Малышка и Карлссон-2 - Гурова Анна Евгеньевна. Страница 70

Люк закрылся, заскрежетал, проворачиваясь, запорный винт. Карлссон услышал этот скрежет – остатками своего некогда превосходного слуха. И ощутил изувеченным телом, как железная ловушка, в которую его заключил Ротгар, сначала поднялась вверх, потом рухнула вниз. Потом – удар. Падение замедлилось, перешло в плавный спуск. В бездну. Волна инстинктивного неконтролируемого ужаса накрыла разум тролля. Двенадцать часов назад такой же ужас заставил Карлссона биться о стенки ловушки… Сейчас тела не было – был кровавый студень, способный лишь содрогнуться от беспомощных конвульсий уцелевших мышц. Через некоторое время мышцы восстановятся – тело тролля залечит раны. Но легче Карлссону не станет. Любая из человеческих фобий – ничто в сравнении с тем ужасом, который испытывает тролль, оторванный от земли, обреченный на бесконечное умирание в бездне.

Туат'ха'Данаанн знал, что делает. Но он не знал, что в любой момент Карлссон может выскользнуть из самой изощренной ловушки сида. В любой момент он может уйти. Однако уйти значило – проиграть. И Карлссон жил. Но запредельный ужас, терзавший сейчас тролля, был сильнее его решимости и его разума…

Глава тридцать третья

Стрелка у ратуши. Дубль второй

Никогда не лги, если правда выгоднее.

Из школьного учебника ши

Катя села на влажную от росы каменную скамейку, огляделась. В глаза било солнце, от воды тянуло прохладой. За Катиной спиной благоухали розы. Журчала вода в фонтане. Всё – как вчера. Но вчера она знала, что где-то поблизости прячутся тролли Скаллигрима. Сегодня их нет. Катя сама настояла, чтобы Скаллигрим в точности выполнил условия и действительно убрал шпионов подальше от места встречи. Пусть он перекроет все возможные подходы к ратуше, но – не ближе оговоренных двухсот метров.

Труднее всего было уговорить Хищника удалиться от «охраняемой персоны». Для этого понадобилось всё красноречие Скаллигрима при активной поддержке самой «персоны». В конце концов удалось убедить простодушного Хищника, что от точного выполнения условий соглашения зависит жизнь и свобода Карлссона. Словом, Хищника поблизости не было. Именно от этого Катя чувствовала себя особенно неуютно. В качестве силовой поддержки он один стоил всей Скаллигримовой семейки. У Кати даже не было телефона, чтобы дать знать, если что. Ее собственный мобильник в Стокгольме не работал: в спешке Катя не успела оформить роуминг. Вернее, о том, что существует такая штука – роуминг, она узнала только вчера. А телефон Ильи Всеволодовича она оставила Лейке. Именно по нему Ротгар должен был сообщить, где находится Карлссон. Если, конечно, эльф сподобится выполнить обещание…

– Чего вертишься? Боишься? – осведомился Илья Всеволодович, топтавшийся рядом.

– С чего бы? – надменно соврала Катя.

Илья Всеволодович хмыкнул. Сам он вот уже несколько дней жил в постоянном страхе. Иногда, впрочем, страх вытеснялся ненавистью и жаждой мести. Ненадолго. Страх был значительно сильнее прочих чувств. Илья Всеволодович никогда еще не был так унижен. Никогда еще с ним не обращались как с полным ничтожеством. И кто?! Сопливая девчонка, его собственная служащая; какие-то жуткие недочеловеки; мерзкая тощая тварь, помесь оборотня с гиббоном… Илья Всеволодович был уверен, что именно с подачи Малышевой он стал пленником шайки шведских уголовников. Его унижали и гнобили как последнюю шваль, им помыкали, держали в каком-то вонючем сарае, кормили помоями. Собственно, истинным источником его неприятностей была не Катя, а Ротгар. Но ненавидеть Ротгара Илья Всеволодович не мог. Ротгар был хозяином. Ротгар был способен уничтожить человека и через минуту об этом забыть. Илья чувствовал это всем своим изворотливым риелторским нутром. Таких, как Ротгар, Илья Всеволодович не мог ненавидеть в принципе. Так он был устроен. Таким его воспитывали и в сопливом пионерском возрасте, и в слюнявой комсомольской юности. Хозяина ненавидеть нельзя. Хозяину следует быть преданным. Причем преданным искренне, до ёканья в селезенке. Иначе – пинок. И – кубарем вниз по карьерной лестнице. Потому Илья Всеволодович сначала был искренне предан Селгарину. А теперь – Ротгару. Самым сильным из негативных чувств, которые Илья Всеволодович был способен испытывать по отношению к Ротгару, была обида. Так чадо обижается на папашу, если, по мнению чада, папаша обращается с дитём слишком грубо. Но обида, что таить, была. Здоровенное небритое «дитё» обижалось, что его хозяин и покровитель беспокоится о какой-то девчонке больше, чем о нем, верном и преданном соратнике. Вот, кстати, еще одна причина, чтобы эту девчонку ненавидеть. За всё. И за собственный страх, и за те помои, которыми его кормили. Илья Всеволодович не знал, что его вообще не стали бы кормить, если бы Катя не напомнила об этом троллям. Впрочем, знал бы, ничего бы не изменилось. Эх, будь его воля, он бы ее, он бы ее… Ничего, они еще поквитаются! И Малышева, заманившая его в ловушку, получит свое.

