Халява для лоха - Майорова Ирина. Страница 20

– Что касается «Изюминки», то я согласна, а вот «Родинка» – не знаю… – осмелилась возразить своему кумиру Агнесса Петровна. – Сейчас столько во всех изданиях про меланомы пишут, те же родинки, но со злокачественными клетками. Знаете, чем они опасны? Вообще не лечатся, даже если на ранней стадии выявить. Правда, в Израиле, на вашей, Михаил Иосифович, исторической родине, – заискивающе улыбнулась психологу бренд-менеджер, – изобрели одно лекарство…

– Стоп! – снова начал раздражаться Обухов. – Сменим пластинку. Все равно ничего умного сейчас не родим. Завтра в двенадцать ноль-ноль устраиваем последний мозговой штурм. Я постараюсь прежде связаться с Пригожиным, спрошу, во сколько обойдется участие Валерии в нашей «Изюминке». Грохотова занимается слоганом. Алик и Андрей, найдите в инете изображение домры и сделайте мне на ее основе логотип для «Джангра».

– Чего-о-о? – вытаращился на шефа Алик.

– Домра – инструмент музыкальный, – нарочито спокойно объяснил арт-директору Обухов. – Вроде балалайки, только она не тре­угольная, а как разрезанный пополам инжир. Ну чего ты на меня зыришь, будто я тут голый и с членом вместо башки перед тобой стою!!! – сорвался-таки Костик. – Мудак этот, заказчик, так захотел! Сергей, займись дамской водкой. Сходи к маркетологам за результатами исследований. Завтра вечером расскажешь своими словами. Этот заказ, между прочим, уже горит. Не таким синим пламенем, как колготки, но все же… Михаил Иосифович, вы пока подумайте – на тот случай, если с Валерией номер не прокатит, какую из моделек можно взять. Портфолио полистайте, параметры прикиньте…

– Конечно, конечно, с превеликим удовольствием, – закивал Гольдберг.

На самом деле с превеликим удовольствием он послал бы сейчас всех на три буквы и уехал куда-нибудь на природу. Побродил хотя бы по Битцевскому парку, мурлыкая под нос арии из любимых опер, на птичек, белочек полюбовался. Может, и выскочила бы тупая игла из сердца, отпустила бы тревога, что гложет с самого утра и каким-то непонятным для профессионала-психолога образом связана с Ольгой Уфимцевой. Но, вздохнув, Михаил Иосифович достал из шкафа огромные фотоальбомы с красотками в призывных позах и принялся их сосредоточенно разглядывать, время от времени внося в блокнот пометки.

Сон

Старшинов ждал Ольгу уже почти час. Утром, придя на работу, он намеревался, как бы между прочим, спросить у Таврина, на какое время у них назначена встреча, но тут же от этой идеи отказался: старому оперу подобное любопыт­ство могло показаться подозрительным. Юрию же кровь из носу нужно было отловить Уфимцеву на улице, а потому, сказав шефу, что едет навестить загремевшего в больницу школьного приятеля, он сначала полчаса торился за углом здания, в котором располагалось детективное бюро, воровато отскакивая поглубже во двор, как только хлопала входная дверь (вдруг Таврин решит сгонять в магазин за сигаретами?), а потом переместился в кафе-стекляшку, откуда хорошо просматривались и трамвайная остановка, и площадка перед подъездом, куда могло подкатить такси. Готовая выложить несколько тонн баксов дама вполне могла воспользоваться и необщественным транспортом.

Ольга приехала на трамвае. Старшинов вылетел из кафе и бросился за ней следом. Когда до объекта осталось несколько метров, он перевел дух и радостно воскликнул:

– Здравствуйте, Ольга!

Уфимцева обернулась и удивленно вскинула брови.

– Вы меня не узнали? Я Юрий Старшинов из «Защиты». Игорь Владимирович поручил мне вас встретить и занять на время его отсутствия. Ему срочно потребовалось отбыть на полчаса. Предлагаю подождать возвращения Таврина не в пыльной конторе, а вот в этом, – он ткнул пальцем в сторону кафе, из которого выскочил минуту назад, – заведении.

Ольга взглянула в сторону стекляшки и нерешительно произнесла:

– Я бы лучше здесь подождала.

