Герой - Мазин Александр Владимирович. Страница 110

– Деньги я им сам дам, – сказал Святослав. – Самых жадных возьмем с собой в новый ромейский поход.

– Ты хочешь опять идти на ромеев? А договор?

– Клятвами я обменялся не с ромеями, а с этим маленьким Цимисхием, – возразил князь. – Сам знаешь: ромейские кесари долго не живут. Пройдет год-другой – и его отравит какий-нибудь евнух.

– На Калокира надеешься? – усомнился Духарев.

– Там и без Калокира есть кому воду мутить. Но Калокир знает, кого купить. И наших там немало. Вот хоть бы брат твой Мышата…

– Он мне больше не брат! – перебил Духарев.

– Помиритесь, – уверенно произнес князь. – Я тебя знаю, воевода. Ты зла не помнишь. Да и Христос ваш учил: прощать.

Сергей промолчал.

– Этой зимой опять на север поедешь, – сказал Святослав. – Его возьмешь, – кивнул на дремлющего Понятку, – Стемида своего. Наберешь там себе дружину новую, втрое больше прежней, и вместе с Машегом и Тотошем очистите Степь.

Дам я тебе за это всю дань, что с хузар мне положена. И еще добавлю. Как разберешься с копчеными, будут под тобой все степные торговые пути. И войско сильное, чтоб их стеречь. Крепости поставим, где надо. Степняков всех примучим или побьем, чтоб такого… – великий князь показал на противоположный берег, – больше не было. Вдоль всего Днепра городки наши поставим, смердов сюда переселим. Будет тут жито расти не хуже, чем в Булгарии. А там, глядишь, и ромеи против кесаря своего забунтуют. Тут мы и поспеем. Булгарию обратно заберем. Потом я во Фракию пойду, а ты для меня Корсунь возьмешь.

Духарев оторвал взгляд от костра – посмотрел на Святослава. Великий князь не шутил. Он верил в то, что сейчас сказал. И все, кто сидел вокруг этого костра, – тоже верили.

«А ведь так всё и будет, – подумал Сергей. – Он многому научился за эти годы. И у него действительно есть всё: деньги, слава, крепкая держава, союзники. Это отец его Игорь вернулся из похода нищим и побитым. А Святослав не разбит. Он временно отступил перед более сильным противником. Но отступил с честью, с оружием, с огромной добычей. И дома его никто не сочтет проигравшим. Да, многие погибли. Но их роды и семьи получат причитающееся мертвым золото. А молодые, те, кто составит будущее русское войско, будут смотреть на живых. Тех, что вернулся с богатством и славой.

И вместо одного убитого под знамя с пардусом придут десять новых воев. А через год-полтора, натасканные ветеранами, „обкатанные“ в степных войнах и лихих набегах, эти новобранцы превратятся в войско еще более грозное, чем то, которое Святослав три года назад повел на булгар.

Прав был погибший Икмор. Пока жив Святослав, княжью русь не победить. Настоящая слава – дороже денег. Вот она, настоящая слава русов: сидит у костра, пьет трофейное вино и знает, что впереди – новые победы и еще большая слава».

– Я хочу, чтобы ромейские Климаты платили дань мне, а не кесарям, – говорил между тем великий князь. – Я возьму с них меньше.

– Все равно они могут и упереться, княже, – заметил Понятко. Он проснулся от бодрого голоса Святослава и решил принять участие в беседе. – Кесарь ромейский далеко и в их дела не лезет, а твоя Тмуторокань – рядышком.

– Согласится, не согласится – кто его спросит! – пренебрежительно сказал князь. – Вот придет к ним воевода Серегей с десятью тысячами гридней – и пусть попробуют поспорить… А то Калокир вернется и обрешит с ними все по-мирному.

– Калокир? – с сомнением произнес Понятко. – Змея он, твой Калокир! Из Преславы сбежал, из Доростола сбежал…

– Из Доростола я его сам отпустил, – сказал великий князь. – Но что змея, это ты прав, воевода. Тем и хорош, что змея! – Святослав усмехнулся. – Я его еще сделаю кесарем ромеев! А тебя – корсуньским наместником. Хочешь?

– Можно, – солидно ответил Понятко.

– А воеводу Серегея – кесарем булгар, – Святослав подмигнул Духареву. – Выкину трусливого Бориску, а тебя на булгарский стол посажу.

– Почему именно булгар? – насторожился Духарев.

– Уж больно ты их любишь. Да и родня у тебя там!

– Не у меня, у Сладиславы, – уточнил Духарев.

– Ну я и говорю – родня! Володимир мой в Новгороде будет княжить, Олег – у древлян, Ярополк – в Киеве. Свенельду я вятичей отдам. Машегу – Итиль, а сам дальше пойду. Будет у меня, Серегей, вотчина от Заката до Восхода, поболее, чем у древних ромеев. Как у Искандария-Александра, о котором твой парс рассказывал. И Самандар я тоже возьму – зря мы его тогда пожгли! Запомни мои слова, воевода: когда мне будет столько лет, сколько тебе нынче, не только кесарь ромейский, но и кесарь запада Оттон станет мне данью кланяться!

Огненные сполохи играли на суровом лице киевского князя. Негромким был его голос, но такая уверенность звучала в нем, что ни Духарев, ни старшие гридни, сидевшие вокруг костра и молча внимавшие беседе князя и воевод, ни на миг не усомнились в том, что так и будет.

Духарев поглядел на дальние печенежские костры. Сторожат, черти, и не ведают, что сочтено их время. Еще год-другой, и уже не нужно будет киевским гостям брать с собой воев, чтобы оборонять волоки. И отступное копченым платить не потребуется. А степь вокруг распашем…

«Булгарский кесарь Серегей…» – попробовал он на зуб свой будущий титул. Звучит неплохо! Кесаревна Сладислава – тоже звучит отменно.

«Верну ее, – твердо решил он. – Воину жена нужна. Настоящая. Такая, как Слада… Или Людомила…»

Вспоминать о погибшей было больно. И еще долго будет больно… Может быть – всегда…

Но – ничего. Еще повоюем. И – чем черт не шутит! – может, попируем когда-нибудь в Хрисотриклине, Золотой Палате, которую с таким восторгом описывал Мышата.

Эх Мыш, Мыш… Что же мне с тобой делать? Может, и вправду простить?

Сергей прикрыл глаза, зевнул. Устал, однако. Тяжелый был путь. Но теперь, слава Богу, худшее позади. Теперь можно и поспать.

– Спать, воевода, – произнес князь, будто прочитав его мысли. А может и прочитал: сколько лет они вместе. – Отдыхай. Время позднее. Дозоры я сам поставлю.

– В три череды, – уточнил Сергей. – Не ровен час – копченые через реку сунутся.

– Не сунутся, – сказал Святослав. – Место здесь наше, святое, Хорсово. Хорс нас от ворогов оборонит. И ночь нынче безлунная. Копченые в такие ночи не воюют: стрелкам целить трудно.