Право на месть - Мазин Александр Владимирович. Страница 22

– Ой ты козел… – пробормотал парень.– Ладно, выхожу я, убери пушку!

– Братва! – заблажил он, выбравшись из машины.– Братва, сюда!

Ласковин вложил «медиум» в кобуру. Выставленный им из машины глядел волком, но силу применять не решался. Два его приятеля бежали к ним. Первый с ходу налетел на Ласковина и, встреченный четким толчком в грудь, отлетел на пару шагов назад.

– Там и стой,– посоветовал Ласковин.

– Ты чё, мужик? – закричал третий.– Совсем, что ли?

– Я тебе не мужик,– холодно произнес Ласковин.– Обычно меня называют Спортсмен. (А почему бы и нет?) Может, слыхал?

Нет, не слыхал. Но прибздел, невооруженным глазом заметно.

Первый еще хорохорился:

– Спортсмен ты или кто, а мы тебя найдем. И разберемся, понял, нет? – но держался, впрочем, на дистанции.

Разумно. Здесь, посреди улицы, днем, при свидетелях…

– Найдете,– согласился Ласковин. Его разбирал смех, но лицо старался держать суровое.

– Найдете. А трудности будут – поинтересуйтесь у «тобольцев». Подскажут, как меня найти.

Чистая правда: Корвет знает его адрес. Но не будут парни интересоваться, по рожам видно – не будут!

– Что-то я слышал насчет четырех тонн? – лениво процедил Ласковин.

– Ну,– замялся водитель «вольвы»,– я там посмотрел, ну, вроде, не очень, так, двери отрихтовать, покрасить… – Упоминание «тобольцев» произвело потрясающий эффект.– Некруто, в общем, ну максимум – пятьсот. Ну, можно и за триста договориться. Как, Спортсмен? Нормально?

– Пятьсот – нормально,– кивнул Андрей.– Вполне нормально. Пятьсот. Мне.

Не надо борзеть, хлопчики, как говорит его сэнсэй. Дверь отрихтовать и подкрасить – от силы двести.

Пострадавшая, теперь уже действительно пострадавшая, тройка потеряла дар речи.

– Короче, так,– продолжал давить Ласковин.– Подставились вы мне. Подняться захотели? Развести на четыре штуки. Это ладно, я понимаю. Не понимаю, почему менту меня заложить пытались?

– Да ты что! – обрел голос водила «вольвы».– Ты что, офинденел? Кто тебя закладывал?!

– А я говорю – заложить меня хотели! Что это он вдруг ехал-ехал – и остановился? А кто кричал, что я бухой? – и в три раза тише, но с неприкрытой угрозой: – Бабки сюда!

Он полностью вошел в образ и вид имел свирепый.

– Нет у нас столько,– подал голос второй.

Этот уже врубился, что «лох» не лох. Это они – лохи.

– Бывает,– невозмутимо сказал Ласковин и сунул большие пальцы под брючный ремень, приоткрыв край кобуры.– Бывает. Верю. И даже «вольву» вашу,– усмехнулся краем рта,– забирать не стану. Вечером с деньгами у Апрашки. Тачку мою теперь знаете. Вечером в восемь.

– Хорошо,– с подозрительной легкостью согласился второй и вознамерился отбыть.

– Еще не все,– сказал Ласковин.– Вечером – штуку.

– Штуку? – взметнулся первый, водила.– С хера ли еще пять сотен?

– Счетчик,– пояснил Ласковин.

– Ладно, будет штука,– быстро сказал второй.– Пошли, мужики!

– Минуту! – произнес Андрей.– Так, на всякий случай. Если сегодня… заблудитесь. День – еще пять сотен. Как меня найти – я сказал. Сам искать не буду, но лучше бы вам не потеряться! – он многозначительно похлопал по кобуре.

– А чем докажешь, что с «тобольцами» завязан? – выкрикнул первый, не обращая внимания на знаки второго.– Чем…

Ласковин сделал быстрый выпад, поймав левой рукой водилу «вольвы» за затылок, вдавил большой палец в ямку за ухом.

– Стоять! – рявкнул он двум приятелям, выхватывая пистолет.

Те, надо сказать, и не собирались бросаться на выручку другу. Водила скулил, безуспешно пытаясь оторвать пальцы Андрея от своей головы, а Ласковин гнул его вниз, к земле. Удержать неудачливого рэкетира было непросто: здоровый, ублюдок,– но и вырываться в полную силу тот не решался. Больно очень!

– Давайте, давайте! – подзуживал Ласковин, делая «отмороженный» взгляд.– Счас я вам бошки поотстрелю. А тебе,– это водиле,– так откручу! – и нажал с такой силой, что тот заверещал.