Одного Илья Всеволодович не понимал – почему она так спокойна. Видно, совсем дурочка. Не представляет себе, кто такой Ротгар. Коли так, надо бы ей объяснить ситуацию. Пусть помучается.

Вот она встала, наклонилась к розовому кусту… Ничего не боится, дрянь такая…

– Что, розы нюхаешь? – с усмешкой произнес Илья Всеволодович.– Давай, давай… пока есть чем нюхать…

Катя поглядела на бывшего шефа с неприкрытым отвращением. Самым противным в ее приключениях был именно он, Илья Всеволодович. Катя переносила его с огромным трудом.

– Опять вы за свое? – ледяным тоном спросила она, глядя снизу вверх на опостылевшую морду босса.– Не надоело?

– Твои дружки тебя продали,– объявил Илья Всеволодович.– Знаешь, как это бывает? Раз-два – и ты в борделе. Это бизнес, деточка! Господин Ротгар быстро выколотит из тебя дурь, вот увидишь. Он…

Катя невежливо отвернулась. Бессмысленный и неприятный разговор. Незачем его продолжать. Она встала со скамьи, поднялась по ступенькам наверх, к позолоченному кенотафу [17] шведского ярла Биргера, основателя шведской столицы. Того самого, которого, как написано в школьном учебнике, разбил Александр Невский на реке Неве. Впрочем, Катя где-то читала (не в учебнике, конечно), что насчет битвы – это всё вранье, придуманное через сто лет. Дескать, сам Биргер понятия не имел, что потерпел сокрушительное поражение. «Разбитые» шведы тоже не знали, что они разбиты,– и спокойно выбрали ярла королем Швеции. Интересно, как было на самом деле? Может, Карлссон знает? Катя погладила золоченый саркофаг, вздохнула и пошла обратно. Спустилась вниз, к воде.

Восходящее солнце, отражаясь от поверхности воды, слепило глаза. Над Катиной головой трепетали на ветру сине-белые флаги…

Слева, из-под моста, вынырнул белоснежный катер и, поднимая за собой фонтаны, полетел по водной глади прямо в рассвет, куда-то к порту. В Стокгольме очень много катеров. Все берега заставлены. Однако здесь, у ратуши, не было ни одного. Наверно, потому, что – исторический памятник. Хотя причаливать можно было и здесь. Вдоль нижней ступеньки, чуть повыше уровня воды, был натянут стальной трос. И вмурованы в камень здоровенные железные кольца. Но кольца эти явно не для легких катеров. Они – для настоящих больших кораблей. Может, к ним когда-то швартовался и «Васа», тот, что стал музейным экспонатом… и обиталищем троллей.

Илья Всеволодович все время таскался за Катей и сверлил злобным взглядом Катину спину. Достал ужасно.

Уж скорее бы приехал Ротгар и освободил ее от общества этого ползучего гада.

Катя отошла от воды, вернулась на скамейку. На сердце было неспокойно. Да что таить: ей было просто-напросто страшно.

«Ничего плохого не случится,– успокаивала себя Катя.– Ротгар просто хочет со мной поговорить. Это ведь очень интересно – что он мне такое скажет? Откроет мою истинную сущность, как говорил баньши? Расскажет о моих невероятных возможностях?

вернуться

17

Кенотаф (греч.) – место символического захоронения.