девочка, которую внезапно перестали узнавать родители, соседи, учителя? Как она росла – в своем родном городке, где знала каждую улочку, каждую лавочку? Что испытывала, сталкиваясь с матерью и отцом?
– Вот поэтому я тебя не выдам, – сказала Марта. – Пусть даже ты убийца. Тебя ведь тоже не спросили, хочешь ты стать функционалом или нет?
– Нет. – Я кивнул. – Спасибо. Я тебя долго напрягать не буду. Если можно, то переночую у тебя – и уйду.
– Можно, – глядя мне в глаза, сказала Марта. – Переночуй.
Но в следующую секунду взгляд ее изменился. Она тронула меня за плечо, разворачивая к окну.
– Гляди… Человек на площади!
Между нами и домиком Марты стоял на площади человек. Стоял в какой-то задумчивости, будто выбирал, куда пойти – к таможне или к ресторану.
– Это Кшиштоф Пшебижинский, – сказала Марта.
– Полицейшкий? – уточнил я и с ужасом понял, что пришепетываю в словах, вовсе этого не требующих. К счастью, Марта то ли не заметила, то ли проявила неожиданную тактичность.
– Да. Он чувствует, где я…
Полицейский с чрезмерно шипящим именем двинулся в сторону таможни.
– Кшиштоф решил дать мне время, – сказала Марта. Посмотрела на меня, закусив губу. Вздохнула: – Отдохнуть у тебя не выйдет. Увы.
– Он меня отпустит? – спросил я, кивая в сторону полицейского.
– Нет. Его функция – ловить нарушителей. – Марта встала и взяла меня за руку. – Пошли…
Навстречу нам сразу же выдвинулся встревоженный официант. Слов я не понял, но судя по тону – он испугался, что мы с Мартой остались недовольны обслуживанием. Но Марта быстро что-то ему сказала, после чего официант открыл перед нами дверь в служебные помещения. По узенькой крутой лестнице мы сбежали на первый этаж, проскочили коридором мимо кухни, где гремела посуда и клубились соблазнительные запахи. Официант смотрел нам вслед. Еще одна дверь – на задний двор – была открыта. Там у контейнера с мусором возился бродячий пес, перебирая лапой выложенную на газетку груду объедков. Пахло уже иначе. Пахло кислятиной, даже накрапывающий дождик не в силах был перебить эту вонь. Невдалеке тянулась речка, неширокая, с каменной набережной, с широким, будто навырост построенным мостом.
– Туда! – Марта решительно указала в сторону моста. – Кшиштоф почти на пределе своего поводка. Если уйдешь на километр – он тебя не догонит.
– И что дальше? – спросил я. – У меня ни денег, ни документов…
Марта запустила руку в карман. Выгребла целую пригоршню монет и тоненькую пачку ассигнаций, перехваченных серебряным зажимом. Добавила мятую пачку сигарет и зажигалку. Буркнула:
– Дай русскому палец, он схватит руку по локоть… Держи!
– Оставь себе… расплатиться.
– Меня тут знают. Да не стой ты столбом! Беги!
– Посоветуй хоть что-нибудь! – Во мне вдруг проснулась не то наглость, не то упрямство. – Куда мне идти?
Марта тряхнула головой:
– Иди через мост! Дойдешь до станции, садись на электричку и езжай в Гданьск! Там три портала, ты и в свою Москву можешь попасть, и куда угодно! Беги!
– Да что ж за день такой сегодня, вторая женщина прочь гонит! – воскликнул я почти всерьез. – Спасибо… я как-нибудь вернусь. Обязательно. И моя очередь будет пригласить тебя в ресторан.
Она лишь пожала плечами. Черт возьми, мне и впрямь не нравился сегодняшний ритм. И распрощаться с Мартой я бы предпочел как-нибудь иначе!
Но тянуть дальше было уже просто глупо.
Я повернулся и побежал к мосту. Собака, выбравшая в объедках кусок повкуснее, гавкнула мне вслед сквозь набитую пасть.
