Ночь черного хрусталя - Михайлов Владимир Дмитриевич. Страница 18

– Это все фромы, – проворчал Граве. – Сводят счеты…

– С обеих сторон фромы? – уточнил Милов.

– Нет, я имел в виду, что напали, конечно, фромы – это их квартал. Как мы ни стараемся…

– Здесь нам вряд ли удастся проехать.

– Ничего, – сказал Граве, – можно и по следующей улице.

В следующую они свернули беспрепятственно. Было почти безлюдно, только навстречу шли трое: один впереди, двое за ним. У переднего руки были связаны за спиной, лицо в кровоподтеках, один глаз заплыл, на груди его висел на веревочке кусок картона или фанеры, на нем что-то было написано. Двое конвоиров-добровольцев были вооружены: один берданкой, другой обрезом, на боку второго висела старинная сабля, ножны чиркали по тротуару. Милов сбавил скорость. Ева открыла глаза, спустила ноги с заднего сиденья, стала садиться: решила, видимо, что приехали. Арестованный, увидев машину, вдруг кинулся к ней; тот, что был вооружен обрезом, не колеблясь, выстрелил. Промахнулся, но бежавший упал на колени – может быть, от страха подогнулись ноги, но выходило так, словно он на коленях умолял спасти его. Задние подбежали, стрелявший, передернув затвор, выстрелил еще раз, в упор.

– Остановите! – крикнула Ева.

Милов прибавил скорость.

– Ужасно… Вы видели, что там было написано? «Я отравлял планету, я заслужил смерть!» Остановите же, Дан, может быть, он только ранен…

– Добьют, – выговорил Милов сквозь зубы. – Вам хочется лечь рядом с ним? Поймите, наконец: мы сейчас в другом мире, где все ваши добрые принципы не действуют.

– Перестаньте быть таким невозмутимым!– крикнула Ева. – Ненавижу…

– Да что господину Милфу, – горько сказал Граве. – Это ведь не его страна, доктор, и не его соотечественники…

– Это и не моя страна – и тем не менее…

– Вы живете у нас достаточно давно.

– Дан, ну отчего вы так жестоки?

– Для меня люди – везде люди, – проговорил Милов, круто выворачивая влево: навстречу шли волонтеры числом не менее роты; вооружены они были как полагалось, у трех или четырех были даже пулеметы, некоторые несли коробки с лентами.

– Может быть, хоть они наведут порядок?– вслух подумал Граве.

– Возможно, – буркнул Милов, – только какой? Вряд ли тот, старый, который вам, господин Граве, так по вкусу. Хотя мне, откровенно говоря, многое еще не ясно…

– Я лежала, – сказала Ева, – и мне были видны верхние этажи – с транспарантами, с надписями… «Сжечь машины», «Долой технику», «Мы хотим дышать», «К ответу ученых», «Позор правительству», «Спасем наших детей»… Но ничего не говорилось о том, что надо убивать людей.

– А это и не полагается говорить, – сказал Милов, слегка пошевеливая руль. – В наше время это делается без предварительной рекламы. Бывают, конечно, исключения – но это когда выступают хулиганы, уличные или политические. А серьезная сила молчалива… Нам далеко еще?

– Совсем близко. Видите улочку? Налево.

Сворачивая, Милов успел прочитать табличку на углу. Карму гант, так назывался переулок.

– Куда вы привезли нас, Граве? – не удержался он.

– Это вы привезли меня, Милф. Домой. Я немного растерян, и… Надо решить, что делать дальше, и мне хотелось застать Лили, пока она еще не ушла. Да и вам не мешает отдохнуть, выпить хотя бы по чашке кофе… Прямо, прямо.

Улочка была застроена небольшими домами – не выше четырех этажей, но добротными, солидными – домами для зажиточных людей. Она была, наверное, зеленой и тенистой – когда деревья еще были зелеными. Но стволы их, полумертвые, окаймляли проезжую часть и сейчас.

– Вон к тому дому – серому, номер шесть.

«Так, – подумал Милов, послушно снижая скорость. – Карму гант, номер шесть. Смешные совпадения бывают в жизни: совершенно случайно я оказался там, куда не только Граве, но и мне самому нужно. Однако он, похоже, к моим делам никакого отношения не имеет – мне нужен другой человек, тот, что живет в тринадцатой квартире…»

Он затормозил, и Граве тут же выскочил из машины.

– Слава Богу! Кажется, все в порядке…

И подъезд, возле которого они остановились, и вся улочка выглядели спокойно, мирно, достойно, словно тут же, неподалеку, на главных улицах, не убивали людей.

