Костер для инквизитора - Мазин Александр Владимирович. Страница 35
Ласковин сел, потянулся. Вошь тоже поднялся, словно ждал, пока встанет Андрей.
Время – без пятнадцати шесть. Зальчик постепенно наполнялся местным народом. Андрей купил два билета до Сыктывкара.
Сергей Прохов открыл глаза, глянул на часы: нормально, еще почти два часа. С чего бы это он проснулся?
На нижней полке негромко похрапывал Адамант Афанасьевич. А вот попутчики…
Сергей выждал, когда за окном вспыхнул электрический свет… и увидел напротив пустой куколь одеяла. Сергей мягко спрыгнул на коврик. Внизу тоже никого. Приподнял полку. Багажа нет.
– Адамант Афанасьевич!
Наставник проснулся.
– Ушли? – сразу спросил он.
– Ага.
– Нехорошо.
– Надо было вчера с ним поговорить,– огорчился Сергей.
– А если бы он сказал «нет»?
– Ну…
– Вот те и ну! И приятель его… Не поймешь, то ли наш, то ли чернявой служит! – Адамант Афанасьевич фыркнул и принялся обуваться.
– То есть как это – чернявой? – тупо спросил Сергей.
– А так!
– Тогда ж бить его надо! – решительно заявил Прохов.
– Что же ты не бил? – усмехнулся наставник.
– Я же не знал!
– А знал бы – убил? А наш? Стоял бы и смотрел, так думаешь?
Сергей промолчал.
– То-то! Сходи, кипятку принеси. Позавтракаем, раз встали.
– А потом?
– А потом Сыктывкар.
– Нет, после что?
– Домой.
– А он?
– Он от нас никуда не денется,– отрезал Адамант Афанасьевич.– От судьбы да смерти не сбежишь.
Электричка пришла вовремя. Народ в вагоне курил, и Ласковина это раздражало. Появились две тетки с красными повязками. Проверяли билеты. Долго и громко ругались с теми, у кого билетов не оказалось. Но никого не штрафовали и не выгоняли. За окном мелькали сосны и ели. Или еще какие хвойные – Андрей в ботанике не был силен. Вошь снова спал. Солдат спит – служба идет.
Город осматривать не стали. Сначала, по предложению Воша, купили на местном рыночке две пары коротких лыж с универсальным креплением, затем сговорили мужика с «Нивой» довезти до поселка Тыг, от которого до искомой Сукачевки тридцать километров. Мужик поначалу стремался, но бумажка в пятьдесят долларов и роскошное удостоверение сотрудника «Шлема» перевесили.
В Тыг приехали около шести вечера. Главной достопримечательностью поселка были стаи собак: каждая из псин, независимо от размера, обладала челюстями африканской гиены. К людям собаки относились с опаской.
В поселке обнаружилась столовая, где Воша и Ласковина вполне сносно покормили.
Из Тыга мимо Сукачевки ходил автобус. По принципу «как народ соберется». Народ собирался неохотно. Ласковин мог запросто активизировать водилу ценной бумажкой, но не хотелось лишний раз светиться. Одно дело – случайный сыктывкарский калымщик, другое – водитель рейсового автобуса. Этого, если что, спросят одним из первых. А насчет «если что» Андрей почти не сомневался. Такая уж они с Вошем развеселая компания.
Тронулись около четырех. Минут двадцать попрыгав по кое-как расчищенному проселку, выбрались на нормальную укатанную трассу. Белая дорога, искрящаяся в свете фар; крохотные, как изморозь, снежинки, ветки, обвисшие под белыми подушками. Кондукторша, молодая девчонка, болтала по-комяцки с такой же девчушкой из пассажиров. Обе постреливали глазками. Ласковин не обращал внимания, привык. Давно Андрей не забирался так далеко от Питера и только сейчас обнаружил, что любимый город изрядно его утомил. И ведь не грибы собирать едет, а на душе легко и весело. Словно тяжесть сбросил, сменив кислую грязь на белый хрусткий снежок.
Глава вторая
– Я не знаю,– покачал головой Зимородинский.– Иногда надо совершать и необдуманные поступки. Есть такое слово – безупречность. Но безупречность не допускает компромиссов. Но сейчас такое время… неудачное. Без компромиссов не то что не выжить, приличного бойца не воспитать.
– Я понимаю,– задумчиво проговорила Наташа.– Только он совсем другой стал после ранения. Иногда – как вода родниковая. А иногда… как кровь.
