Надежды и муки российского футбола - Мильштейн Олег Александрович. Страница 21

Я уверен, что все недостатки сегодняшнего российского футбола когда-то существовали и в Италии, и во Франции, и в Испании, и где угодно, пока там люди не поняли или их не заставили понять, что лучше следовать закону. Как ни назови этот закон, хартией или уставом, правилами или кодексом, лучше строго следовать ему – тогда футбол будет развиваться в интересах всех, а не только в интересах тех, которые хотят добиться для себя сиюминутной выгоды. Червеченко, когда обвиняет судью и Колоскова в коррумпированности или в заговоре против «Спартака», наносит вред прежде всего самому «Спартаку», но он наносит вред и всему футболу, поскольку такое его высказывание позволяет думать, что «все такие». Бесконечно это продолжаться не может, поскольку футбольное зрелище выше всей этой возни. Люди приходят получать удовольствие, увидеть зрелище, неповторимое зрелище.

Именно «неповторимое зрелище» – вот ключевое слово. Как театр – он не повторяется. Невозможно, например, смотреть по телевизору одну и ту же театральную постановку: ты увидишь то же самое. Но можно сто раз сходить в театр на спектакль – и каждый раз ты увидишь разное. То же самое и в футболе: матч ЦСКА – «Спартак» никогда не повторяется, он всегда разный, как никогда не повторяется ни один эпизод на поле.

Такова философия российского футбола.

Она, к сожалению, пока такова, поскольку футбол у нас не стал таким же бизнесом, как в развитых странах мира. Наверное, вкладывая колоссальные средства в ЦСКА, президент ЦСКА хочет быть первым, но у любого президента западного клуба есть еще вторая цель: стать первым для того, чтобы заработать.

Футбол – это все-таки бизнес. И развитый бизнес. Поэтому он живет так, как он живет, и может позволить себе проводить чемпионаты мира по 35 дней, приглашать туда вместо 32 команд 36, думать об этом, то есть он может позволить себе то, чего не может позволить себе ни один другой вид спорта. Так вот, пока что у нас цели и средства их достижения здорово отличаются от целей и средств их достижения в развитых футбольных странах. Наверное, это зависит от общей экономической ситуации. Это объективно. А субъективно: это зависит от действия футбольных властей, от Колоскова, который ведет «заговор» против «Спартака». Это субъективно, это, скорее, косвенно: какие бы решения Колосков ни принимал, вряд ли от его решений футбол начнет приносить большие деньги. Наверное, должно пройти какое-то время, чтобы философия российского футбола стала такой же, как философия футбола в развитой стране.

Футбол для России – спорт номер один. Мне кажется, это сложилось исторически. Я не знаю, почему футбол, а не баскетбол, не лыжи, не хоккей. Я все-таки поставил бы хоккей почти на одну доску с футболом: мы всегда болели летом за футбол, зимой – за хоккей. «Спартак» – летом футбольный, зимой хоккейный… не делалось различий; и когда, скажем, отец в пять лет возил меня в Сокольники посмотреть на игру «Спартака» в тридцатиградусный мороз, мне это было точно так же интересно, как ходить летом на «Спартак» в «Лужники» в тридцатиградусную жару. Футбол, может быть, потому номер один, что потенциально он способен собрать наиболее внушительную аудиторию. Хоккей все-таки ограничен 15 тысячами зрителей (сейчас, по-моему, нет залов большей вместимости), баскетбол 5-6, может быть, 10 тысячами, если это какая-нибудь Малая арена в «Лужниках». А футбол потенциально – это 80 тысяч в «Лужниках». Особая атмосфера, особая обстановка и особое чувство, которое испытывают все, кто туда приходит! Для других стран это тоже спорт номер один. У меня даже нет никаких комментариев по поводу Бразилии, Италии.

Может быть, еще такая ремарка: футбол в принципе всегда был спортом бедных. Как, наверное, и другие виды спорта. Как баскетбол, скажем, – амплуа для американцев, для черной Америки.

Футбол – это возможность проникнуть в другую жизнь, повысить свой социальный статус. Возьмем Францию, где и в сборной, и в клубах играет очень много африканцев. Настолько много, что их уже перебор, они вынуждены ехать играть в другие страны – например, только в английских клубах сейчас играет 47 французов. В Италии сейчас, по-моему, их нет. В Германии кто-то играет. Я не помню по цифрам, но их очень много играет в разных странах.

