Разумное стремление - Берристер Инга. Страница 11

У Маргарет тоже судорогой перехватило горло.

— Да, я все еще подвержена им, — ответила она с трудом, вновь поворачиваясь к нему. — Уверена, что ты пришел не для того, чтобы говорить о моей мигрени, Джордж. Что тебе нужно? Мы оба знаем, что это вряд ли касается моей скромной особы.

Она в ужасе замерла, услышав предательскую горечь, прозвучавшую в голосе. Что она творит? Неужели хочет, чтобы он узнал, какой болью до сих пор отзывается в ней прошлое?

Джордж издал короткий странный звук — то ли изумления, то ли возмущения. Ей хотелось посмотреть ему прямо в глаза и сказать, что ему нечего делать здесь, в ее доме… Но не хватило смелости, так как Маргарет знала: стоит ей сейчас поднять взгляд, и…

— Я пришел поговорить с тобой об Оливии.

Вот теперь она посмотрела ему в глаза — изумленно и испуганно. Сердце быстро забилось, ее обуяла паника.

Он знает. Несомненно, знает. Он мог догадаться или выяснить… Но каким образом? Когда они расстались, Маргарет и сама не подозревала, что беременна. Пусть даже он догадался, какое это имеет значение теперь, столько лет спустя? Оливия — мой ребенок, мой и только мой, лихорадочно твердила она себе. И если этот человек считает, что может вот так просто прийти, чтобы…

— Да, об Оливии. Твоей дочери… Нашей дочери…

Все оказалось даже хуже, чем она могла предположить.

Маргарет потеряла дар речи. Тошнота, зародившаяся в желудке, распространилась по всему телу, заставив несчастную женщину затрястись в буквальном смысле слова.

— Маргарет.

Он шагнул к ней. И, инстинктивно отшатнувшись, она почти выкрикнула голосом, срывающимся от ужаса:

— Нет, нет! Только не это! Пожалуйста… — Последнее слово Маргарет уже простонала упавшим от бессилия голосом.

Ее лицо побледнело, на нем появилось затравленное выражение. Старая боль вновь заняла привычное место и жгла немилосердно. А затем Маргарет увидела его потрясенное лицо и внезапно поняла, что натворила. Она ведь почти сорокалетняя женщина. Ей совершенно ни к чему вести себя как истеричная девица. В конце концов, какой ущерб может нанести Джордж ее отношениям с дочерью теперь? Оливия не ребенок, которого можно отнять у нее. Она взрослая девушка.

Джордж у нее за спиной продолжал говорить. Его голос прозвучал настойчиво, почти отчаянно, когда он спросил:

— Скажи мне, Маргарет. Она — моя дочь? Я должен это знать наверняка.

4

Маргарет сделала один глубокий вдох, затем другой. Какой смысл лгать или увиливать от ответа? Всю сознательную жизнь она гордилась своей честностью.

— В биологическом смысле — да, она твоя дочь, — сухо признала Маргарет. — Но во всех других отношениях — нет, это мой ребенок и только мой. Ты даже не знал, что она была зачата, тебя это не интересовало.

Она замолчала, злясь на себя за то, что так легко позволила своим чувствам вырваться наружу.

— Я вовсе не собираюсь отнимать ее у тебя, Маргарет.

Спокойный тон Джорджа лишь подтвердил то, что Маргарет уже поняла: она обнаружила перед ним свой безумный страх потерять дочь.

— Совсем другое привело меня сюда. Одному Богу известно, как мне не хочется говорить это, но я был бы почти рад, если бы оказалось, что Оливия не моя дочь.

Маргарет с недоверием уставилась на него. Она была настолько ослеплена яростью, что лишь спустя несколько секунд смогла с недоумением спросить себя, почему ее так злит фактический отказ Джорджа от дочери. Казалось бы, после того как он заявил, что не намерен вставать между Оливией и Маргарет, ей следовало бы вздохнуть с облегчением.

— Если тебя беспокоит, что у нее или у меня есть к тебе какие-либо претензии… — ледяным тоном начала она.

— Не говори глупости! — прервал ее Джордж.

