Остров Русь - Лукьяненко Сергей Васильевич. Страница 21

Он снова глянул на часы и всплеснул руками:

– Опаздываю!

Не прощаясь, он бросился вон из подпола. У дверей остановился, прислонил меч к косяку и крикнул:

– Иван, меч-кладенец прихвати! Поможет в дороге!

– Благодарствую, – сказал Иван и растерянно уставился на своих неожиданных попутчиков. Кубатай горько вздыхал. Смолянин меланхолично грыз кокос.

Глава третья,

в которой поднимаются вопросы национального самосознания, опускаются ответы на эти вопросы, а доблесть, коей нет границ, всех примиряет

Иван-дурак влетел в кабак… Ой, что-то не то получается. Иван вошел в трактир… Во.

Иван вошел в трактир. Богатыри приветствовали его появление дружным звоном кружек. Судя по мирной обстановке, они только-только перешли с медовухи на царскую водку и еще не успели закручиниться.

– Друзья! – воскликнул дурак, присаживаясь. – У меня есть для вас приятный сюрприз!

– Наливай! – согласился Илья.

– Да нет, не такой, – смутился Иван.

– Все равно наливай!

Когда было налито и выпито, крякнуто и занюхано, Иван-дурак повторил:

– Друзья, сногсшибательное известие!

– Ну?

– На Кащея идем!

– За такие известия по морде бьют! – прорычал Илья Муромец. – Ты чего, Иван, совсем одурел?

– Это нужно одной высокопоставленной даме, – несмело начал Иван. Добрыня хихикнул, потому что сплетни среди богатырей распространялись весьма быстро:

– Это которой высокопоставленной? Прекрасной да Премудрой?

Иван зарделся.

– Пусть она сама и идет на Кащея, – заключил Добрыня. – Нам жизнь дорога.

Илья и Алеша поддержали его одобрительным кряканьем.

– Ну что ж, – грустно сказал Иван-дурак. – Постарайтесь забыть мое предложение. И не поминайте лихом, если что. Надеюсь, все у вас в жизни сложится удачно, не побоюсь даже сказать – былинно. Прощайте.

Утирая слезинку, набухающую на правом веке, Иван побрел к двери. Богатыри переглянулись. Добрыня вздохнул и возложил на стол правую ногу. Илья махнул рукой и опустил свою – в могучем кирзовом сапоге. Алеша жеманно пожал плечами и положил поверх свою изящную ногу в сапожке из хромовой кожи.

Когда ритуал богатырского совета был выполнен, Добрыня окликнул Ивана:

– Эй, дурак!

Обернувшись и обнаружив на столе три богатырских окорока, из-под которых, шипя, капала разлитая царская водка, Иван сразу все понял и просиял.

– Дурак, поход на Кащея нужен только высокопоставленной даме или и тебе тоже?

– И мне! – преисполненный патриотизма, воскликнул Иван.

– Тогда в чем же дело? – спросил хитрый Алеша Попович. – Рубликов нам отсыпят на дорожку?

– Немножко, – признался Иван. – Зато Кащея можем грабить без зазрения совести.

– Сегодня и выступим, – решил Илья. – Я зайду к Микуле Селяниновичу, скажу, захворал, дескать. Ты, Добрынюшка, возьмешь отпуск за свой счет для обучения грамоте. А ты, Алешка, скажешь Микуле, что соблазнил невинную девицу и теперь должен замаливать сей грех в Соловецком монастыре.

– А может, прямо объявим: мол, на Кащея идем? – робко спросил Иван.

– Не положено! Надо следы запутывать… Что, друга, постоим за землю Русскую?

– Ой постоим! – гаркнули богатыри.

– Да, кстати, – спохватился Иван. – С нами еще двое пойдут. Один – мудрец Кубатай, боян сладкоголосый. Другой – толмач Смолянин, человек простой и трудолюбивый.

– Ох, подозрительны мне имена их, – воскликнул Алеша. – Особенно – Смолянин! Сразу видать: то не русский человек.

– Кубатай – кавказец, но мирный, спокойный, – принялся успокаивать друзей Иван. – А Смолянин клянется, что русская в нем кровь течет.

– Какой же русский станет своим происхождением хвастать? – воскликнул Илья. – Ну да ладно. Боян сладкоголосый да толмач трудолюбивый в пути пригодятся. Берем.

