Спящий дракон - Мазин Александр Владимирович. Страница 50

– Смотри туда! – закричал Самит, показывая на небо справа от корабля.

Мара подняла голову и увидела двух драконов. Медленно взмахивая крыльями цвета светлой бронзы, они летели на юг, навстречу надвигающейся буре.

– Куда они? – крикнула Мара.– Разве они не боятся шторма?

– Боятся! Но, думаю, на них всадники, которые знают, куда летят!

Черная дымная туша бури навалилась на солнце и проглотила его. Тень ее упала на палубу, и сразу стало холодно. Особенно Маре в ее промокшей тонкой одежде.

– Вниз! Вниз, девушка! – громко закричал Самит, увлекая конгайку к палубному люку.

Крышка захлопнулась и отрезала грохот волн, низкий гул ветра. Остался только скрип корпуса и мерные удары в днище и борта. Полутемным узким коридорчиком, освещаемым раскачивающейся лампой, пробралась Мара к своей каюте, крохотной, шесть на пять локтей каморке, зажгла масляную лампу.

Она сбросила с себя мокрую одежду и вытерлась. Подвесная койка поскрипывала, раскачивалась на тяжах. Мара взяла хрустальный флакончик с густым золотисто-коричневым маслом. Привычными, плавными и сильными движениями ладони она принялась втирать теплое масло в кожу груди, живота, бедер. Сладкий аромат вечерних цветов Конга наполнил крохотную каюту. Постепенно тело Мары становилось блестящим, розовело.

Мара взяла другой флакон, поменьше, зажала между колен зеркальце и занялась своим лицом. Шторм снаружи свирепел. Судно болтало, и Маре пришлось одной рукой взяться за тяж койки. Когда очередная волна обрушивалась на корабль, корпус его издавал жалобный, протяжный стон. Мара, первый раз оказавшаяся в открытом море, тем не менее отлично переносила качку. Ей даже нравилось, что койка ее раскачивается, будто качели, а стены каюты меняются местами с полом и потолком. Она немного опасалась, что может погаснуть светильник, но он лишь раскачивался на короткой поскрипывающей цепи. Волны били в борта, и звук этот напоминал удары по деревянной бочке огромной дубиной.

«Если волны разобьют корабль? – думала Мара.– Нет, не может быть. Кораблей так много, и они так редко тонут от штормов. А северные суда – самые лучшие… Нет, боги не допустят, чтоб я утонула! Они сделали меня красивой, чтоб я жила!»

Мара с удовольствием представила, как сходит с корабля в Глориане и взгляды мужчин, всех мужчин вокруг, встречают ее…

– Глориана! – прошептала она.– Руна, Орэлея…

Названия северных городов были музыкой.

«А этот Самит тоже влюбился в меня,– подумала Мара.– Хоть он и старик. Хорошо. Он богат, этот купец. Интересно, знает ли он о том маленьком отличии, что делает кое-кого из женщин Конга неприступными? Наверное, знает. Северяне – красивые! – Тут перед ней возникло лицо Нила.– Ну, многие из них красивы!» – поправила она себя.

Мара легла на спину. Низкий светло-розовый потолок раскачивался над ней. К сетке вентиляционного отверстия прилип белый пух. В каюте было жарко. Капельки пота крохотными росинками блестели на гладкой коже. Мара не стала одеваться. Если кто-нибудь войдет, пусть… посмотрит. Мара представила, как в каюту заглядывает Самит… Нет! Лучше кто-нибудь из матросов: «Госпожа не желает пообедать?» – «Нет, госпожа не желает!» И повернуться так, чтоб спина изогнулась, как у кошки, когда та поднимает хвост. А груди чтоб касались сосками ложа и казались сочными и тяжелыми, как золотистые плоды…

Койка мерно раскачивалась под ней, и убаюканная Мара погрузилась в сон, тем более теплый и томный от того, что снаружи уже вовсю разыгралась буря.

Желтый корпус юкки стремительно разрезал голубую воду.

– Держи вот здесь! – приказал кормчий.

Санти изо всех сил вцепился в фал, натянувшийся, как струна, едва старик сдвинул румпель. Юкка почти легла бортом на воду.

– Тяни же, тяни! – закричал Хорон.– Тяни, прободи тебя Тур!

Санти всем весом навалился на фал, и юкка немного выпрямилась.

– Молодец! – похвалил кормчий.– Еще немного – станешь заправским матросом!

Санти покраснел от удовольствия. Казалось бы, что ему похвала какого-то «озерного капитана»? Однако ж приятно!

– Хорон,– спросил юноша,– говорят, ты плавал на настоящем морском корабле?

– Плавал! – возмутился старик.– Я был кормчим военного корабля! – Он выплюнул за борт комок хурма [17] .

– И ты оставил море? – удивился Санти.

– Оставил! Нет! Оно меня оставило! Гляди! – Хорон задрал безрукавку и показал длинный красный бугор шрама, пересекающий живот наискось от левого подреберья до выпирающей тазовой кости справа.

– Ух-хо! – воскликнул Санти с уважением.– Чем это тебя?

– Топор омбамту! – Хорон опустил безрукавку.– Как рубанул – все кишки наружу.

– Как ты жив остался? – удивился юноша.

– Кто знает? Самому невдомек. В себя пришел – вижу, что живот зашит. И боли нет. Через три дня, правда, прихватило – не дай тебе испытать!

– И кто твой лекарь?

– Лекарь? – кормчий хихикнул.– Не поверишь! Кормчий мой младший. Его работа. Вот слушай!

Шли мы тогда вдоль побережья. Обычный рейд. Видим – на горизонте судно. Омбамтский трехмачтовик. Далеко. Ветер не наш. Думали – уйдет. Однако ж глядим – они к нам курсом фордевинд, на всех парусах. Должно быть, ум у них отшибло – напасть на сторожевик. Эти придурки, как травы своей напыхаются, уж ничего не соображают. Но дерутся – как демоны. Да. Так подошли они, крючья закинули и полезли. Нам же проще: пока они нас на абордаж брали, половины недосчитались. Арбалет, знаешь, с тридцати шагов лупит ого-го! Да. Полезли. Ну, мы их встретили что надо! Мы-то – в доспехах, а пираты – кто в чем. Рубились они, впрочем, знатно. На себе попробовал. Пока я одному полбашки сносил, другой меня топором и достал. Во здоровый жлоб! Кольчугу прорубил, брюхо мне распорол – только и увидел, как кишки наружу вываливаются. А тут еще по голове кто-то меня долбанул, прободи его Тур! И все же час мой еще не настал. Очнулся – брюхо зашито, как старые штаны. Кормчий мой младший постарался. И внутрь мне смолы чудодейственной засыпал. Не пожалел, пес черномордый, дай ему богиня удачи! Смола та – из Урнгура. Дороже золота! Эй, ты там, потрави шкот – ветер ослаб! Да. Ни горячки, ничего. Иному ножом ткнут – и нету. А я, вишь, еще плюхаюсь.