Заблудившийся во сне - Михайлов Владимир Дмитриевич. Страница 27

– Смотрите и думайте, – напутствовал я его. – Вернусь не более чем через полчаса. Надеюсь, этого времени вам хватит, чтобы прийти в разум.

На самом деле, конечно, ни о каком получасе и речи быть не могло: если считать временем Производного Мира, тут все совершается за считанные секунды. Но большинство людей в ПС бессознательно приравнивает то кью-время, то есть квази-время, в котором они находятся в данный миг, многоканальное и эластичное, к окостенелому Производному времени, которое только и существует наяву. Сейчас я собирался отсутствовать никак не более двух-трех секунд. Но пусть он считает, что у него времени навалом и можно позабавиться зрелищем и заодно придумать, каким способом слинять отсюда, не дожидаясь моего возвращения.

Отправился же я, как всем уже ясно, за его супругой, заранее боясь, что и ее потревожу не в самый удобный для знакомства момент.

Тут, однако, все оказалось в порядке. Мадам Сорокопут, дама весьма видная и чинная, занималась, когда я ее увидел, тем, что руководила каким-то – не могу определить точно, что это было такое: заседание, собрание, конференция, съезд… Народу было много, главным образом – пристойно упакованные женщины, и сидевшая в центре президиума Лариса Савельевна выполняла свои председательские обязанности умело и с удовольствием.

Возможно, это являлось ее любимым занятием, которого наяву ей недоставало; сужу по тому, что она не очень обрадовалась, когда окружавшее ее великолепие растаяло и она очутилась в моем шерифском офисе, на не очень удобном стуле, лицом к лицу с собственным супругом.

Меня, впрочем, больше интересовала его реакция; я не ошибся: он был неприятно удивлен и окатил меня взглядом, словно ведром воды из проруби. Я постарался ответить тем же – с той только разницей, что моя воображаемая жидкость была не столь чистой, не такой холодной и вовсе не из проруби.

– Итак, – сказал я ему, – если вы по-прежнему не намерены отвечать на мои вопросы, мне придется адресовать их даме, которую вы видите перед собой. И, разумеется…

Я не стал разъяснять, что именно «разумеется»: он и так понял. Что касается жены, то она при этих словах несколько насторожилась.

– Спрашивайте, – проворчал он с таким видом, словно я был зубным врачом и, поигрывая бором, предложил ему открыть рот.

Я повторил заданные ранее вопросы. Он ответил; ничего удивительного: в них никакой опасности не было. Но он наверняка предполагал, что за ними последуют и другие – такие, на которые отвечать будет уже не столь просто. Я имею в виду – отвечать правдиво.

Дальше допрос шел примерно так:

Я: Вы являетесь первым заместителем господина Груздя на фирме, если не ошибаюсь?

Он: Вы не ошиблись.

Я: С какого времени?

Он: Последние четыре года.

Я: Какими были ваши отношения с господином Груздем?

Он: Хорошими. Деловыми. Иначе я там и не работал бы.

Я: В какой степени он доверял вам?

Он: Не было признаков того, что он мне в чем-то не доверял. Во всяком случае, мне об этом ничего не известно.

Я: Следовательно, можно полагать, что вы были в курсе всех его дел?

Он: Если говорить именно о делах – то, пожалуй, да. Но это никак не относится к его, так сказать, частной жизни.

Я: Вы, разумеется, в курсе всего, связанного с, если можно так выразиться, исчезновением его сознания? С тем, что мы называем его уходом?

Он: Всего – это слишком сильно сказано. Я вообще не могу судить об этом, поскольку мне известен только сам факт – но не причины, его породившие. Предупреждая ваши дальнейшие вопросы, скажу сразу: я ничего не знаю о том, намеренный ли это уход, или следствие какой-то патологии, хотел ли и сделал ли это он сам – или его заставили, применили, так сказать, насилие… И, наконец, если он действительно пребывает здесь, в мире сна, то у меня нет ни малейшего представления о том, где именно он может находиться. Могу, однако, категорически утверждать, что причиной того, что произошло, не могли и не могут быть никакие столкновения с законом, финансовые или иные деловые проблемы и тому подобное. Все налоги аккуратно уплачивались и уплачиваются, средства в пенсионный фонд вносятся, жалованье и премиальные все получают с точностью до минуты, аудиторская проверка не выявила никаких нарушений. Документация в идеальном порядке. Вот все, что могу сказать по этому поводу.

