Тени Королевской впадины - Михановский Владимир Наумович. Страница 16

– Добрый знак, – потер руки капитан. – А ты уверен в этом? Твоя ошибка может нам дорого обойтись.

– Я долго наблюдал за судном. Никого на нем нет, кроме вахтенного, – твердо повторил боцман.

– Видно, все сошли на берег, рассеяться после морского путешествия. Что ж, пусть рассеиваются, – решил Педро. – Это им дорого обойдется.

Он подозвал самого молодого из своей команды, почти мальчишку, и, отведя в сторонку, несколько минут что-то горячо втолковывал ему. Матрос понимающе покивал, затем разделся, взял нож в зубы, прыгнул в воду и бесшумно поплыл к «Пенелопе» со стороны кормы, где небрежно болтался трап, оставленный кем-то из команды. Он плыл ловко, бесшумно, без брызг.

Подчиненные Педро внимательно наблюдали тем временем за портом, но он по-прежнему был пустынен.

Между тем ни о чем не подозревающий вахтенный, докурив сигарету, бросил ее за борт, проследив за траекторией. Затем принялся лениво расхаживать по палубе.

Посланец Педро быстро, по-обезьяньи вскарабкался на «Пенелопу» и затаился за рубкой, наблюдая за вахтенным. Нож он сжал в руке, немного отведя ее назад. Выждав момент, он сзади накинулся на беспечного француза, никак не ожидавшего нападения, и вонзил ему нож под левую лопатку.

Вахтенный упал, не успев даже вскрикнуть.

– Точный удар, – удовлетворенно заметил боцман.

– Моя школа, – добавил капитан.

Через несколько секунд глухой всплеск от тела, переброшенного через борт, возвестил, что все кончено.

– Остается переименовать посудину в «Кондор». Или, если угодно, в «Викторию», в честь нашего уважаемого пассажира, – галантно улыбнулся капитан Миллеру. – Между прочим, я случайно узнал: «Пенелопа» пришла сюда за оружием. А пиво – лишь прикрытие…

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Всегда, приближаясь к Москве, ехал ли на машине, поездом, летел ли самолетом, Талызин чувствовал особое волнение.

Вот и сейчас, глядя в окно вагона на подмосковные березки, уплывающие за горизонт, он ощутил, как привычно перехватило горло.

Еще видны были следы минувших боев: разбитые танки и автомашины, воронки, зигзаги окопов с насыпанным бруствером – словно раны, которые уже начали затягиваться.

Талызин долго не отходил от окна, с каким-то невыразимым чувством вглядываясь в пыльные железнодорожные березки, обгоревшие остовы изб, сиротливо торчащие русские печи, уцелевшие посреди пепелища, покореженные срубы колодцев, не часто попадающиеся фигуры людей. Кое-где можно было увидеть противотанковые надолбы, проволочные заграждения.

Незаметно подкрались сумерки, и только когда замелькали знакомые очертания привокзальных строений, он оторвался от окна.

Белорусский вокзал выглядел по-военному строгим: много теплушек, груженных военной техникой товарных составов. Хриплый женский голос из динамика буднично оповещал о прибытии и отправлении поездов.

Талызин вышел на площадь и направился к небольшой очереди на такси. Перед ним стояла женщина с тремя малолетними детьми и целой кучей разнокалиберных узлов.

– Куда собрались? – улыбнулся ей Талызин.

– Из эвакуации вот вернулись. Эшелон только что прибыл.

– Домой, значит?

– Домой!

Таксист в лихо заломленной кепке переспросил у Ивана адрес и резко тронул машину с места.

После узких и кривых улочек Гамбурга улица Горького показалась Талызину необычайно широкой. Он жадно глядел на прохожих, на хорошо знакомые дома.

Таксист попался на редкость словоохотливый. Он подробно отвечал на расспросы, часто улыбался, будто чувствуя необычное состояние пассажира.

В столице властвовала весна. На газонах пробивалась первая зелень, трепетала юная листва деревьев. На улицах полно народу. Многие одеты совсем по-летнему.

Перед входом в старинный особняк Талызин невольно замедлил шаг, поправил галстук, пригладил непокорные вихры, застегнул пиджак.