– Это у тебя поэтическое преувеличение,– возразил Зимородинский.– Ты его любишь?
– Да. Но…
– Без «но»! – перебил Зимородинский.– Да или нет?
– Да!
– Хорошо. Если ты перестанешь его любить, он умрет.
– Не думаю.
– Я не шучу!
Наташа встала.
– Пойду кофе сварю. Кофе хочу. Будешь?
– Ты знаешь, что нет. Наташа, я уважаю твое право на свободу.
– Побольше, чем некоторые! Не хочешь кофе, я тебе варенье намешаю.
Наташа резко повернулась, сделала шаг, еще раз повернулась, встряхнула головой:
– Ты уверен, что не хочешь?
Наташа сейчас была потрясающе красива: в каждом изгибе – напряженная легкость; в огромных темных глазах – отблеск безумия.
Зимородинский поглядел на нее мудро и печально. И покачал головой.
– Дело твое!
Она повернулась стремительно – белая, почти прозрачная юбка обвилась вокруг колен, опала – и вышла.
Сразу зазвонил телефон.
– Слава, возьми трубку!
– Да,– сказал Зимородинский.
– Андрей, это Смушко. Опять нужна твоя помощь.
– Добрый день, Григорий Степанович,– вежливо произнес Зимородинский.– К сожалению, Андрей уехал. Я – его тренер. Могу я чем-то помочь?
– Уехал? – собеседник явно огорчился.– Надолго? Простите, позабыл, как вас зовут…
– Вячеслав Михайлович.
– Надолго он уехал, Вячеслав Михайлович?
– Возможно, надолго.
– Как неудачно!
– Может, я могу помочь? – еще раз предложил Зимородинский.
– Боюсь, что нет.
– Если речь идет о… воссоединении семьи, возможно, я все-таки смогу помочь?
– Вы в курсе? – удивился Смушко.
– Андрей – мой ученик,– тем же ровным голосом пояснил Зимородинский.– И уезжая, просил меня позаботиться о его делах.
– Я вас вспомнил! – неожиданно сказал Смушко.– Отец Егорий хорошо говорил о вас, Вячеслав Михайлович. Да, речь идет о воссоединении семьи. И если вы согласны помочь, это замечательно.
– Где ты воевал? – спросил Ласковин.—
В Чечне?
– В Чечне не воюют.– И, чуть погодя, добавил: – Это не война – сговор предателей.
Беззлобно сказал, как факт.
Ласковин склонен был с ним согласиться. Исходя из того, что знал. Но все же уточнил:
– Почему ты так считаешь?
Они шли рядом по ночной зимней дороге. Морозец – градусов восемь, в самый раз. Приятная прогулка: свежий воздух, тишина. До цели километров восемь. Половину могли проехать на автобусе, но из осторожности сошли пораньше. У какой-то деревеньки.
– Лежал в госпитале. Там мальчишки. Воевать совсем не умеют. Их специально послали туда, потому что они не умеют воевать. Даже если у них что-то выходит, это впустую. Их предадут, и они умрут.
Голос у Воша негромкий, монотонный. Контрастирующий со смыслом того, что он говорит. И снег под ногами – скрип-скрип.
– Если ты загнал врага в ловушку, добей его. Если у врага кончился боезапас, если оба выхода из ущелья перекрыты, враг все равно что мертв. Его можно уничтожить с земли или с воздуха. Парнишка, который там был, сказал: боевики почти не отстреливались. Надо было только ручей перейти. Но их майору пришел приказ прямо из Москвы: отступить на двадцать километров.
Андрей скинул рукавицу, зачерпнул снега, потер лоб, поправил соскользнувший ремень сумки.
– И что сделал майор? – поинтересовался он.
– Отступил. Но не сразу. Сначала от боевиков пришел парламентер. Не чечен. Они поговорили, а потом майор приказал отходить. И оставил два БТР. Без боекомплекта, но с полной заправкой. Бойцам сказано было: это условие, чтоб боевики их не преследовали.
– Хитрожопый майор попался,– хмыкнул Ласковин.– Настоящий офицер. Такие обязательно становятся полковниками.
– Он плохой офицер,– возразил Вошь.
– Почему?
– Он должен был уничтожить врагов.
Белый снежок, укатанный шинами. Надкушенная краюха луны плывет над черным окоемом леса. Ветер дружелюбно подталкивает в спину.