– Динамить меня? – с придыханием произнес Ласковин.– Замочу всех!

– Мы заплатим! – поспешно сказал второй.– Мы сейчас заплатим, только скинемся. Отпусти его, слышь!

– Три минуты! – сказал Андрей. И с силой толкнул водилу на третьего. Оба еле устояли на ногах.

– Бандиты! – сказала пожилая женщина, останавливаясь и с неодобрением глядя на Ласковина.– Сейчас милицию вызову!

– Лучше уйди, тетка, лучше уйди,– посоветовал ей второй.– А то внуков не увидишь!

– Три минуты! – напомнил Ласковин.

– Поднялись,– сердито проворчал второй, усаживаясь справа от водителя.

– А кто знал, бля? – откликнулся третий с заднего сиденья.

Первый промолчал. У него болело ухо.

По дороге домой Андрей заехал на Театральную, взял билеты в «Мариинку» на сегодня. «Жизель». Третий ряд взял, не пожалел рэкетирских денежек!

К балету Ласковин, надо признаться, относился равнодушно. Но «Мариинку» любил. Из-за интерьера. Из-за чувства праздника. Но больше всего он любил Наташу.

Еще Андрей приобрел пять крохотных тюльпанов с луковичками. И бледно-синий невесомый платок из козьего пуха.

– Ты меня провоцируешь,– сияя, сказала Наташа.– Я теперь каждый день буду тебе сцены устраивать! А ты меня – задаривать. Так, да?

– Попробуй,– улыбаясь, предложил Андрей.– Только имей в виду, что сейчас у нас есть минут сорок, не больше. Пошевеливайся, моя радость!

– Удивительно,– сказала Наташа.– Как такой энергичный человек может до полудня валяться в постели?

– Это не я, это другой,– ответил Андрей.

– У меня не было таких тюльпанов,– крикнула Наташа уже из кухни.– Что с ними делать?

– Я думаю, просто поставить в воду.

«Не надеть ли смокинг? – подумал он.– Пожалуй, нет. Сначала надо купить девочке вечернее платье».

Когда, вымыв руки, Андрей вошел на кухню, Наташа танцевала. И одновременно накрывала на стол. Или накрывала на стол, одновременно танцуя. Очень грациозно. Шажок, поворот – ножки в опушенных белым тапочках встают на носочки – еще шажок, руки подхватывают тарелки, плавно переносят их, без стука опускают на белую скатерть, еще шажок, поворот…

Поймав взгляд Андрея, улыбнулась, откинула голову назад…

Андрей похлопал в ладоши и не удержался, подхватил, усадил к себе на плечо, закружил быстро-быстро, придерживая за теплое твердое бедро…

– Кто сказал: у нас мало времени? – прошептала девушка, наклонясь к его уху.– Перестань, мы люстру свернем!

– Тебе не нравится? – Андрей остановился.

Наташа соскользнула на пол.

– Нравится! Очень нравится! – Она чмокнула его в щеку.– Но тебе не понравится холодный суп.

– Какой суп?

– Грибной. И плов. Годится?

– Чудно. Дай только попить что-нибудь. Там пиво осталось?

– А как ты думаешь? Нет! Я выпила. Все семь бутылок! Возьми-ка сам, холодильник рядом, а я пока цветы в комнату отнесу.

– Успеешь. Сядь и поешь нормально. Пива тебе налить?

– Не хочу. Вина бы я с тобой выпила, но тогда мы поедем на троллейбусе.

– Пиво – тоже алкогольный напиток,– сказал Андрей.– И кефир. Сто грамм «либфраумильх» мой организм впитает, не заметив.

И потянулся к шкафу.

– За твой успех! – провозгласил он.– Там, в Голландии!

– Вздор! – возразила Наташа.– За нас с тобой! И только так!

– На брудершафт! – сказал Андрей и засмеялся.

– Ого! – произнесла Наташа, с подозрением изучая вмятину на «Жигулях».– Ты попал в аварию?

– Какая авария? – стараясь не переиграть, соврал Ласковин.– Какой-то урод ткнул, пока была на стоянке! Совсем дикий народ пошел!

Наташа промолчала.

Андрею представлялась возможность угадать: поверила или нет. Беспокоить лишний раз ее не хотелось. Ласковин и так прекрасно понимал, что должна чувствовать его девушка, когда он гоняет по городу, пытаясь выйти на тех, кто уже пытался его убить. Ссора, вспыхнувшая, когда Андрей пересказал девушке предложение Корвета,– выплеск этого постоянно копившегося напряжения.