– Сжальтесь над язвенником! Мне вот велено вас занимать, а между тем с утра во рту маковой росинки не было…

– Ну хорошо, – нехотя согласилась Ольга и уныло побрела впереди что-то продолжавшего говорить Старшинова. Он был ей почему-то неприятен, да и чувство было такое, будто он заискивает перед ней. Противное чувство.

Между тем, усадив даму за столик, Старшинов спросил:

– Вы голодны? Нет? Тогда по чашечке кофе и пирожному?

– Лучше сок. Апельсиновый. А разве язвенникам можно пить кофе?

– Какая вы внимательная! – нервно хохотнул Старшинов. – Категорически нельзя, но если очень хочется, то можно.

Чем дальше, тем напряженнее становилась Ольга, и это не могло ускользнуть от внимательного взгляда вперившегося в нее Старшинова. Он решил больше не пытаться наводить мосты. Он встал и, сделав заказ, задержался у стойки, что-то набивая в записную книжку мобильного телефона. Но вот чашка кофе, бокал сока и тарелка с пирожными оказались на подносе. Взяв снедь, Старшинов с лучезарной улыбкой на крошечных губках уже направлялся к Ольге, когда зазвонил его мобильный. Ткнув поднос на ближайший свободный столик, Старшинов вытащил трубку из кармана пиджака и с полминуты с кем-то говорил. По напряженной спине Юрия и нервно дергавшимся локтям (стоя к Ольге спиной, он несколько раз во время беседы переложил сотовый из одной руки в другую) Уфимцева догадалась: разговор не из приятных. Однако когда, сунув трубку в карман, Старшинов обернулся, на его губах-вишенках снова играла улыбка.

«Умеет держать удар, – подумала Ольга. – Наверняка получил какое-то неприятное известие, но ведет себя как ни в чем не бывало».

Сок Ольга выпила залпом – когда нервничала, у нее всегда пересыхало во рту.

Юрий принялся рассказывать какую-то историю из своей частнодетективной практики, а на нее внезапно стал наваливаться тягуче-густой, как растопленный гудрон, сон.

– …себя плохо чувствуете?

Вопрос Старшинова Ольга едва расслышала: в голове все путалось и шумело так, будто рядом на большой скорости проходил товарняк.

– Мне… нехорошо… – с трудом выговорила она.

– Может, вам лучше сейчас домой? – Юрий поднялся со своего места и, обхватив Ольгу обеими руками за талию, помог подняться со стула. – Давайте посажу вас на трамвай, а Таврину все объясню… О новой встрече с ним по телефону договоритесь.

– Лучше на машине…

– Нет, давайте на трамвае, – настаивал Старшинов. – Все-таки люди рядом, а среди «бомбил», знаете, разные попадаются – еще завезут куда-нибудь, ограбят да и вообще. Смотрите, в каком вы состоянии, захочет какой-нибудь урод воспользоваться вашей беспомощностью… Давайте сумку и пакет, я до трамвая донесу.

Ноги Ольги налились страшной тяжестью, и последние метры до остановки, куда уже подходил трамвай, Старшинов ее почти волок. Втащив безвольно повисшую на его руках девушку на заднюю площадку почти пустого салона, он посадил ее на пластиковое сиденье и, одним прыжком соскочив на землю, быстрым шагом пошел прочь.

Ее высадили, точнее, вынесли на руках через две остановки водитель и мужчина-доброволец из числа пассажиров. Усадили на лавочку. Вызвали милицию и «скорую». Две одетые в шубы матроны раннепенсионного возраста, неохотно уступившие «то ли пьяной, то ли обкуренной девице» уголок скамейки, в ответ на просьбу водителя «присмотреть за девчонкой до приезда врачей», брезгливо поджали губы и отвернулись. Водитель укоризненно вздохнул, но дождаться помощи не имел ни возможности, ни права – сзади уже трезвонили коллеги.

Первой на место приехала машина ППС. Из нее выскочил молоденький сержант. Старшие товарищи, лейтенант и младший лейтенант, остались сидеть в салоне.

Сержант подошел к Ольге и пальцем по­трогал лоб, потом тот же палец поднес к крыльям носа.

– Дышит! Живая!

С этим радостным воплем он обернулся к сослуживцам, но те были заняты каждый своим делом: младший лейтенант со скучающим видом жевал бублик, а старший по званию крутил настройку радио.

– Она живая, мужики! – распахнул дверцу сержант. – У нас нашатырь есть? Она в обмороке, сейчас дадим нашатырь понюхать, сразу в себя придет!