Люди Приземелья - Михайлов Владимир Дмитриевич. Страница 17

– Теперь вы, – сказал Герн, вылезая. – Забудьте, что вы умеете ходить, и учитесь заново.

Кедрин влез в скваммер и в два счета убедился в том, что ходить он действительно не умеет. На коленях, наверное, будут основательные синяки. Потом он целый час кружил па камере и сквозь прозрачный изнутри наголовник – фонарь – без особого дружелюбия разглядывал Герна, который в это время сидел на разножке и пил из термоса кофе с лимоном.

Выпив кофе, Герн сделал знак остановиться и спросил:

– Ну а связь вы уже умеете включать? А как вторые руки?

Со вторыми руками было хуже; от попытки привести их в действие разболелась голова. Кедрин старался приспособиться к скваммеру, автоподстройка скваммера приноравливалась к Кедрину. В конце концов руки начали шевелиться.

– Устали? – спросил Герн. Кедрин вздохнул и ответил: – Нет.

– Тогда идите в пространство, – сказал Герн.

Он довел Кедрина до выхода, зацепил за скваммер длинный тонкий тросик и посоветовал не своротить спутник и не наматываться на корабль.

– Трос – это пока, – сказал он. – Чтобы вы сразу не улетели к звездам. Есть такие – сразу хотят лететь к звездам.

Потом он хлопнул Кедрина по ферротитановой спине и сказал: «По могутной спинушке…» Но Кедрин этого уже не услыхал, потому что у Герна не было связи.

В выходном тамбуре Кедрин подождал вакуума. Потом, как учил Герн, он встал на люк. Люк тотчас же распахнулся. У Кедрина закружилась голова, и он вылетел в пустоту.

Отброшенный центробежной силой спутника, он летел и ждал, когда его остановит трос. Но трос не останавливал, и Кедрин сообразил, что, верно, карабин тросика отцепился и скваммер вознамерился все-таки улететь к звездам.

Следовало остановиться, и сделать это можно было только при помощи ранца-ракеты.

Монтажники, по уверениям Герна, владели этими ранцами в такой степени, что им ничего не стоило передвигаться с точностью до полуметра и еще точнее, если даже пролетать приходилось сотни метров. Они будто бы делали это с первого импульса, не расходуя на коррекцию пути ни грамма массы. Они владели ранцами с такой же непринужденностью, с какой рыбы владеют плавниками. Кедрину же сейчас надо было просто остановиться, и он вдруг потерял уверенность в том, что сможет это сделать.

Вспоминая наставления, он при помощи гирорулей привел себя в нужное положение. Потом начал нажимать правой ногой на стартер; это нехитрое движение вдруг показалось ему необычайно опасным.

Он нажимал очень осторожно, и ракета, как показалось, не включалась бесконечно долго. Это было не шуточное дело – выстрелить самим собой. Дыхание Кедрина гулко отдавалось в скваммере, других звуков не было, да и вообще ничего не было; звезды остались далеко, и спутник – тоже. Странно, раньше у Кедрина сложилось впечатление, что Приземелье населено куда гуще. В эфире, например, было просто тесно…

Ракета не включалась, и Кедрин нажал наконец изо всех сил. Спутник стремительно понесся на него из глубины пространства, и Кедрин еще не успел испугаться, как спутник пронесся под ним и стал удаляться еще быстрее, чем раньше, только в другую сторону. Кедрин торопливо схватился за гирорули, пальцы его дрожали.

Еще несколько раз он качнулся, как маятник, оказываясь то по одну, то по другую сторону спутника, видимого, в общем, с ребра. Наконец Кедрин затормозился, и спутник перестал удаляться. Он неподвижно повис, кажется, в нескольких километрах. Кедрин тоже висел неподвижно, вся же остальная Вселенная неторопливо обращалась вокруг них.

Он отдыхал, нервная дрожь постепенно проходила. Он включил связь – наугад, на чью-то частоту. Кто-то негромко сказал: «Убери ригель». Кедрин удивился, потом понял, что это не ему. «Теперь хорошо, – сказал голос. – Включай». Кедрин сменил частоту. «Отойди на метр левее, – сказал бас, – переведи на вторую дорожку». Странно было, что так спокойно можно говорить в пространстве.