Нет, сегодня точно не мой день. Никогда на меня собаки не лают, даже бездомные. Чуют, что я их люблю…
Мост и впрямь казался слишком широким и помпезным для маленькой речушки и маленького городка. Так же как и огромный католический собор, внезапно открывшийся по правую руку.
Может, в этом и состоит тот европейский секрет, который никак не откроет для себя Россия? Делать все чуть-чуть лучше, чем нужно. Чуть больше. Чуть крепче. Чуть красивее.
Пробежав по мосту, я позволил себе оглянуться. Марты уже не было – наверное, зашла в ресторан. Попробует остановить полицейского? Ну… разве что немножко. Заболтает на минуту-две. Может быть, полицейский и не хочет меня ловить, но его гонит за мной функция. Он может лишь чуть-чуть затянуть с погоней.
И то… станет ли? Кто я ему? Во-первых, русский, что в Польше не слишком-то приветствуется. Во-вторых – беглый функционал, что тоже популярности не прибавляет.
Хотя, как ни странно, факт убийства «акушерки» работает в мою пользу. Оказывается, никто и нигде их не любит…
Городок и впрямь был маленьким – сразу за мостом потянулись поля, то ли заброшенные в силу неплодородности, то ли по-осеннему выглядящие заброшенными. Совершенно по-российски лежал ржавой кучей металлолом, чуть поодаль – старые покрышки и штабель прогнивших досок. Но дорога, тянущаяся сквозь поля, была прилично асфальтирована, и бежал я легко. Взамен промокшей одежды Марта снабдила меня такой же, какую носила и сама: джинсами, кроссовками, плотной клетчатой рубашкой – сельской униформой двадцать первого века. Носить такую одежду – все равно что стать человеком-невидимкой. Все с лейблами известных фирм, но, похоже, сшито в Польше.
Мелкой рысцой я бежал по освещенной лунным светом дороге, все дальше и дальше удаляясь от городка. Далеко впереди новогодней гирляндой мерцали фонари – то ли вдоль шоссе, то ли вдоль железки. Холодный воздух был чистым и сладким, с легкой горчинкой прелых листьев и далекого дымка. Таким он бывает только осенней ночью вдали от городов.
Было какое-то неприятное ощущение, дежа-вю, в этом ночном бегстве. Мне вспоминалась Иллан, убегающая от Цая. И я сам, всего лишь сутки назад (трудно поверить!) прячущийся от спецназовцев с Аркана.
Перейдя на шаг, я закурил. Похоже, Марта уговорила местного полицейского не проявлять излишнего рвения. Минуты три я шел в сторону фонарей, покуривая и размышляя, куда двинуться – в Гданьск или сразу в Варшаву, где таможенников наверняка будет больше. Через обычную, человеческую границу мне без паспорта и виз никак не перейти. Разве что, по примеру шпионов из старых фильмов, привязать к рукам-ногам коровьи копыта и на четвереньках рвануть через контрольно-следовую полосу…
Нет, не зря говорят, что курение – опасно для жизни! Я оглянулся совершенно случайно.
Господин полицейский с очень польским именем и фамилией выглядел соответственно – будто пан с каких-нибудь старых карикатур или иллюстраций. Крепенький, с животиком, с пышными усами, коротконогий.
Но при этом мчащийся вслед за мной в знакомой «механической» манере полицейских-функционалов.
Я кинулся наутек. Полетела в пыль недокуренная сигарета, ветер перестал казаться прохладным, стал горячим. Дурак… идиот… расслабился…
– Эй! Эй, парень!
Голос вроде как доносился издали. Я оглянулся на бегу – и остановился.
Пан Кшиштоф Пшебижинский стоял посреди дороги, будто налетел с размаху на невидимую стенку.
Ага.
Я усмехнулся и вразвалочку пошел назад. Остановился метрах в двадцати от полицая. Пан Кшиштоф мрачно расхаживал вправо-влево, будто голодный тигр у решетки в зоопарке.
Решетка и впрямь была, только невидимая. Точнее, не веревка, а «поводок». Проклятие любого функционала.
– Далеко от функции? – спросил я любезно.
– Одиннадцать километров и шестьсот двадцать метров, – мрачно ответил Кшиштоф.