Люди Приземелья - Михайлов Владимир Дмитриевич. Страница 11

– Дисциплина погибла в дебрях Архипелага, – пробормотал он.

– О! – осуждающе произнес Дуглас и покачал головой.

– А что? Человек тем и отличается от животных, что обладает способностью иногда поступать нелогично и отклоняться от однажды принятой системы поведения, – назидательно заявил Гур. Он поерзал в кресле, устраиваясь поудобнее, и начал было что-то относительно логичности инстинкта. Никто не поддержал беседы, и Гур умолк, обиженно проворчав напоследок: – О люди, люди, о побочный продукт синтеза ядер гелия!..

Кедрин глубоко вздохнул. Ему вдруг показалось, что вот-вот начнутся какие-то совершенно необычные и очень важные события.

Однако это было не совсем так.

Людям свойственно думать, что события лишь надвигаются, и, сдерживая участившееся дыхание, ждать их начала, в то время как события уже окружили людей со всех сторон, уже прочертили в пространстве-времени свои, пока еще невидимые, трассы, и нужно не ждать их, а лишь разглядеть и приготовиться встретить во всеоружии воли и разума.

Но понимание этого дается опытом. Пока же его нет, человек может просто откинуться в кресле и ощущать, как медленно исчезает ускорение и тело становится все легче, потому что глайнер «Зеленый прыгающий кузнечик» стремительно приближается к вершине своей баллистической кривой, к точке, откуда начнется его медленное падение на землю. Человек может украдкой (чтобы не показать, что на такой машине он, как ни странно, летит впервые) оглядеть кабину, в общем ничем не отличающуюся от салона самого обычного вакуум-дирижабля или внутриконтинентального лайнера, делающего не более трех тысяч километров в час. Только кресла стоят на каких-то постаментах, аккуратно прикрытых потертыми ковриками. И меньше иллюминаторов. И сами они очень малы.

Человек может поэтому включить экран на спинке переднего кресла и любоваться россыпью облаков далеко внизу и медленно ползущим чуть выше облаков тяжелым транспортом с короткими, вынесенными в самый хвост крыльями. Можно смотреть на бодро встающее на западе солнце, которое движется куда медленнее, чем глайнер. Но лучше всего – сидеть и слушать, о чем разговаривают пятеро, расположившиеся в креслах чуть впереди. Хотя это вряд ли можно назвать разговором. Скорее, это общее молчание на одну тему, молчание, из которого изредка складываются отдельные фразы.

– Не пойму: почему Лобов сообщает о четырех месяцах? Энергии все же должно хватить на пять – пять с половиной…

– Их догонит Трансцербер.

– Все-таки они нашли Трансцербер, – сухо сказал Холодовский. – Герн будет торжествовать. И произносить свое любимое: «Я же говорил…»

– Герн не будет торжествовать. Он станет рвать остатки шевелюры и стремиться туда, чтобы пожертвовать собой для спасения этих восьми.

– Жертвы их не спасут.

– Как знать?

– И все-таки они счастливы. Нашли планету!

– Только бы она не нашла их, мой категоричный друг!

И вновь тихо, и можно смотреть на любого из пятерых: на Велигая, который опять будто окаменел в своем кресле, так что непонятно: спит он, или думает, или просто отдыхает, расслабив мускулы тела и отключившись от всего; на Ирэн подле него – она, широко раскрыв глаза, глядит куда-то вдаль: в прошлое? в будущее? Кажется, иногда ей хочется оглянуться, но как узнать, правда ли это или только кажется?

Гур сидит, задумчиво выводя пальцем на выключенном экране какие-то фигуры, причудливые линии, в хаосе которых угадываются закономерность и ритм. Холодовский вложил в ухо капсулу приемника и слушает передачу. Дуглас только что успел, вопреки нормам поведения, разобрать на ладони такую же капсулу и теперь критически разглядывает на свет какую-то, едва видимую простым глазом деталь.

И вот, оказывается, можно смотреть на все это – и не разглядеть событий. Не увидеть их даже в хрусткой ленте фотограммы. Человек, показавшийся из пилотской кабины, тронул Велигая за плечо, протянул ему эту ленту и неторопливо удалился. Он шел по проходу между креслами, насвистывая, дирижируя указательным пальцем.

