Костер для инквизитора - Мазин Александр Владимирович. Страница 29

– Сейчас перекусим,– произнесла Альбина, плотоядно потирая ладошки.– И поедем в мой клуб. В бильярд поиграем. Андрей, вы играете в бильярд?

В клуб Андрей не поехал, а поехал домой.

Наташа оказалась дома.

– Сергей Сергеевич тебя благодарил, сказал: больше искать не нужно, Альбина нашлась.

– Вот и отлично,– отозвался Андрей.

И выбросил из головы дочку балетного мастера и ее свирепого дружка.

Но, как оказалось, ненадолго.

Альбина позвонила утром. Ласковин еще спал, и Наташа не стала его будить, только записала телефон.

Андрей перезвонил. Без всякой охоты.

Оказалось, Альбине Сергеевне требуется его помощь. Или совет. Нет, любезный друг больше никого не застрелил. Но не мог бы Андрей подъехать к ней домой? В удобное для него время.

Андрей мог.

– Это кто? – спросила Наташа.

– Любовница.

Наташа засмеялась:

– Ага, только не твоя!

– Может ли Шерлок Холмс быть женщиной? – изрек Андрей.

– Может,– не задумываясь, ответила Наташа.– Но захочет ли женщина стать Шерлоком Холмсом?

Вошь одарил Ласковина скупой улыбкой. Альбина – улыбкой лучезарной. Выставила французский сушняк с ореховой шоколадкой.

– Андрей, я хочу, чтобы вы выслушали одну историю.

Старшему сержанту Елагову повезло. С ним случилось то, что случается раз в сто лет. Угодив под автоматную очередь, старший сержант остался жив. Его даже не стали добивать, посчитав, что четыре пули в спине – вполне достаточно для перехода в иной мир. А коли неверный еще жив, так пусть немного помучится. Раз нет времени испробовать на нем остроту ножей. Старший сержант Елагов мучился. Он тоже был уверен, что умрет. Но ровно через пятьдесят минут уже лежал на операционном столе.

Везение старшего сержанта заключалось в том, что из четырех пуль, угодивших ему в спину и продырявивших бронежилет, только одна проникла достаточно глубоко. Остальные, потеряв убойную силу, всего лишь продырявили кожу и застряли в мышцах спины. Хирург удалил их, даже не воспользовавшись скальпелем. А вот с четвертой пришлось повозиться. И не только полевому хирургу, но и его коллегам в тыловом госпитале, куда старшего сержанта спецрейсом переправили через три границы. И все-таки Елагов выжил и, как принято писать, восстановил функции. Но для военной службы, тем более в спецподразделении, старший сержант уже не годился. Поэтому из тех списков его вычеркнули с пометкой «погиб, выполняя…», а в сопроводительных документах он значился бойцом обычной пехотной роты, действовавшей в восьмидесяти километрах от Грозного.

Елагов был комиссован, награжден блестящей медалькой, одарен незначительным денежным вспомоществованием и отправлен домой. Большего он, впрочем, не желал. Обладая ветеранскими правами и этой самой медалькой, Елагов полагал без труда восстановиться на третьем курсе философского факультета, откуда вылетел за вольнолюбие и неусидчивость три года тому назад. Матери он из госпиталя не звонил. Сначала не хотел тревожить, а потом, когда все определилось к лучшему, рассчитывал сделать приятный сюрприз.

И вот Елагов у родного дома на Таврической улице. Вот он поднимается по лестнице, поворачивает бронзовую голову старинного звонка… и открывает дверь совершенно незнакомая женщина. Елагова это не смущает. У матери всегда было много подруг. Но уже через минуту выясняется, что женщина отнюдь не подруга его матери. Более того, она в глаза не видела Анну Дмитриевну Елагову.

Рассказ был прерван телефонным звонком. Пока Альбина сыпала в трубку умными банковскими терминами, Ласковин пытался вызвать в себе сочувствие к присутствующему здесь старшему сержанту Елагову. Но сочувствия не было. Перед ним сидел Вошь. А сочувствовать Вошу можно не больше, чем истребителю «СУ-27».

Альбина Сергеевна закончила разговор, зажгла коричневую сигаретку и продолжила рассказ.

