Шаги в бесконечности - Михановский Владимир Наумович. Страница 6

– Ничего не понимаю… – растерянно проговорила она, отпустив дверную ручку.

Энквен, подбежав к Лин, взял у нее из рук карандаш. Чистого листка у Лин не оказалось. Но робот нашел выход – одним прыжком покрыв расстояние до стены, он стал набрасывать на ней ровные строчки формул.

Лин недоверчиво смотрела на математические символы, которые выводил для нее Энквен.

– Поняла! – вскрикнула она наконец.

– К этому, – указал Энквен на последнюю формулу, – нужно еще прибавить интеграл столкновений.

– Понятно, понятно! Остальное я сделаю сама. Спасибо, Энквен. Какая ты умница!

Девушка приблизилась к Энквену.

– Дай, я тебя расцелую! – сказала она, взяв робота за руку. Энквен вырвал руку и отбежал в сторону, остановившись в выжидательной позе.

Лин пожала плечами и, попрощавшись, ушла. Когда звук каблуков замер, Энквен вышел из неподвижности. Он окинул взглядом формулы на стене, словно запоминая их, затем методически стер щеткой все написанное.

Что-то беспокоило Энквена. Он стал прохаживаться по комнате, что делал всегда, когда не мог найти логического решения какой-нибудь проблемы.

Наступили сумерки. Энквен все не мог успокоиться. Он рылся в информблоках, просматривал картотеку микрофильмов, затем снова принимался расхаживать.

Ливен Брок застал его листающим старинную энциклопедию. Вечерняя беседа затянулась. Энквен проявил необычный интерес к башне безмолвия, из которой Ливен Брок только что вернулся, и воспитателю пришлось, отвечая на вопросы, подробно рассказывать об этом уникальном сооружении. Энквена поразило, что в башне безмолвия синтезируется серое вещество.

– В башне безмолвия выращивается головной мозг для белковых роботов, – медленно, чуть ли не по слогам повторил Энквен.

– Чем ты занимался, когда был один? – кончив свой рассказ, задал Ливен Брок традиционный вопрос.

– Разучивал движения. Усваивал информацию. Решал задачу, – сказал Энквен.

– Какую задачу? – спросил Ливен Брок.

Энквен изложил условие. Ливен Брок задумался.

– Напрасно терял на нее время, – сказал он. – Задачу нужно сперва запрограммировать.

– Я так ее решил, – произнес Энквен, – без программирования.

– Расскажи.

Энквен набросал решение.

– Не торопись… Так… Так… – кивал Ливен Брок. – Ты решил верно. Но погоди-ка. Где ты взял ее условие? Задача связана с космической навигацией. Я тебе такой не задавал.

– Она мне встретилась случайно, – ответил уклончиво Энквен.

Ливен Брок посмотрел на него: робот явно что-то скрывал. Воспитатель не настаивал.

– Случайно так случайно, – согласился он.

Ливен Брок встал со стула, собираясь уходить.

– Кстати. Что ты искал, когда я вошел? – спросил он.

– Информацию.

– О чем?

– О предложении расцеловать.

Ливену Броку показалось, что он ослышался.

– Что это значит? – спросил он.

– Меня интересует действие, обозначаемое глаголом «расцелую», – невозмутимо разъяснил Энквен.

– Гм… «расцелую»… – кажется, впервые за все годы воспитательской деятельности Ливен Брок пришел в замешательство. – А откуда ты взял этот глагол? Впрочем, дело не в этом… Видишь ли, все, что связано с эмоциями человека…

– Эмоции не программируются, – изрек Энквен твердо усвоенную вещь.

– Вот именно, – подтвердил Ливен Брок. – Знаешь что? Я завтра принесу тебе книжку. Ты ее поймешь, поскольку уже решаешь задачи без предварительного программирования.

Они простились, и всю дорогу до дому Ливен Брок думал о поведении своего воспитанника.

«Энквен становится самостоятельным. У него заводятся свои тайны, как у всякого мозга, вступающего в пору зрелости, Не рано ли? Надо будет обсудить с биологами», – решил Ливен Брок, включая свет в кабинете.

