Приглашение на ночную охоту - Михайлов Владимир Дмитриевич. Страница 6

– Такова процедура, – ответил Меркурий на недоуменный вопрос Изнова.

– Тоже традиция?

– Не совсем. Скажем так: обстоятельства.

Далее Меркурий объяснил, что первым покинет прием, разумеется, Навеки Ослепляющий, затем приглашенные будут разъезжаться в соответствии с рангом, и черед Приятных Лучезарностей наступит часа через два, потому что между убытием разных рангов должно проходить приличное время – чтобы разъезд не походил на исход плебеев с трибун ристалища для игры в мяч.

– Может быть, поговорим в таком случае о делах? – предложил Федоров, не любивший терять время.

– Ну что вы, коллега. Здесь о делах не говорят, это было бы дурным тоном: мы не купцы в конце концов. Прием у Навеки Ослепляющего – великий праздник для каждого приглашенного, и впечатление о нем должно сохраниться незамутненным до конца дней. Сейчас – только общие темы, милые шутки…

– Общих воспоминаний у нас, к сожалению, пока еще нет.

– Вы уверены? Но ведь есть ваша прекрасная Земля. Мы все там бывали, может быть, даже одновременно, а что не сталкивались лицом к лицу – не беда. Будем вспоминать о Земле. О, вы еще не понимаете, как вам повезло. Не представляете, как мне порой бывало тяжко оттого, что не с кем было поговорить о родной Синере – там, у вас. А ведь на Терре было куда больше возможностей развлечься, куда-нибудь съездить или просто сходить…

– Разве здесь это невозможно?

– С передвижениями у нас не так просто. Тоже… традиция, если угодно.

– Ну что ж, давайте говорить о нашем мире. Вы упомянули, что занимались там…

– Прежде всего – вопросами культуры – истории, искусства, литературы. Я ведь по профессии искусствовед.

– Никогда бы не подумал!

– И тем не менее первое представление об истории вашей планеты Синера получила именно благодаря мне.

– Вы пользовались нашей исторической литературой?

– Главным образом не ею. Опыт научил меня не очень верить профессиональным историкам. Даже наш собственный опыт. История меняется с изменением современности. В ней нет эталонных, не подвергающихся сомнению трудов, ибо даже Кодекс в этой части… Однако такие краеугольные камни есть в литературе. Она фиксирует, а порой и истолковывает события надежней. Так что в моих изысканиях на Земле я прибегнул к анализу литературы. И установил многое.

– Например?

– Я понял, что ваша литература делится на две очень неравноценные части. Подтверждения этого я находил в книгохранилищах всех ваших континентов, анализируя источники не только на терране, но и на древних иностранных языках: их я даже предпочитаю современным.

– Две части? Поэзия и проза?

– О нет. Поэзию мы на Синере, строго говоря, не относим к литературе, она считается у нас видом декоративного искусства. Не забудьте – у нас разные мировоззрения. Стихи – это для низов, достойные люди их не читают. Две части литературы, по моим исследованиям, таковы: одна – это литература реалистическая, основанная на установленных фактах, повествующая о событиях, несомненно происходивших. Ею я пользовался, создавая очерки по истории Терранской Федерации. Другая же часть литературы основана на вымысле. Это так называемые бродячие сюжеты, всплывающие раньше и позже, тут и там, но претерпевающие, в зависимости от времени и места, различные изменения, порой весьма существенные и противоречивые. Я ведь прав?

– Во всяком случае, это чрезвычайно интересно. Не могли бы вы назвать примеры той и другой?

– Разумеется! Например, я твердо установил, что в истории вашей планеты был период, когда она, помимо обычных людей, была заселена значительно более крупной расой великанов. Период продолжался достаточно долго. О нем свидетельствуют такие источники, как Омир, Зуиф, Рабелаиз…

– Гомер, Свифт, Рабле…

– Ну, у вас множество диалектов. Но это не важно. Существенно то, что эти тексты я обнаружил на всех материках, на всех доступных мне языках – и повсюду они были практически идентичны. Может ли существовать лучшее доказательство их соответствия действительности? Ни малейшего противоречия. Разве я не прав?