Итак, демобилизованный старший сержант узнал, что квартира, где вырос не только он, но и два поколения его родных, теперь принадлежит совершенно посторонним людям. Новая хозяйка не предложила Елагову войти. Она опасалась, что старший сержант может выкинуть какой-нибудь фортель. Выражение лица демобилизованного не внушало доверия. Но Елагов и не настаивал на том, чтобы его впустили. Просто повернулся и ушел.

Потом он весь день бродил по городу. Было тепло. В Таврическом играли дети, у Летнего сада цвели каштаны. Пахло летом и радостью. Старший сержант все это видел, но не ощущал. В мозгу его, на том месте, где должны быть чувства, образовалась дыра, и сквозило в эту дыру холодом и вечностью. Так было, когда валялся старший сержант с четырьмя пулями в спине и ждал, пока его прикончат. Было, потом прошло. А теперь вот опять…

Спал старший сержант на скамейке под сиренью. Он был в форме и с медалькой, поэтому милиция его не трогала.

Проснувшись ранним утром от грохота трамваев, Елагов позавтракал остатками сухого пайка, покинул Марсово поле и вышел на Миллионную. Там, на одном из домов, он обнаружил объявление о том, что организации «Водоканал» требуются рабочие. Демобилизованный проследовал по указанному адресу и был оформлен на работу, хотя и не имел при себе всех необходимых документов. Ему поверили, что документы будут. Тут сыграла роль не столько медалька, сколько острая нехватка желающих возиться в дерьме за весьма небольшую плату. Елагова зачислили на должность слесаря-сантехника четвертого разряда и предоставили койко-место в общежитии. Слесарем-сантехником Елагов проработал три недели.

Будущее свое логово он обнаружил случайно: бригаду на десять дней «продали» заводу, на устранение аварии. Даже идея о том, что в «отстойнике» можно жить, пришла в голову не Елагову, а кому-то из бригады. Вот клёвое местечко: патрон с лампочкой подрубить, унитаз приспособить – и переселиться. Жена ни в жисть не найдет. Поржали и забыли. Елагов тоже забыл. Но потом вспомнил. В нужное время.

Ниточка, по которой демобилизованный старший сержант мог найти мать, оставалась только одна: агентство недвижимости. Адрес его Елагов узнал от новых жильцов – получил вместе с собственными старыми вещами, которые рачительные квартировладельцы приберегли для дачных работ. Отдали по собственной инициативе. Старались заручиться расположением Елагова. А то подаст в суд, и кто знает, не придется ли везти на дачу собственные вещички?

Елагов о суде не думал. Жил, как под водой. Никак не мог понять, кто свой, кто чужой. На войне-то определиться просто, а в родном мирном городе?.. Но чуял старший сержант, нутром чуял: нет никакого мирного города. Война продолжается. Нужно лишь определить врага. И бить. Как учили.

Агентство называлось «Супермонумент». Мелкое агентство: три комнаты, полдюжины сотрудников, двухметровый бугай при дверях.

– Я по поводу продажи,– сказал посетитель.

Бугай молча отворил дверь. Затрапезная курточка входящего не смутила. Мало ли будущих бомжей желают поспособствовать процветанию фирмы?

К посетителю тут же подпорхнула девчушка лет семнадцати:

– Чем можем быть полезны?

– Я по поводу продажи,– повторил вошедший.– По поводу продажи квартиры.

– Позвольте, я вас провожу! – Девчушка шустро засеменила на каблучках, вентилятором раскручивая попку. Гость не оценил, не в том настроении был.

– Игорь Ильясович, к вам,– девчушка приоткрыла один из кабинетиков, подтолкнула гостя.– Вам сюда. Игорь Ильясович занимается как раз квартирами.

– Присаживайтесь,– благожелательно предложил хозяин кабинета.– Что у вас?

– Квартира,– пояснил посетитель.– Трехкомнатная на Таврической улице.

Лицо хозяина кабинета выразило живейший интерес.

– Соседей много? – деловито спросил он.

– Нет.

– Превосходно, превосходно. Тогда не будем откладывать. Прямо сейчас и поедем, если вы не возражаете.

– Погодите,– посетитель поднял руку.

– Поехали, поехали! – Игорь Ильясович уже стоял на ногах.– Доверьтесь нам и не прогадаете.

– Квартира уже продана,– буркнул посетитель.

– Продана? – оживление сошло с лица Игоря Ильясовича.– Что ж вы сразу не сказали? – укорил он, опускаясь в кресло.– И кем продана?