И снова путь-дорожка лежала перед богатырями. Впереди, как и пристало сильнейшим, ехали Добрыня с Ильей, за ними – мудрец Кубатай да толмач Смолянин. А последними, зорко назад оглядываясь, двигались Иван с Алешей. И вот какой между ними шел разговор…

– Вот скажи, Иван, любишь ли ты земельку Русскую? – вопрошал Алеша.

– Люблю.

– Вот и я о том. А скажи, Иван, чем Русь наша красна?

– Собакой-князем, – пошутил дурак.

– Ну и им тоже, – не понял юмора Алеша. – И нами, богатырями. И смердами вонючими, и боярами толстопузыми, и попами набожными, и купцами хитроглазыми, и девками… девками… – вздохнул он.

– Что ж, получается, всеми?

– Ага! То богатство наше немереное, самовоспроизводящееся. Пока есть на Руси народ русский, Русь Русью останется!

– Да… – протянул Иван. – Ну ты и загнул, Алешка. Чую, что прав, хоть и не понятно ни фига.

– А че ж тут непонятного? – встрял в разговор Кубатай, выплевывая шелуху от семечек. По бокам его конька хлопали два тяжелых мешка с семечками, собранными в дорогу заботливой Марьюшкой. – Народ – самое ценное в любом государстве. Скажу я вам честно, что повсюду уже люди корни свои позабывали, только на Руси и остались настоящие патриоты.

– Дело говоришь, кавказец! – одобрил его Алеша. – Видать, и вправду – мудрец! А скажи, чем мы, русичи, от неруси поганой отличаемся?

– Но-но, – слегка обиделся Кубатай. – По большому счету – ничем. Порой глянешь на какого-нибудь дурака – ну чего в нем русского, кроме имени? А раскроет рот, скажет слово, другое, сразу видно – русский!

– Значит, – обрадовался Алеша, – не внешность тут роль играет! А что? Скажи, мудрец?

Приосанившись, Кубатай изрек:

– Менталитет!

– Чего?

– Этносознание!

– Ты кончай ругаться по-кавказски, а дело говори!

– Главное в человеке – душа! – изрек Кубатай. – Коли она большая да загадочная, к чудесам и тайнам тянется, а от дел низменных воротится, то русская она!

– Дело, – кивнул Алеша. – Я и сам так считаю, но тебя проверить решил. Эй, Смолянин-толмач! Ты чего об этом думаешь?

– О чем? – проснулся Смолянин.

– О душе!

– Рано мне еще о ней думать, – рассудил Смолянин. – Вот Кащея увижу, сразу в размышления погружусь!

– Переиначим вопрос, – не отставал от него Алеша. – О Руси ты чего думаешь?

– О Руси? Умом Россию не понять, прибором хитрым не измерить, у ней особенная стать, в Россию можно только верить!

– Тебе бы в бояны податься, – отвесил комплимент Алеша.

– Да я пробовал, голос плохой оказался, – засмущался Смолянин. – Когда сам, в одиночку пою, в ванне или перед сном, то спиваю гарно. А коли хоть один слушатель объявится – сразу петуха пускаю.

– Вот и у меня так бывает, – кивнул Алеша. – Придумаю небылицу – аж сам поверю. А начну рассказывать – концы с концами не сходятся… Толмач, а ты кто будешь да откуда?

– Издалека, – вздохнул Смолянин. – Но по натуре – русский. Давно меня на Русь тянуло, я и язык выучил, и родословную себе выискал. Вот, приехал.

– Небось тебя по малолетству в полон увели, – догадался Алеша. – А душа-то русская проснулась, на родину потянула. Молодец, толмач! У Ильи вот сын был, Соколик, так его Калин-царь вместе с матерью в полон увел. Маманя от обиды померла, а сынка Калин-царь вымуштровал, приемчикам хитрым научил, щуриться заставил, чтоб на него, собаку, был похож. А потом выпустил супротив родного батьки биться!

– Кошмар! – воскликнул Смолянин, который страдал некоторой сентиментальностью. – Кончилось-то все хорошо?

– А как же! Илюшка сыночка с коня сбил, отхлестал нагайкой, тот сразу папу и признал. Потом Владимир его заслал на самую дальнюю заставу, южные рубежи стеречь. Он Илюше письма писал ласковые, сыновьи. На побывку недавно приезжал, такую попойку закатили!

Смолянин расцвел в счастливой улыбке.

– А после попойки похмелиться было нечем, настроение у всех упало. Илюша с сынком повздорил да и отлупил знатно. Теперь он при монастыре Киевской Богоматери звонарем работает. Глаз у него один вытек, скрючило его всего, оглох… Но силенка осталась, с работой справляется.