Глава 2

ЗЕЛЕНЫЙ ГОРОДОК

Вертолет шел невысоко. Внизу волновалась тайга. Кажется, протяни руку – и коснешься беспокойных вершин деревьев.

Так вот она, знаменитая Сибирь, край не только несметных сокровищ, но и великой красоты. Федор знал, конечно, о богатствах сибирских недр – и о тех, которые разрабатывались здесь издавна, и об открытых совсем недавно, но сейчас его захватила величественная картина тайги, широко раскинувшейся внизу.

Сколько сказаний, сколько песен сложили люди о тайге! И видно, неспроста. «Ведь тайга, – подумал Федор, неотрывно глядя вниз, – не только лес, пусть даже большой, огромный, почти необозримый. Тайга – нечто большее…» Федор усмехнулся, на мгновение представив, что он представитель инопланетной цивилизации, который на летательном аппарате приблизился к планете Земля. Вот он смотрит вниз сквозь толстые стекла иллюминаторов. Под ветром колышется зеленое море. Значит, эта планета не мертва, значит, на ней буйствует органическая жизнь!

«А что, тайга – неплохая визитная карточка нашей планеты», – решил Федор Икаров. И еще он подумал, что тайга едва ли не самое величественное проявление органической жизни на Земле.

Федор оглядел лица своих товарищей-сокурсников, все они были захвачены картиной тайги.

Похоже на живой океан, о котором писал в древности какой-то писатель-фантаст.

Сосредоточившись, Федор начал припоминать, что он знает, что слышал, читал о сибирской тайге. Основа тайги – хвойный лес, широкой полосой тянется он до самого Охотского моря. Хвойные деревья перемежаются лиственничными. А что означает это слово – «тайга»? Федор наморщил лоб. Из глубины памяти выплыло то ли читанное когда-то, то ли слышанное от отца: слово «тайга» происходит от якутского «тайога», что означает «лес»…

Иссиня-зеленый внизу массив ближе к горизонту становился сизым, сливался с цветом неба.

– Кедровые леса, – негромко сказал кто-то.

Кое-где зеленая акварель тайги была тронута кровавокрасными пятнами боярышника – колючий кустарник селился целыми семьями. Постепенно кустов боярышника внизу становилось все больше. Федор знал: это – неоспоримый признак того, что машина приближается к реке.

Нежаркие солнечные лучи били в прозрачный купол стремительно несущейся машины. Федор посмотрел вверх. Небо было почти чистым, лишь на большой высоте курчавились облака. Взгляд Федора задержался на облаке, похожем на шляпу. Молодому курсанту подумалось, что это облако не только не задерживает солнечные лучи, а, наоборот, само брызжет ими. А может, это искусственное облако, созданное на станции регулировки климата? Впрочем, зачем климатологам швырять в небо перистые облака? Им нужно заниматься облаками, которые низко плывут над землей, подчас чуть не задевая ее. Такие облака несут в своем чреве влагу, столь необходимую земле, таят в себе громы и молнии. В этих облаках – трепет земной жизни… А перистые облака слишком далеки от земли, чтобы принимать участие в ее жизни. Они чрезмерно холодны, тело их соткано из льда, и только из льда.

Никогда перистые облака не прольются дождем, не отзовутся громом, не сверкнут молнией. Но и они влияют на погоду.

Вертолет еще убавил высоту.

Теперь отчетливо можно было различить отдельные деревья, кудрявые шапки, разлапистые кроны.

За короткое время погода между тем успела приметно испортиться. Разросшиеся тучи закрыли солнце, и в салоне сразу потемнело.

Внезапно тайга расступилась, внизу показалась широкая река, берега ее были тронуты медью осени. Ветер гнал волну, у стрежня кудрявились барашки.

Федор, не отрываясь, смотрел в иллюминатор.

– Силища! – сказал он восхищенно.

– Обь, – произнес инструктор полигона, куда направлялась группа слушателей Звездной академии. Инструктор сидел рядом с Федором и время от времени давал необходимые пояснения.

– Река, как море, – сказал Федор.

Несколько капель ударились снаружи в иллюминатор, оставив на его поверхности извилистые бороздки.