Мертвое Небо - Мазин Александр Владимирович. Страница 38

Сухой и теплый воздух напомнил ему воздух других подземных путей. В Вагаровых горах. В городах Малого Народа светлорожденный не бывал. Людей, которым вагары позволяли войти в сердце своих гор, можно пересчитать по пальцам одной руки. Но в рукотворных пещерах Данил провел достаточно времени. Вместе с Нилом Биоркитом. Тишина, темнота и неизвестность. Сама основа Мангхэл-сёрк. Только под землей по-настоящему ощущаешь дыхание Потрясателя Тверди. Только под землей исчезает Время. Может, поэтому вагары живут дольше обычных людей?

Данил вынырнул из воспоминаний, окинул взглядом Ниминоа и тут же понял, что ей далеко не так хорошо, как ему. Что ж, естественно для человека, впервые оказавшегося под землей. Если земле позволить, она выпьет тебя без остатка. Но если ее познать, она одарит тебя собственной силой.

Ниминоа оглянулась, улыбнулась в ответ на его улыбку. Она никогда раньше не слышала, как поет Данил. Он сумел подбодрить ее.

Ниминоа никогда не видела вьюги, да и снег – лишь однажды. Но песня тронула ее.

Камнепас придержал парда.

– Больше не пой, Демон,– сказал он.– Не стоит дразнить их.

Светлорожденный не стал уточнять, кого имел в виду Камнепас. Не хотел тревожить Ниминоа. Но когда впереди показался очередной отвод, поторопил парда и оказался между девушкой и черным зевом. На всякий случай.

Светлорожденный Данил Рус редко промахивался. Но иногда такое случалось. Если бы он не оставил клинок в груди Дорманожа, монах умер бы задолго до рассвета. Истек кровью. Но стилет, пробивший сердце пса, миновал сердце хозяина. Никто не рискнул тревожить грозного Брата-Хранителя, пока не обнаружили убитых часовых. Вот тут уж один из монахов-риганцев не выдержал – постучал в дверь командира. Ответа не было. Монах постучал еще раз, сильнее. Ничего. Послали за братом Харом, а тот, не медля, самолично вышиб дверь. И обнаружил Брата-Хранителя со стилетом в груди.

«Мужество состоит в том, чтобы, перешагнув через страх и отчаяние, свершить все, на что способен». Это говорил сам Дорманож, и Хар не забыл наставления. Потому отбросил страх и отчаяние, склонился к лицу Брата-Хранителя и сумел уловить слабое дыхание. Дорманож был еще жив.

– Не трогать! – рявкнул он на монаха, потянувшегося к золоченой рукояти кинжала.– Кто-нибудь, живо за лекарем! – А сам присел около постели, снял у себя с груди кисет и развязал его. В кисете, завернутая сначала в кожу, а потом в тончайшую бумагу, хранилась крупинка урнгурской смолы. Крохотная, чуть больше ячменного зернышка. Конечно, этого мало, но больше у Хара не было. Эту крупинку брат Хар и передал явившемуся лекарю, когда тот, едва взглянув на раненого, покачал головой: не жилец.

Лекарь с сомнением поджал губы, но кивнул: попробую. Затем осторожно вытянул клинок из груди Дорманожа, взмахнул рукой, остановив кровь. То были единственные чары, какими лекарь владел. И у него было особое разрешение Братства на их применение. Промокнув рану, лекарь еще раз поджал губы: эти трехгранные клинки оставляют маленькие, но скверные дыры. За сим целитель велел приподнять раненого, убедился, что стилет не прошел насквозь. И только после этого, раздвинув пальцами края раны, лекарь уронил внутрь крохотный комочек смолы.

Красный дракон взмыл вверх, а его всадник побежал вниз по горной тропе. Бежать легче, чем идти, если не боишься оступиться. Унгат не боялся.

Спустя час он уже стоял у ворот Засова.

В ответ на стук между зубцов свесилась голова стражника.

– Кто таков? – гаркнул он.

Унгат продемонстрировал золотую монету. Ответ более чем удовлетворительный. Спустя полчаса он уже колотил молотком в другие ворота, вход в подворье Святого Братства.

И здесь золото оказалось наилучшим ключом. А вот чтобы попасть внутрь здания, золота оказалось недостаточно, пришлось прибегнуть к заклинанию невидимости.

Тело Дорманожа лежало в постели, терзаемое горячкой, а душа его болталась между Мирами, выжидая, пока крохотная частичка урнгурской смолы окончательно истает в огне болезни. Смрад близкой смерти уже висел в воздухе.

Унгат вернул душу в тело, чуть пошевелив пальцами. Волна боли захлестнула Дорманожа, но он нашел в себе силы открыть глаза.

– Ты пришел убить меня? – прошептал он.

Унгат с силой пнул жестяной таз с нечистотами у ложа больного. И ушел под покров невидимости.

Для глаз Дорманожа чародей исчез. Зато дверь распахнулась, и в комнату заглянул приставленный к Дорманожу монах. Увидев, что умирающий очнулся, он крикнул в коридор.

– Эй, кто там! Позовите брата Хара!

– Ну как ты, брат? – воскликнул Хар, упав на колени рядом с постелью.– Мы уж и не верили…

– В моем сундуке…– прохрипел Дорманож.– Желтая шкатулка. Смола.

Хар бросился в сундуку, откинул крышку, живо отыскал шкатулку. Сломал кинжалом замок. О Величайший! Этого хватит на дюжину раненых.

– Лекаря сюда! – закричал он.

Спустя несколько минут лекарь открыл рану Брата-Хранителя и, морща нос от дурного запаха, пропихнул внутрь тонкую черную колбаску. Скверная рана, гнилая. Но урнгурская смола сильнее любой гнили.

Лекарь тщательно натер руки мыльным камнем и ополоснул водой.

– Ну? – спросил Хар, встревоженный тем, что Брат-Хранитель снова впал в беспамятство.

– Теперь выживет,– уверенно ответил лекарь.

– Молодец.

Лекарь пожал плечами. Его заслуга в спасении монаха невелика. Со смолой любой может стать целителем.

Хар закрыл шкатулку. Там оставалось довольно волшебной смолы. Но кусочек размером в палец покоился теперь и у него в кошельке.

«Вот так Величайший вознаграждает за щедрость»,– подумал он.

Унгат поднялся на чердак, затем на крышу и послал зов дракону.

Его не волновало, что подумают хуридиты, увидевшие, как дракон садится на крышу обиталища.

Дорманож очнулся на третий день. Боль еще осталась, хотя жар спал. И первой его осознанной мыслью было: «Зачем он меня спас?»