«Анитра» распределяет лавры - Михановский Владимир Наумович. Страница 2

К обоим «Анитра» привыкла. Хозяина видела каждый день, да и второй появлялся здесь частенько. Вот и сейчас они, по обыкновению, говорят о чем-то непонятном и, по всей вероятности, вздорном. Впрочем, это вообще характерно для странных двуногих существ, называющих себя людьми.

Расплывчатые слова, расплывчатые понятия, расплывчатые поступки. Нет того, чтобы жестко запрограммировать каждый свой шаг, четко формулировать каждую фразу, ведь сказал же один математик, ее создатель, неизвестно куда исчезнувший, что для того, чтобы получить правильный ответ, нужно уметь правильно поставить вопрос. Ясно, казалось бы?

Так нет. Эти самые люди готовы часами восторгаться какой-нибудь чепухой вроде заката светила или смеси разноцветных красок, распределенных по полотну (к тому же неравномерно), или слушать набор звуков, которые каждый из них толкует по-разному…

Сталактит из окурков угрожающе перевесился набок, грозя вывалиться из пепельницы. Слежавшиеся слои дыма лениво колыхались и не думая выходить в открытую фрамугу. Абор и Дон исписали кучу бумаги, но желанная программа для «Анитры» все не получалась. Формулировка задачи была ясна: установить, какое произведение, из всех известных «Анитре», является самым великим. Остановка была за малым: чем измерить гениальность книги?

«А ведь и впрямь интересная задача, – подумал Дон Фигль, на миг отрываясь от листа, исчерканного формулами. – У каждой эпохи был свой признанный властитель дум. Так что, если ограничить задачу определенным отрезком времени, например столетием, задача сильно облегчается. Но что получится, если попытаться сравнить между собой этих самых властителей дум разных эпох? Что в этом случае принять за главное? По какому признаку сравнивать книги, написанные в разные времена?»

Снизу, с десятиэтажной глубины, сюда еле доносились звуки засыпающего города.

«Однако этот дурачок в самом деле надеется, что его бредовый опус получит у „Анитры“ первый приз, – мелькнуло у Фигля, когда он глянул на счастливое лицо Абора, вычерчивавшего на голубом листе какуюто замысловатую схему. – Пусть надеется. Чем бы дитя ни тешилось…»

– Ничего не приходит в голову, – сказал Абор и скомкал листок.

– И мне, – произнес Дон.

Дон Фигль понимал лучше Абора, что «Анитра» – создание безвременно ушедшего гения – отличается от своих электронных товарок так же, как победительница на конкурсе красоты выделяется из тысячной толпы стандартных девиц. Термоионная, с блуждающей запятой, она могла разрешить любую логическую задачу. Но как быть с задачей, перед которой логика пасует?..

– Так дело не пойдет, – решительно заявил Дон Фигль, вдавливая окурок сигареты в холм, давно успевший похоронить под собой пепельницу. – Прежде чем мы не определим главный признак гениальности, дело не сдвинется ни на шаг.

– Вот вся литература, какая у меня имеется…

– Вся эта макулатура, – перебил Дон Фигль, указав на груду книг, принесенных Абором и возвышавшихся посреди стола, – ничего по сути не объясняет.

– Нет, почему же…

– «Гений – это труд». Или: «Гений – это терпение». По-твоему, такое определение годится для «Анитры»? – сощурился Дон Фигль.

– Можно попробовать. Я, например, знаешь сколько трудился над «Элегиями»? Давай в самом деле запрограммируем…

– Чепуха. Если следовать подобному определению, то любой добросовестный мусорщик окажется гением. Это ясно и без помощи «Анитры».

Любопытная Луна, заглянувшая в насквозь прокуренную комнату, застала их измученными и озлобленными. Бросить дело на полдороге мешал охотничий азарт. Казалось разгадка гениальности вот-вот будет найдена, но в последний момент решение ускользало, добавляя лишь очередную порцию разочарования.

– Тут еще одна штука вклинилась, – сварливым голосом произнес Абор, лихорадочно перелистывая толстый фолиант в потрескавшемся переплете (почему-то человеческая гениальность трактовалась больше в старых книгах).

– Что еще за штука?

– Непроявленные гении.