– О, безусловно!

– Полифем, Гаргантюа, Пантагрюэль… Бробдингнег, Фонария, Франция… Встречались упоминания и о других великанах – Аристотий, Эйнстайн – я правильно произношу?

– Мы понимаем вас.

– Но с ними я не успел выяснить всего до конца, меня отозвали. Однако есть основания думать, что они – лишь фольклор.

– А другая часть, Меркурий?

– Бродячие сюжеты? Ну, с ними все ясно. Вот прекрасный пример: история бедного государя, которому взбунтовавшиеся подданные ни более ни менее, как отрубили голову. Этот сюжет встречается во всех литературах. Но трактуется он совершенно по-разному. У одних авторов – как преступление, у других – как справедливое дело. И сама личность главного героя: то он благородный государь, то просто негодяй. Ясно, что и то, и другое – вольные обработки бродячего сюжета, на самом же деле ни короля этого, ни события никогда не существовало и не происходило. Даже имена варьируют. И таких примеров множество. Интересно, что эта литература тоже, вероятно, в какой-то мере навеяна действительностью, но искаженной в характерной для мифологии манере. Так, и в ней отражено бытие великанов. Любопытный персонаж такого рода – великан Петр, тоже, разумеется, король, легенда даже именует его императором. Так вот, в литературе на одном – понимаете, на одном и том же – языке этот великан Петр изображается то мудрецом, то сумасбродом, то палачом, то благодетелем своих подданных… Разве не ясно, что, существуй он когда-либо в действительности, не могло бы быть и речи о подобном расхождении во мнениях?

– Вы бесконечно убедительны, дорогой Меркурий. Должен признать, ваши исследования заставят нас во многом пересмотреть наши взгляды на историю Земли. Надеюсь, на Синере ваши труды обрели должное признание?

– По ним читают курсы даже и в Императорской Академии.

– Прекрасно. Однако время воспоминаний, кажется, истекло. Приятные Лучезарности, если не ошибаюсь, начинают исчезать.

– Вы правы.

– Следовательно, мы с коллегой можем ехать?

– Конечно. Вместе со мной и должным эскортом.

– Опять традиции?

– Вообще, пока вы на Синере, советую вам забыть о самостоятельных передвижениях. У нас так не принято. Это неприлично. Вы же не какие-то отбросы общества, всеми отвергнутые, никем не призреваемые!

– Неприлично? А может быть, небезопасно?

Это, конечно, не выдержал Федоров. Меркурий взглянул на него спокойно.

– Искусство дипломата, и не только дипломата, – сказал он, – заключается в том, чтобы получать нужные ответы, не задавая прямых вопросов, и нужные уступки – не выдвигая прямых требований. Мне ли учить вас, коллега? Но мы можем идти: мне подают сигнал, что наш экипаж у подъезда. Нет-нет, не телега. Не забудьте только поклониться трону и простереть руки. Вот теперь все в порядке.

Хотя проехать предстояло не так уж много, и все по городскому центру, охрана посольского экипажа оказалась многочисленной. Выглядела она, впрочем, не очень серьезно: длинные, с широкими наконечниками копья придавали солдатам несколько опереточный вид, хотя остальное у них было вполне современным: ни перьев, ни панцирей – обычные комбинезоны. Воинство это образовало живой коридор, по которому послы в сопровождении Меркурия проследовали от парадного подъезда до дворцового лимузина, на сей раз предоставленного в их распоряжение. Солдаты стояли, обратившись лицом кнаружи, выставив копья, словно бы предполагалось сдержать напор толпы, которой, однако, и в помине не было. «Тоже, наверное, традиция», – подумал Изнов, устраиваясь поудобнее на мягком сиденье, как бы проваливаясь в него. Федоров оказался у противоположной дверцы, Меркурий – в середине, противоположные кресла остались пустыми, от водителя салон отделяла глухая перегородка. Когда трогались, посол заметил, как солдаты, сломав строй, кинулись к двум открытым машинам, погрузились, прыгая через низкие борта; одна машина тронулась первой, шурша двигателем, вторая пропустила лимузин и замкнула колонну.