Заблудившийся во сне - Михайлов Владимир Дмитриевич. Страница 63

Вспоминая Эвридику

Тени, по сути, были почти такой же формой духа, как все другие обитатели Пространства Сна. Просто количество энергии, заключенной в них, было наименьшим из всех возможных; при его дальнейшем уменьшении начиналось уже рассеяние личности. Обитатель ПС мог попасть в Аид после своей – чаще всего – третьей смерти здесь, следовательно – после третьего убийства, потому что смерти от возраста или болезней, а также несчастных случаев в Пространстве Сна просто не существует. Правда, в отдельных случаях, как нам уже известно по примерам, количество переносимых смертей может возрастать до шести и даже семи; это зависит, видимо, от того, какова доля самого убитого в происшедшем. Такова судьба тех, кого убивают. Что же касается тех, кто причиняет смерть, то для них это тоже не проходит безнаказанно, когда число совершенных убийств переваливает тоже через три, хотя и тут имеются варианты. За мной, например, уже числятся эти три убийства в ПС; однако ни в одном эпизоде я не был нападающим, и поэтому рассчитывал, что, даже попав сюда окончательно, смогу еще пребывать в своем первоначальном облике, в котором находился сейчас. И все же очутиться в Аиде, где только и могли еще существовать ущербные духи, было мне неприятно и даже, пожалуй, немного страшно.

Хотелось убраться отсюда побыстрее. Но прежде необходимо было вызнать от Зурилова все, что ему было известно о Грузде.

Отступив подальше от воды, мы огляделись. Слабый свет, словно в поздние сумерки, позволял увидеть обширное пространство, усеянное, насколько хватал глаз, крупными – в человеческий рост и выше – валунами или просто обломками горных пород; они образовывали своеобразный лабиринт, в котором заблудиться было, наверное, так же легко, как найти укрытие от посторонних взглядов. Местами среди глыб возникали и медленно поднимались, расплываясь, струи и небольшие облачка – то ли дым, то ли какие-то испарения; крохотный ручеек журчал неподалеку и с легким шумом спадал в залив, образуя действующую модель водопада. Сверху все это перекрывалось плоским каменным небом; назвать это сводом было никак нельзя именно из-за его формы. Немного угнетало царившее здесь молчание. Обычно Пространство Сна столь же богато звуками, как наш Производный Мир; но тут стояла тишина, невольно напоминавшая определение «гробовая».

Чтобы никому из сновавших туда-сюда теней не мешать, и чтобы они, в свою очередь, платили нам взаимностью, мы устроились на тесном пятачке между двумя валунами и одной глыбой с неприятно острыми углами. Зурилов все вертел головой – похоже, пространство это ему нравилось еще меньше, чем мне, и он ожидал неприятностей со всех сторон одновременно, потому что он не знал того, что было известно мне: тени не нападают, они дорожат даже и такой формой своего существования, полное рассеяние их страшит – но ни на что другое они не могут рассчитывать, если и здесь позволят себе то, за что сюда попали. Опасность в Аиде могла проистекать только от таких же полноценных – постоянных или временных – обитателей ПС, какими были, в частности, мы. Я попытался в немногих словах изложить ему эту истину, а потом выразил свое недоумение, обращаясь уже к Боричу:

– Слушай, может, ты объяснишь – почему ты позволил, чтобы вас загнали сюда? Только не говори о блокировке: когда вас схватили, наверняка были возможности вывернуться.

– Да уж, наверное, – ответил Борич, нимало не смутившись.

– Почему же?..

Он кивнул:

– Вопрос понятен. Объясняю: по одной причине. Зачем было бы мне – и ему тоже – тратить силы и применять ухищрения, чтобы попасть сюда, если возникла возможность проехаться за чужой счет?

– Ты хочешь сказать, что именно сюда тебе и нужно было попасть?

– Тебе, кстати, тоже.

– Не понимаю.

– Исключительно по лености твоего ума. Но ты, наверное, уже задумался о том: а почему они решили загнать сюда нас?

– Ответ напрашивается: отсюда нам ускользнуть куда труднее, чем из любого другого уголка нашего континуума.

– Пока рассуждаешь правильно. Ну а как по-твоему: не нужно ли им, чтобы и Груздь находился в таком же положении?