Велигай прочитал фотограмму, не сделав ни одного движения сверх необходимых для того, чтобы взять ленту и развернуть ее. Никто из остальных не повернул головы. Похоже, что крайне нелюбопытны были они, хотя уже сам факт сообщения на борт «Кузнечика» был многозначителен: нащупать глайнер в полете направленным лучом по-прежнему оставалось не такой уж легкой задачей.

Прочитав ленту, Велигай аккуратно свернул ее, сунул в карман комбинезона и застегнул карман. Затем он легко поднял из кресла свое угловатое, сутулое тело.

– Что-то непонятное; нелепое сообщение, – сказал он, обращаясь ко всем сразу, и все головы повернулись как по команде. – Коротко и неясно. И угораздило меня потерять микро. Оказывается, меня еще целые сутки после этого пробовали вызывать… Потерял жетон. А в фотограмме много ли напишешь? Какой-то запах появился. Что это может означать?

– Напутали, – сердито произнес Холодовский. – Мало ли у нас путаников?

– Пишут: есть одна жертва.

– Жертва запаха? – удивился Дуглас. – О нет, это неправдоподобно. Если это не запах спиртного, разумеется.

– Надо торопиться, – сказал Гур. – Разберемся на месте. Вы же знаете, какие случаются неожиданности. Может быть, нечто есть и в этой нелепице?

– Гур верен себе, – усмехнулся Холодовский. – Скажи ему, что мухи съели солнце, и он ответит: а что, возможно, в этом есть нечто…

– Где мы возьмем корабль? – спросила Ирэн, и это был наиболее деловой вопрос.

– Я сейчас думаю об этом, – сказал Холодовский. Слова прозвучали так значительно, словно корабль уже нашелся.

– Это несложно, – сказал Велигай. Он нагнулся к полу, как будто нужный им для полета в Приземелье корабль укрывался под креслом. Затем распрямился и взглянул на Кедрина.

– А что же с вами? – вслух подумал он. – Ну ладно, там перебросим вас по адресу на грузовике.

Кедрин не успел собраться с мыслями для ответа, а Велигай уже двинулся по направлению к пилотской кабине. Шаги его были широки и уверенны, словно он ступал по полу своей комнаты. Он отворил дверь к пилотам и не закрыл ее за собой – возможно, затем, чтобы потом не пересказывать остальным содержание разговора.

Так и не придумав, что ответить, Кедрин лишь усмехнулся про себя: Велигай шел к пилотской кабине с видом пирата, ведущего свой корабль, чтобы сцепиться с жертвой и взять ее на абордаж. Сравнение было нелепым; но, как сказал бы Гур, что-то есть даже и в таком сравнении.

В глубоких овальных креслах сидели двое. Один – тот, что выносил радиограмму, насвистывал, глядя в потолок, накручивал на палец и раскручивал болтающуюся на тонком проводе капсулу контроля за двигателями. Все равно – было написано на его лице – контролирует киберинженер, так что делать мне, в общем, нечего… Другой, с высоким залысым лбом, читал книгу, пока автоматы следили за курсом и скоростью глайнера. Были люди, упорно не признававшие микрочтения или, как они говорили, микрочтива. Одно это уже давало представление об их консерватизме, и вряд ли стоило просить такого о чем-нибудь, что не было предусмотрено правилами движения по глобальным трассам. Но Велигай решил, видимо, не углубляться в психологию.

– Вы – командир, – сказал он, обращаясь к ненавистнику микрофильмов.

– Говорят, – согласился любитель инкунабул, отводя руку с книгой. Он с интересом оглядел Велигая. – Итак?

– Вы идете на Среднеазиатский?

– Среднеазиатский приземельских орбит, – уточнил пилот. – А вы что, летите в другую сторону?

Второй сидевший в рубке прыснул. Смеялись и глаза пилота; нетрудно было понять, что летчикам просто скучно. Но Велигай пропустил ехидный вопрос мимо ушей.

– Давайте так, – сказал он. – Спрашивать буду я, вы – отвечать.

– Отвечать будет информаторий, – любезно сообщил пилот. – Сема, будь любезен, свяжи товарища с информаторием. У меня тут, – он потряс книгой, – назревает любовная драма.