Мертвое Небо - Мазин Александр Владимирович. Страница 30

«Я узор, который вышила игла… Я узор, который вышила игла…»

Как заклинание, из которого выпили силу.

Ними потеряла все: отца, любимого, дом… и себя. Данил мог бы отогреть ее собственным теплом, но отогревать было некого.

«Что подбрасывать сучья, если костер погас?» – любил повторять отец Данила. И он прав.

Тропа снова сузилась, поползла вверх. Лапы усталых пардов ударяли по земле, словно ладони музыканта в глиняный барабан, деревья сменились кустарником, таким же черным. И небо над головами казалось только чуть-чуть светлее листвы. Влажный грибной дух прелых листьев смешивался с запахом мокрой шерсти.

«Я – узор, который вышила игла…»

Данил пригнулся, чтобы не задеть ветку.

– Спот,– позвал он.– Не пора ли сделать привал?

Когда они поели, проводник занялся постройкой шалаша, а Данил подсел к Ниминоа.

– Ними,– проговорил он.– Твоя жизнь еще не кончилась.

Девушка подняла на него безучастный взгляд.

«Это ты так думаешь»,– ответили ее глаза.

– На северо-западе моей страны есть горы,– произнес светлорожденный.– Там живут люди ростом чуть повыше восьмилетнего ребенка. Но они – лучшие воины Мира. Они настолько хороши в битве, что некоторые полагают: они даже и не люди, а особые существа, вроде фьёльнов. Они – безупречные воины, но никогда ни с кем не воюют по собственному почину. А день, когда обстоятельства вынуждают их избрать верховного военачальника-туринга, считают днем траура. У них есть свод правил для постигающего воинское искусство. Я знаю некоторые из них, потому что моего наставника учили вагары. Их нельзя произносить в присутствии чужих. Если только сердце воина не подскажет: нужно отступить от закона.

Лицо Ниминоа по-прежнему хранило маску безразличия, но какая-то тень, как показалось Данилу, все же мелькнула в глубине ее зрачков.

– Мое сердце говорит: нужно,– продолжал светлорожденный.– И я нарушу запрет. Для тебя. Слушай. Мангхэл-сёрк. Правило сто шестое.

«Воин искусный подобен крепкому челну. Отважно выходит он в Холодное море и способен пересечь его от берега до берега, если благословенная Удача избавит его от ярости зимних штормов.

Постигший Правила сам подобен дракену с бортами из крепкого дерева и парусами, что несут его от земли до земли. Непобедим он, ибо верно выбирает ветер, в нужную пору приходит и уходит от берегов, смывая лишнее, как смывают с палубы осевшую соль. Морские чудища могут оборвать его Путь. Или встреча с подобным себе. Но место гибели он выбирает сам». Ты понимаешь, о чем я?

– Я не воин,– тихо проговорила девушка.

– Кто тебе это сказал?

– Я женщина.

– Ты больше. Ведь у тебя – магический дар.

– Он бесполезен.

– Ты всего лишь вышла в Холодное море…

Холодное море. Причудливый изгиб фьорда, скалы с редкими пятнами зелени, тяжелая, как расплавленный металл, вода… Данил закрыл глаза и увидел береговые камни, припудренные белым налетом соли, широченную спину Нила Биоркита, с легкостью кугурра перепрыгивающего с валуна на валун. Ах, сколько отдал бы светлорожденный Данил Рус за то, чтобы воочию увидеть впереди эту спину!

Воин открыл глаза. И увидел склоненную темноволосую головку Ниминоа.

– Ними,– произнес он ласково.– Послушай. У этого Правила есть продолжение:

«Прошедший Путь подобен каменному утесу. Волны, бурные и тихие, огибают его. И корабли его огибают, чтобы продолжить путь. Ничто в мире не грозит ему гибелью, ибо выбрал он Место и нашел себя».

Девушка тихонько вздохнула.

«Она хочет, чтоб ее оставили в покое,– подумал светлорожденный.– Наедине с ее горем».