Маргарет с усмешкой посмотрела на него и язвительно спросила:

— В чем же тогда дело? В твоей жене, в детях? Ты не хочешь, чтобы они знали? Ты так стыдишься того, что когда-то мы были женаты и что я, нелюбимая первая жена, зачала твоего ребенка? Если ты не хотел от меня детей, тебе следовало бы быть более осторожным. Только вот, насколько я помню, тебя не меньше, чем меня, привлекала перспектива завести детей. Вообще-то…

— У меня нет ни жены, ни детей. — Это было сказано так тихо и с такой неподдельной горечью, что Маргарет потеряла дар речи. — Послушай, не могли бы мы поговорить сидя? Я…

Джордж сделал неловкое движение. И она нахмурилась, поняв, что он прихрамывает.

— Ты повредил ногу. Надо…

Она отреагировала инстинктивно, по-женски заботливо бросившись к нему. Но тут же остановилась, когда Джордж тоже шагнул, но в другую сторону, словно спасаясь от нее.

— Ничего страшного.

Голос его снова звучал резко, почти грубо, он словно отталкивал ее… Опять отталкивал, признала она, краснея от стыда и досады.

— Гостиная там, — отрывисто произнесла Маргарет, указывая на дверь, ведущую из холла. — Пройди туда, пожалуйста, а я поставлю чайник.

Ей вовсе не хотелось пить с ним чай, но требовалось время, чтобы осознать случившееся. Если рассудок мог смириться с тем, что пребывание Джорджа в ее доме никак не связано ни с ней как с женщиной, ни с прошлыми их супружескими отношениями, ни с былой близостью, но взбунтовавшееся тело не желало этого признавать.

Да, мое тело реагирует на физическое присутствие Джорджа точно так же, как на сны о нем, вздохнула Маргарет, спеша закрыть за собой дверь кухни.

Голова продолжала болеть. Но, к счастью, тот безрассудный ужас, который охватил ее, когда она решила, что Джордж приехал, чтобы заявить свои права на Оливию, прошел.

Просто удивительно, с какой легкостью она поверила его словам! А ведь у нее не было никаких оснований доверять ему.

Чайник вскипел. Маргарет приготовила чай и поставила на поднос все необходимое. Когда она вошла в гостиную, Джордж, чуть согнувшись, стоял перед окном, с отсутствующим видом массируя правое колено. Услышав шаги, он выпрямился, подошел к Маргарет, забрал у нее поднос, спросил, куда его поставить, а затем, когда она сказала ему, похвалил убранство гостиной.

— У тебя всегда был дар превращать любое помещение в теплое и уютное.

Она посмотрела на него потемневшими от боли глазами. Ее обезоружила серьезность его тона и озадачил ответный взгляд. Создавалось впечатление, что общение с бывшей женой тоже почему-то мучительно для него.

— Так, значит, никаких сомнений — Оливия моя дочь.

Его голос прозвучал так тоскливо и подавленно, что Маргарет по непонятным причинам содрогнулась. Она не могла вымолвить ни слова, поэтому только кивнула.

— В таком случае я должен кое-что сказать тебе. Нечто, о чем я и сам не знал до нашей свадьбы, иначе я бы никогда… Дело в том, что у меня… гемофилия. По счастливому стечению обстоятельств мне удалось по большей части избежать обычных симптомов проявления этой болезни, когда кровотечение по сравнению с вызвавшей их причиной всегда бывает чрезмерной, если не летальной…

Маргарет уже начала подниматься с кресла, чтобы броситься к Джорджу и под влиянием порыва обнять его. Так бы она обняла нуждающегося в утешении ребенка — прижала бы к себе и сказать, что все в порядке, что она рядом и любит его. Но Маргарет вовремя поняла, что чуть было не совершила непоправимого, и вновь уселась поглубже, дрожа всем телом.

Ее не столько потрясло признание Джорджа, сколько то, что годы ничего не изменили: сердце Маргарет словно пребывало в законсервированном состоянии, оставаясь сердцем юной девушки, по уши влюбленной в него. Но она не должна все так же любить его! Он для нее чужой человек — возможно, внешне знакомый, но во всех остальных смыслах…

— Ты наверняка наслышана об этой болезни и знаешь, что хотя ей подвержены только лица мужского пола, передается она по женской линии, так что, возможно, Оливия носитель генетического дефекта… — продолжал меж тем Джордж. — Я понимаю твое состояние, Маргарет. У меня было двадцать лет, чтобы привыкнуть к этой мысли, но я до сих пор помню, что почувствовал в тот день, когда обнаружилась правда. Я и понятия не имел, что у тебя ребенок от меня. Я думал… — Джордж помедлил, прежде чем сказать: — Ей, разумеется, необходимо знать правду.