Кажется, сто лет прошло с тех пор, как он приходил сюда. Сколько событий сумело уместиться на сравнительно коротком отрезке времени, после памятного ночного разговора с начальником Управления: «внедрение» в немецкий плен, кошмар лагеря, лазарет… Смертельно избитый фашистами француз, который поверил Талызину и назвал исходное сырье и формулы отравляющих веществ, такие длинные, что от сложности их запоминания, кажется, мозги переворачивались… А дальше – побег из лагеря, полный опасностей путь в Гамбург. Город и порт, превращенный в груды развалин. Явка антифашистов, чудом уцелевшая после гестаповских прочесываний… Наконец, долгий, полный приключений путь домой.

Зато возвращался он со спокойной душой и чистой совестью, считая, что теперь и погибнуть не обидно: Талызин знал, что сведения, раздобытые им, передала в Москву в зашифрованном виде гамбургская подпольная радиостанция.

…Пропуск ему был уже заказан.

Массивная дверь закрылась за Талызиным беззвучно. Он про себя отметил, что дорожка в коридоре та же – упругая, плотная, ворсистая, идешь по ней – словно по воздуху плывешь. Отметил знакомую лепнину на высоком потолке. Ведь тогда, в предыдущее свое посещение, все чувства его были обострены волнением, и потому малейшие детали прочно запали в память.

Он постучал в дверь нужного кабинета.

– Перефразируя известную поговорку, можно сказать: точность – вежливость разведчиков! – Улыбаясь, Андрей Федорович вышел навстречу Талызину из-за стола, обнял, крепко, по-отцовски, расцеловал. – Спасибо тебе, Иван! Дважды спасибо. Во-первых, за раздобытую информацию. Радиограмма получена и расшифрована, наши химики и биохимики там разбираются.

– А во-вторых?..

– Во-вторых, что живым вернулся, – еще шире улыбнулся полковник Воронин. – Да ты садись, садись, в ногах, как говорится, правды нет.

Они сели рядом.

– Ну, рассказывай, – произнес Андрей Федорович. – Круто пришлось?

– По-всякому, – коротко ответил Талызин.

– А ты немногословен, – рассмеялся начальник Управления. – Между прочим, я знал, что ты обязательно вернешься.

– Это как?

– А так. Есть у меня свои особые приметы.

– Что же вы мне сразу не сказали?

– Не хотел тебя размагничивать. Нельзя, чтобы разведчик поверил в свою неуязвимость, это может плохо обернуться… Какие у тебя планы? – И, не дожидаясь ответа, предложил: – Хочешь в санаторий? Путевку подберем, отдохнешь с месячишко. Результаты медкомиссии мы получили…

– Некогда отдыхать. Потом, после войны. Я чувствую себя нормально и готов к выполнению нового задания, – выпалил Талызин заранее приготовленную фразу.

Андрей Федорович встал, не спеша прошелся по кабинету, выглянул в окно, обернувшись, веско произнес:

– Нового задания не будет, Иван Александрович. – И, отвечая на недоуменный взгляд Талызина, пояснил: – Войне каюк, пойми наконец это!.. А со здоровьем, брат, у тебя неважно.

Впервые за время беседы Талызин почувствовал нечто вроде растерянности. Кончается война, наступает мирная жизнь, сумеет ли он, военный разведчик, найти в ней место?..

– Не робей, дружище, – полковник Воронин словно угадал его мысли и положил Талызину руку на плечо. – Давай попробуем вместе помараковать, как тебе жить дальше.

Талызин отметил, что седины у Андрея Федоровича за время его отсутствия прибавилось.

– Что смотришь? Я не невеста. А вот невесту тебе подыскать надо.

Иван снова промолчал.

– Как рука? – неожиданно спросил Андрей Федорович.

– Откуда вы знаете, что я был ранен? – удивился Талызин.

– Я все, брат, про тебя знаю! Немецкие товарищи передали из Гамбурга.

– Все в порядке, рана зажила.

– Хорошо. Ты на фронт ушел из Горного института?

– Из Горного.

– Дело золотое… – мечтательно произнес Воронин. – Инженер-горняк, строитель шахт. Или, допустим, разведчик полезных ископаемых… К учебе не тянет?

Иван на мгновение задумался.

– Если сказать честно, тянет. Но беспокоит вот что… Перерыв большой в учебе. Позабыл, боюсь, все, что знал. Сумею ли наверстать? А отстающим уж очень быть не хочется.