– Всё,– сказал Данил, поднявшись.– Боги щедро одарили тебя, Ниминоа. Думай.

Он отошел от костра, огорченный тем, что не сумел найти нужные слова. Тем более, это было не всё Правило, потому что сказано в нем:

«…ибо выбрал он Место и нашел себя. Но и им повелевает Судьба».

Когда Дорманожу доложили о том, что его желает видеть Треос, риганец отлеживался в горячем бассейне. Болела спина после падения с парда.

– Пусть войдет,– разрешил Дорманож.

Брат-Хранитель Кариомера, сразу видно, не принес утешительных новостей.

– Их нет в городе,– заявил он.– Мы взяли три десятка черноповязочников и допросили их. Шестеро умерли, остальные наболтали столько, что хватит на сотню приговоров!

Треос пододвинул к бассейну кожаный стул, уселся, поглядел на красное распаренное лицо Дорманожа и подумал: может, зря он так суетится? Будет ли Дорманож покровительствовать ему? Вопрос. А вот Отец-Наставник Крун очень недоволен. Не будь здесь риганца, Крун попросту запретил бы своему Брату-Хранителю трогать черноповязочников. Если атаманы решат объявить войну – еще не известно, кому достанется победа. Конечно, потом придут войска из Воркара и сравняют город с землей, но мертвому Треосу вряд ли от этого полегчает. Впрочем, и Треос проявил осторожность: все схваченные бандиты – из мелких шаек. Ни одного из банды Пять Левых. Треос особо проследил за этим, хотя ему прекрасно известно, кто набезобразничал на рыночной площади. К сожалению, об этом известно и жирному приспешнику Дорманожа Опосу. Толстяк самолично допрашивал черноповязочников.

– Так что же они наболтали? – спросил Дорманож.

– У черноповязочников смена власти. Убит самый важный из атаманов – Смерть-Бочка.

– Хорошо. Одним ублюдком меньше,– проворчал Дорманож.

– К сожалению, не так уж хорошо,– возразил Треос.– Смерть-Бочка помогал нам и пользовался доверием. Он был из наших «морских взымателей». Именно он отвечал за порядок во время казни. Но его убили. И пустили слух, что он был магхаром. Поэтому все его люди пошли под руку убийцы, атамана Сожри-Всё. А этот – совсем другой.

– Почему? – недовольно спросил Дорманож.

Он никогда не имел отношений с черноповязочниками. В Ригане их не водилось – нечем поживиться; а в Воркаре Дорманож занимался другими вещами.

– Потому что этот Сожри-Всё в прошлом воинствующий монах. Но был изгнан из Святого Братства с усекновением руки за воровство. Хитер и подл, как крыса. И очень опасен.

– Меня не интересует бандитский атаман! – Дорманож поднялся, вода выплеснулась из бассейна, и Треос поджал ноги, чтобы не замочить замшевые сапоги.

Риганец накинул на плечи простыню, подошел к столу, налил себе разбавленного вина. Треосу не предложил.

– Разошли гонцов во все города к югу и востоку от Кариомера,– распорядился Брат-Хранитель Ригана.– Уверен, имперец попытается прорваться в Конг! Личная благодарность тому, кто доставит любые сведения. Разошли следопытов, свяжись с лесными разбойниками. Пусть все ищут, пусть землю носом роют! – прошелся по комнате взад-вперед, шлепая босыми ногами, остановился напротив Треоса, наклонился: – Выследи мне имперца, брат, и, клянусь славой Величайшего, я лично доложу о тебе Наисвятейшему.

– Сделаю все, что смогу! – воскликнул Треос. Он заметно оживился.– Позволь приступить немедленно?

– Да. Ссылайся на меня… или прямо на Наисвятейшего. Он нас поддержит наверняка!

Последнее «нас» отозвалось в ушах Треоса ударами праздничного гонга. Воодушевленный, он выскочил из бассейной, а Дорманож, швырнув простыню на пол, опять погрузился в горячую воду и приказал себе думать. Думать, думать…