– Спасибо, мистер Милф, огромное спасибо! – Милов и не подозревал, что Граве способен быть таким оживленно-радостным, как сейчас. – Откровенно говоря, я и не надеялся уже: ведь происходит что-то апокалиптическое… Ева, я надеюсь, Лили немедленно сделает вам перевязку, и сразу же позвоните домой, чтобы успокоить… Милф, вас я, разумеется, тоже приглашаю!

– Принимаю, – ответил Милов, потому что ему все равно нужно было в этот дом, а кода он не знал – тут в инструктаже был пробел, код он должен был выжать из Карлуски вместе со множеством всякой другой полезной информации.

Они вошли в подъезд. В вестибюле было темно, в швейцарской – пусто.

– Странно, – сказал Граве. – У нас тут всегда освещено, да и Мартин не позволяет себе… Сюда, прошу вас, направо, к лифту.

Он нажал кнопку, но лампочка не вспыхнула, дверцы не разъехались, не послышалось и приглушенного рокота снижающейся кабины.

– Не понимаю. Похоже, что в доме нет электричества. Когда-то так уже случалось – пока еще не была построена станция. Мартин, вероятно, повел монтера вниз, к распределительному щиту. Может быть, вы обождете? А я…

– Какой этаж? – спросил Милов.

– Четвертый. Мне очень жаль, но…

– Побережем время. Вы, Ева, все-таки добились своего: придется мне нести вас.

Он сказал это с улыбкой, ясно показывавшей, насколько приятно это будет – для него, во всяком случае. Не дожидаясь ответа, он поднял ее на руки. Ева обхватила его за шею. Даже Граве позволил себе улыбнуться.

– Достается вам сегодня, господин Милф, не правда ли? Похоже, мы были для вас не самой лучшей компанией… Я думаю, Лили еще спит. – Он обогнал поднимавшегося с ношей Милова, и когда тот появился на площадке четвертого этажа – квартиры с двенадцатой по шестнадцатую, – уже вкладывал пластинку с личным кодом в щель замка.

– Не будем шуметь, друзья, – проговорил он почти шепотом, отворив дверь. Милов позволил Еве встать на ноги, поднял глаза. Квартира была номер тринадцать.

– Прошу извинить, – говорил шепотом Граве, пропуская их в прихожую, – мы редко принимаем гостей, но у нас очень уютно. Вообще, в доме живут очень солидные, добропорядочные люди… Вот сюда, прошу – располагайтесь, посмотрите пока на моих рыбок, у меня прекрасный аквариум… – Он машинально щелкнул выключателем. – Все еще нет тока – странно. И уборщица, кажется, сегодня не приходила – чувствуется, что пыль не вытерта. Еще раз приношу свои извинения…

Милов нагнулся и поднял с пола окурок.

– Граве, – сказал он негромко, – ваша жена курит «Дромар»?

– Она вообще не курит, – сказал Граве, – но вы правы, такие сигареты у нее есть – иногда за рюмкой ликера, с подругами – современные женщины, понимаете ли, должны… Сейчас, я только загляну в спальню. Лили придется встать…

– Где у вас телефон? – спросила Ева.

– Там столик, рядом с аквариумом, да проходите же, садитесь, прошу вас.

Он бесшумно отворил дверь спальни и шагнул; после мгновенного колебания Милов последовал за ним.

«Дромар», – думал он. – Не найдется ли у вас сигареты? – Только «Дромар», ничего другого я не курю. – Слабовато, не правда ли? – Зато какой аромат!» – то были ключевые слова в этом звене цепочки, при обмене репликами пачка «Дромара» должна была появиться на свет. «Если они всерьез рвут цепочку, – подумал Милов, – если с Карлуски – не просто случайность, то…»

Окно спальни было закрыто тяжелой шторой, но и в полутьме можно было увидеть белую кровать, широчайший шкаф, зеркало в полстены. Милов смотрел на отраженную в зеркале кровать – на ней лежала женщина, до подбородка накрытая пуховым одеялом, глаза ее были закрыты.

– Спит, – прошептал Граве с нежностью, осторожно пятясь. Он наткнулся на Милова, не сводившего глаз с зеркала – с одеяла в нем, которое не шевелилось, словно бы под ним лежала статуя, а не молодая и красивая женщина. – Пойдемте, – так же шепотом пригласил Граве, – пусть еще отдохнет, она страшно устает порой…