Раз другие спокойны, то и ему не стоило волноваться. Он подумал так, и тотчас же на смену волнению пришла страшная, небывалая доселе усталость. Кедрин закрыл глаза.

Он открыл их, ощутив слабый толчок. За ним последовал частый настойчивый стук. Стучали в прозрачный фонарь. Кедрин нехотя посмотрел. Герн стоял перед ним и нелепо жестикулировал. «Связь!» – прочел Кедрин по его губам и включил связь.

– Вы думаете выйти из скваммера? – спросил Герн. – Или вы уже так привыкли к нему, что будете в нем ночевать? Нет? Так откройте люк. Отодвиньте два предохранителя сзади и открывайте.

Это была та же камера, которую он покинул неопределенное время тому назад. Как он снова оказался здесь, было непонятно. Кедрин вылез из скваммера, запутался в проводах, сорвал манжеты и шлем и кинул их в люк. Ему захотелось лечь и лежать не двигаясь.

– Ну ничего, – сказал Герн. – В первый раз бывает еще и не так.

– Бывает, – сердито сказал Кедрин, не поднимая глаз. – Будет, если тебя уносит за десяток километров…

– Интересно, – сказал Герн, – о каком это десятке километров идет речь, если длина троса пятьсот метров, и вы даже не использовали его до конца.

– Он отцепился, ваш трос.

– Любопытно, чем мы в таком случае втянули вас в корабль! Учитесь определять расстояние в пространстве. Это нелегко – нет перспективы. Хотя, – он взглянул на Кедрина из-под нависающего лба, – вы, наверное, вообще не пожелаете у нас оставаться? Хочется на Землю, а?

Кедрин зажмурился, коротко вздохнул и сказал:

– Почему же это – не пожелаю? С удовольствием. Только сейчас я хочу спать.

– Сначала обед.

– Есть и спать.

– Еще бы! – сказал Герн. – Ничего. Другим приходится сейчас куда труднее.

Кедрин знал, кого Герн имеет в виду.

Глава пятая

Нa орбите Трансцербера все по-старому или, вернее, – по-новому. Все заняты своими делами и старательно делают вид, словно ничего и не произошло.

Это не так трудно: у них есть предмет для размышлений. Что же все-таки случилось? Ответить на это не так просто и вряд ли вообще возможно.

Схлынуло нервное напряжение, стало возможно думать о происшествии объективно. Правда, участникам и даже жертвам происшествия (а ведь именно в такой роли выступает сейчас население «Гончего пса») не так легко обрести нужное для этого спокойствие. Но они пытаются.

Капитан Лобов сидит, поглаживает щеку и думает: хорошо, что успели развернуться и дать импульс. Иначе им здесь было бы не до споров. А сейчас – пускай себе полемизируют. Все естественно: одни защищают механику, другие – электронику. У каждого человека есть что-то излюбленное в каждой области; в области аварий – тоже. А если отрешиться от пристрастий? Тогда вообще ничего непонятно. Механика была так же надежна, как электроника, электроника – как механика. Плюс на плюс в результате дали минус. Формула проста, но есть одно затруднение: она противоречит всему, что известно из элементарного учебника алгебры.

Что же, придется передать на Землю все, что можно: пусть там тоже поломают голову.

Капитан размышляет, а ученые постепенно возвращаются к основной теме разговора: к проблеме Трансцербера. Это – настоящий костер, в пламени которого сгорают нервы. Тем более что со Звездолетного пояса принята фотограмма: корабль доберется до потерпевших крушение самое позднее через четыре месяца.

Четыре-то месяца они здесь продержатся, даже пять. Риекст, хозяин энергии, подтверждает это, поскольку молчание, как известно, – знак согласия.

В конфиденциальном разговоре с инженером капитан Лобов позволяет себе допустить и иную возможность: что скорость сближения «Гончего пса» и Трансцербера, правда в микроскопических дозах, но возрастает. На этот раз Риекст, знаток приборов, соглашается с капитаном не только молчанием.

Но и они верят, что выход есть. Потому что на Звездолетном поясе знают капитана Лобова, а капитан знает Велигая, да и остальных тоже. Они не оставят в беде.