– Гм, – произнес я. – Какие-то признаки логики в этом есть. Иными словами, ты полагаешь, что он может находиться здесь?

– Он тут или был тут.

– Вообще-то не исключено, – был вынужден признать я. – Мы полагали, что он был схвачен ими, но вывернулся. Но он мог и не справиться с положением: все-таки не дример. В таком случае они, конечно, могли загнать его сюда – хотя бы таким же способом, как нас.

– Вот видишь, как все просто.

– И все-таки пока это – лишь рассуждения. Доказательств нет.

– Как сказать, – не согласился Борич. – Директор, докажи ему.

Зурилов в эти минуты меньше всего напоминал директора головного научного института системы Груздя. По-моему, он и сам забыл об этом. Но после слов Борича вспомнил и даже приосанился. На миг на нем возникла какая-то приличествующая его чину одежда; но лишь на мгновение, после чего он снова стал немытым и нечесаным дикарем, от которого основательно несло потом. Впрочем, мы и сами выглядели ничуть не лучше.

– Я был у него, – сказал он (очень тихим голосом: обстановка все-таки продолжала смущать его), – в первый же день, когда он не проснулся. Меня… меня пригласили, чтобы выяснить все подробности предшествовавшего дня: где мы были, каким воздействиям могли подвергнуться, вроде облучения – ну и прочего… Кроме того, очень подробно обследовали меня, чтобы выяснить – нет ли каких-либо изменений в моем организме и почему он спит – а я не сплю…

– Очень интересно, – нетерпеливо прервал я его, – но этим еще ничего не доказывается.

– Остров, – сказал Борич, – ты бы потерпел. Дай человеку сказать. Давай, Зурилов.

Директор покосился на меня с некоторой опаской, но заговорил снова:

– В первый день он спал очень беспокойно. Во сне был очень подвижен – все время метался, вертелся с боку на бок, бормотал что-то, один раз даже закричал… И вроде бы даже спел несколько слов.

– Вы все это слышали?

– Да… то есть, если быть точным, в записи – они дали мне прослушать. Думали – может быть, я как-то разберусь в его словах, считали, что они могут относиться к эксперименту, к институту…

– И вы разобрались?

– Ну, в этом я не специалист. Я понял только, что ничего, что относилось бы к нашей теме, в его словах не было. В основном – отдельные слова и междометия. «Да», «Нет», «Не хочу» – вот в таком духе. Правда, на меня это так тяжело подействовало, что я вот и сам… заболел. Но, собственно, я все это сразу же рассказал подполковнику… Еще до того, как мы оказались на этой галере.

Я не сразу понял, что подполковником он назвал Борича; видимо, дрим-инспектор именно так ему представился. Впрочем, по табели о рангах это вроде бы соответствовало.

– Ничего, – утешил его Борич. – Истина от повторения не тускнеет, это очень давно сказано.

– И еще… – проговорил Зурилов как-то нерешительно.

– Не стесняйтесь, говорите все, что приходит в голову, – поощрил его я.

– Понимаете… Если можно, я хотел бы задержаться здесь подольше.

Я не совсем понял его и поднял брови.

– Не хочу просыпаться, – объяснил он. – Там, наяву. Пока еще не хочу. Там я чувствую себя очень плохо. Там я тяжело болен, это неприятно, знаете ли. И непривычно. А здесь…

И он согнул обе руки, напрягая бицепсы, и выразительно потряс кулаками.

– …здесь я словно вернулся в молодость…

Я кивнул. Это ощущение было знакомо каждому из нас.

– Ничего, – утешил его Борич. – Мы будем вас придерживать, насколько это окажется в наших силах. Я уже говорил вам, что вы очень пригодитесь в нашем деле. Но кстати: вы рассказали нам еще не все.

– По-моему…

– Вы забыли сказать – что именно он пел.

– А-а… Да, совершенно верно. Арию. «Вспоминая Эвридику…». Глюк, «Орфей в аду», по-моему.

– Ну как? – спросил меня Борич.

– М-да, – сказал я. – По принципу: на безрыбье и рак – рыба. Хорошо, допустим. Допустим, он действительно здесь. Каким способом мы его обнаружим – или он нас? В этом лабиринте, да еще и в темноте…