– Непроявленные гении? Поди-ка выпей холодной воды, – посоветовал Дон. После автомобильной катастрофы Абор Исав заговаривался.

– Не веришь? – обиделся Абор. – Тут вот один автор пишет, что гении бывают проявленные и непроявленные.

– Вроде фотопленок, что ли?

Абор кисло улыбнулся, показывая, что ценит и понимает юмор приятеля.

– Проявленные гении – это те, которые проявили себя, – пояснил он. – Непроявленные – те, которые…

– Пошли ты своего автора знаешь куда?

– Тут высказываются довольно здравые мысли. Вот почитай, протянул Исав книгу.

– Больше не могу. Ни строчки. А который век?

– Двадцать первый. – Исав дипломатично накинул пару веков.

– Двадцать первый, – вздохнул Дон Фигль, – со счетов не сбросишь. Прочти-ка вслух.

– Понимаешь, тут говорится, что о гении нужно судить не по тому, что он сделал, а по тому, что он мог бы сделать, если бы попал в подходящие условия.

– Забавно, – процедил Фигль.

– В качестве доказательства автор цитирует одного писателя…

– Старинного?

– Н…нет. Не очень.

– Имя?

– Марк Твен.

– Не слышал такого. Из молодых, наверно. Что же он пишет о непроявленных гениях, этот твой Марк Твен?

– У него действие происходит в раю.

– Что, что?

– Ну, действующие лица попадают на небо. Аллегория, – пояснил Исав.

– Ах, аллегория. И что же дальше?

– Двое попавших в рай разговаривают о тех, кто были великими на Земле. И выясняется, что те, которые считались при жизни великими, здесь низведены до общего уровня. Например, знаменитый Ричард Львиное Сердце работает на ринге – в полном соответствии со своими наклонностями. Король Генрих Восьмой превратился в актера. Он – трагик. Марк Твен замечает, что сцены, в которых он убивает людей, в высшей степени правдоподобны. Генрих Шестой торгует в киоске религиозной литературой. И так далее.

– При чем тут короли? На титулы «Анитре» в высшей степени начхать. Что он пишет о гениальности по существу, твой Марк… как его там?

– Есть и об этом. Где же… Ага, вот. Автор рассуждает о полководческом гении. И утверждает, что, скажем. Наполеон вовсе не был таким уж гениальным полководцем.

– Это уже интересно, – оживился Дон Фигль. – Чем же Марку Твену не угодил Наполеон?

– Да вот он тут пишет, что многие, по всей вероятности, были выше Наполеона.

– Даже многие? Кто же это?

– Их имена так и остались неизвестными, в этом вся штука. Это могли быть коновалы, башмачники, точильщики – словом, люди, которые никогда в жизни не держали в руках меча и не сделали ни единого выстрела. Понимаешь? В душе они были полководцами, но не имели возможности выявить свое призвание.

– Как же их раскрыть-то, непроявленных гениев? – Дон почесал в затылке. – И потом, зачем усложнять программу «Анитры»? А главное, к чему тебе излишняя конкуренция? Давай-ка мы уж займемся только проявленными гениями. Вроде тебя.

Дон Фигль подошел к окну и, распахнув его, высунулся по пояс и с наслаждением вдохнул. «Еще решат, что здесь пожар», – подумал Дон, наблюдая, как лениво вываливаются наружу толстые дымные слои.

Судя по рисунку созвездий, дело шло к утру.

– Послушай, Дон!.. – В голосе Абора дрожал такой восторг, что Фигль обернулся.

– Послушай! А что, если за меру гениальности книги взять количество информации?

– И возговорила валаамова ослица человеческим голосом, пробормотал Дон Фигль.

– Что?

– Нет, это я так. Значит, ты предлагаешь принять за меру количество информации? Я правильно понял?

– Правильно, – заторопился Абор. – Давай двигаться от противного…

– Если мне что-нибудь противно, я всегда стараюсь отодвинуться подальше.

– Можешь ты хоть на время оставить свои шутки? Так вот, если рассуждать от противного… Какая книга наименее интересная? Та, которая не несет в себе никакой информации, – сам себе ответил торжественно Абор Исав. – Та, из которой читатель не почерпнет для себя ничего нового. Значит, и наоборот: чем больше информации заключает в себе книга, тем она интереснее.