Эволюция научного мировоззрения на примерах из популярной литературы - Лукьяненко Сергей Васильевич. Страница 3
Франсуа Рабле
«Гаргантюа и Пантагрюэль»
Когда все уселись за стол и Панург утолил первый голод, все принялись ублажать нашего пройдоху.
– Ах, отважный Панург! – говорил Пантагрюэль. – Верно ты и впрямь великий ловкач, раз сумел вернуться с края света! Ну расскажи-ка нам скорей, не томи, что такое Алмазный Столп?
Панург утер с губ изрядно утиного жира, отрыгнул и ответил:
– Да вы меня никак держите за верблюда, который может питаться только колючками и ничего не пить целый год! У меня в горле так пересохло, что ни одного словечка наружу не вылетит!
Надо сказать, что наш шельмец говорил это все звучным, звонким голосом, от которого на улице залаяли собаки, а в соседнем трактире повар опрокинул в жаркое изрядную меру перцового соуса. Будучи по натуре жадиной и злодеем, повар все-таки подал жаркое посетителям, и от того у восьмерых приключился заворот кишок, четверо умерли на месте, у двоих задымилась и отвалилась задница, ну а усравшихся и облевавшихся было совсем без счету. Речь наша, впрочем, не о том, а о путешествии хитрого Панурга.
– Подать сюда немедленно всякой воды! – закричал Пантагрюэль.
И ему принесли воды:
пять бадей морской, соленой и горькой,
четыре ведра озерной, с водорослями и всякой рваниной,
три ковша колодезной, на вид чистой, но вонючей,
две кружки из ручейка, который тек мимо ближайшей конюшни,
и кружку родниковой, хорошей и сладкой.
Но Панург возмутился снова и сказал, что в воде скрываются невидимые букашки, от которых пучит живот и наступает лихорадка. Так что пришлось Пантагрюэлю тряхнуть мошной, а это куда больнее, чем потрясти мошонкой, до чего он был преизрядный охотник!
И ему подали вина:
большую бочку красного, кислого как уксус,
маленький бочонок белого, хорошего на вкус, но плохого на запах,
и бутылочку мальвазии, достойной королей.
Панург выпил все это в один присест, после чего сходил отлить и лишь потом начал свой рассказ:
– Случилось так, что буря прибила мой корабль к бесплодному каменистому острову, поднимавшемуся из моря словно огромная скала. Команда принялась чинить пробитый трюм и латать порванные паруса, я же отправился гулять, ибо человек ученый должен стремиться к знаниям. Остров был совершенно безлюден, но покрыт руинами, видно, в древности там жило преизрядно народу. И вот, гуляя по острову, увидел я впереди что-то прозрачное, но блистающее, тянущееся из земли прямо в облака. Подойдя же поближе, я охнул от удивления, ибо понял, что это есть тот самый мифический Алмазный Столп, который держит на себе хрустальную сферу неба.
– Постой-постой! – закричал Пантагрюэль. – Сверкание такого Столпа должно быть видно издалека и манить к себе корабли с жадными торговцами!
– Нет, – ничуть не смутившись, ответил наш враль. – Ибо Столп сей хоть и сделан из алмаза, но не огранен, а кругл, будто колонна. Солнечного же света в тех краях почти что нет, ведь Столп уходит до самого неба и вызывает тем такие погодные возмущения, что вечно окутан тучами и туманом. Только подойдя к нему вплотную, можно его заметить.
– А велик ли он в толщину? – спросил Пантагрюэль.
– Не очень, – ответствовал Панург. – Толщиной он в бычий хрен, конечно, если брать хорошего быка, племенного.
Пантагрюэль при этих словах нахмурился, засомневался и задумался, Панург же продолжал рассказ:
– Ощупав сей чудесный Алмазный Столп, я тут же понял, что никто не поверит моим речам. Следовало отколоть от него хотя бы кусочек и принести в цивилизованный мир на изучение ученым мужам. Но поразмыслив, отказался я от этой затеи, ибо, во-первых, алмаз есть самый прочный в мире камень, и его ничем нельзя повредить, кроме как расколов. А во-вторых, если Столп и впрямь держит хрустальную сферу небес, как говорят о том толстозадые монахи, то не упадет ли она нам на голову? Потому, смирив жадность, побежал я обратно к кораблю самыми большими прыжками, на которые только мог решиться. И никому из вас не расскажу я, где в океане находится остров с Алмазным Столпом, – хоть режьте мне руку,
хоть пилите мне ногу,
хоть кусайте за причинное место,
хоть щекочите колокольчики,
хоть целуйте в седалище!
Услышав эту пылкую речь, Пантагрюэль засмеялся и сказал:
– Ну и потешил, мой любимый дружок! Ну и наплел всякой всячины, навешал лапши на уши, запудрил мозги, наврал с три короба! Учеными мужами давно посчитано, что если и впрямь есть Алмазный Столп, что держит Хрустальный Свод, то толщиной он должен быть в четверть морской мили, а никак не с бычий хрен! Что же касается твоей отваги, то что мешает нам выведать тайну у моряков с твоего корабля?
– Только то, – отвечал хитрый Панург, – что, находясь уже в виду порта, я заколол их всех своей верной шпагой, с большим сожалением, но ради спасения всего нашего мира! Корабль же пустил на дно, а до берега добрался в лодке.
– Вот и ответ, – засмеялся снова Пантагрюэль. – Не желая платить морякам, ты их всех перебил, нас же потчуешь выдумками. То-то погоди, в аду черти припомнят тебе твои хитрости! А теперь давайте же пить и веселиться, ибо выслушали мы смешную выдумку!
И все принялись пить и веселиться, кроме Панурга, который очень обиделся и четверть часа на всех дулся. По истечении же четверти часа его веселый нрав взял свое, и он простил друзьям обиду.