(Я обратил внимание на то, что он применил совершенно непрофессиональное выражение «мир сна». Возможно, он и на самом деле был – что касалось его знаний о ПС – не более чем заурядным обывателем, простым снивцем.)

Я: Как по-вашему – физически в последнее время он чувствовал себя хорошо? Или существовали какие-то признаки неблагополучия?

Он: Я не думаю… Нет, пожалуй – нет. Вообще он не относится к людям, которые, как говорится, сжигают себя. Он никогда не забывал о здоровье и соблюдал определенные, так сказать, нормы.

Я: Прибегал к услугам врачей?

Он: Я имел в виду прежде всего не это. Образ жизни. Не забывал о динамических нагрузках: регулярно плавал, бегал. Упражнялся с отягощениями. Играл в теннис. И, по-моему, все это делал с удовольствием.

Я: Замечал ли он женщин? Я говорю о женщинах вообще, не имея в виду какие-то определенные имена.

(Неожиданно в разговор вступила Лариса Савельевна, хотя я не приглашал ее ни словом, ни движением, ни взглядом.)

Она: Замечать – это не то слово. Он их видел, понимаете, что я хочу сказать? Видел и ощущал.

Он: По-моему, к тебе не обращались. К тому же после твоих слов у шерифа может сложиться мнение, что Николай Савельевич был, так сказать… женолюбом. Но ты же знаешь…

Она (перебивая): Шериф не обратился прямо ко мне, во-первых, потому, что он человек воспитанный. И во-вторых, они тут, у себя, могут просто не знать, что Николай – мой родной брат. Хотя мне казалось, что это всему миру известно. И я знаю о нем куда больше, чем все его сотрудники, весь аппарат, и даже чем ты. А то, что ты тут говорил относительно бабника, то это полная чепуха. С молодых лет женщины привлекали его преимущественно эстетически, как произведения искусства… Хотя, судя по всему, он был, что называется, нормальным мужиком.

Он: Собственно, я и хотел сказать то же самое.

Я: Иными словами, он не производил впечатления человека, которому его тело стало – или становится – в тягость?

Он: Ни в коем случае.

Она: Он был жизнелюбом – вот вам точное определение.

Я: Всегда и при всех условиях?

Он: Н-ну… где-то года три тому назад был период, когда он, по-моему, немного нервничал. Хотя никаких поводов для этого ни в его научной деятельности, насколько могу судить, ни тем более в хозяйственной не было. Может быть, очень незначительное замедление темпа. Он тогда как раз заканчивал разработку первого варианта, самого первого… Вот и все.

Я (к ней): Вам, как его сестре, может быть многое известно о его семейных делах. О взаимоотношениях…

Он: Лара, я бы посоветовал тебе…

Она: Да, я прекрасно знаю, что ты посоветуешь. Но мы же не за чашкой чая, насколько я понимаю. И если шерифа, представителя закона, это интересует, то почему бы мне не ответить ему?

(Такое бывает только в Пространстве Сна, где людей нимало не удивляет ни то, что они вдруг перенеслись из Москвы куда-то в окрестности Далласа, ни даже то, что их допрашивает шериф в Техасе об интимных делах человека, не имеющего к Штатам вроде бы никакого отношения. В ПС существует все, кроме одного: кроме удивления.)

Я: Полностью с вами согласен.

Она: Так вот. Отношения в семье у Груздей самые нормальные. С учетом, конечно, возраста и всего прочего. Днем, разумеется, у каждого свои дела, но вечера они проводят вместе – если у него выдается свободный часок. Проводят, как правило, дома: с годами он стал домоседом. Но свободные вечера у него бывают не так уж часто. При мне они ни разу не ссорились: дома он во всем полагается на Нину.

Я: А вне дома? В делах?

Он (пытаясь перехватить нить разговора): Нина Витальевна никогда не позволила бы себе… Кроме того, ей достаточно и собственных забот. Ее издательский дом «Золотой Век»…