В футбол пошли люди среднего класса, но есть и из очень состоятельных французских семей (из адвокатских, из семей торговцев недвижимостью), потому что футбол сегодня – это бизнес, большие деньги, и он сам повысил свой социальный статус. Во Франции есть такое понятие, как «социальное восприятие человека». Так вот, сегодня адвокат, состоятельный торговец вином и футболист воспринимаются как люди одного и того же социального статуса. Сейчас в Курновете, самом опасном пригороде Парижа, где в футбольных школах черные ребята пока еще составляют большинство, появляется много белых ребят из хороших семей, с хорошими манерами.

Иногда во Франции вы можете услышать, что регби у них не менее популярен, чем футбол. На мой взгляд, критерием популярности вида спорта является количество тем и фотографий по этому виду спорта на первой странице обложки журнала «Экип». Я в свое время разговаривал с олимпийским чемпионом по фехтованию Филиппом Онессом. Я его спросил: «Как часто ты появляешься в газетах, с чем это можно сравнить?» Он привел в пример одного футболиста из «ПСЖ», не самого сильного: «Если с ним сравнивать, то, конечно, он появляется чаще, чем я, хотя я олимпийский чемпион, а он всего лишь игрок «ПСЖ». То же самое можно сказать и о регби. Когда идет Турнир шести наций, конечно, регбисты занимают и первую, и вторую, и третью, и десятую полосы газет и журналов. Но в остальное время футбол всегда на первой странице. Скажем так: восемь обложек из десяти – футбольные, хотя французы, на мой взгляд, нация «событийная». Они любят говорить о гордости нации, напускают пафоса, хотя на самом деле ничего подобного не испытывают. Если французы где-то выигрывают, то говорят: «Мы не шовинисты, но…» Выиграли они, например, какой-то там слалом – все какое-то время радуются этому слалому… Но в принципе восемь обложек из десяти – футбольные.

Футбол, конечно, проявление культуры, он его часть, поскольку культура – это, наверное, традиции и все, что связано с этими традициями. Поход английской семьи на стадион – это часть ее жизни, часть культуры того слоя английского общества, который из поколения в поколение ходит на футбол. Что это такое, когда болельщики «Эвертона» и «Ливерпуля» сидят на стадионах вперемешку, их не разделяют барьерами, полицейскими кордонами, они даже аплодируют, когда соперник забивает гол, и за последние сто лет (я условно говорю) там не было ни одного случая хулиганства? Это часть культуры.

Другой пример: Испания, «Реал» (Мадрид). Это совершенно особый клуб. Это клуб болельщиков – его основных акционеров. Все они имеют членские билеты. Их семьдесят с чем-то тысяч, по-моему. Они выбирают раз в четыре года президента, то есть президент напрямую зависит от них. Болельщики перед сезоном покупают абонементы и вносят 500 долларов в кассу клуба. Значит, только от них клуб получает 35 миллионов долларов. Взамен болельщики получают право выбирать президента клуба «Реал», то есть участвовать в жизни клуба. Абонемент передается по наследству, а очередь, для того чтобы получить его, составляет примерно двадцать лет. Это тоже какое-то проявление культуры? Безусловно, ведь выстроена целая система взаимоотношений клуба и общества, поскольку семьдесят тысяч человек – это довольно приличный пласт общества.

Там представлены и миллиардеры, и люди, чей месячный доход составляет 600 долларов, но которые получили этот абонемент в наследство от деда, ставшего членом клуба в 1918 году. Эта традиция продолжается и продолжается, ей уже столетие. Конечно, это явление культуры, это футбольная культура страны, и это все как-то взаимосвязано. Это проявление национальной культуры.

Культура футбола как субкультура. Наверное, у людей существуют какие-то специфические черты, которые определяют их принадлежность или пристрастие к определенному виду спорта. Баскетбольные болельщики менее агрессивны и как-то более интеллигентны. Футболист, игрок дубля «Спартака», забивший три гола, – он уже смотрит на тебя свысока: о нем написали в газете, и он поднялся в своих глазах. А тот же борец, даже ставший чемпионом мира, все равно останется простым парнем. В теннисе: чем больше денег, тем более высокомерны люди… У меня однажды был занятный разговор с Дмитрием Хариным. Это было во Владикавказе, куда он приехал на Кубок президента Северной Осетии. Там играли «Алания», «Фламенго», французский «Осер», а он играл за какую-то английскую команду. Я подошел к нему (он гулял возле гостиницы) и говорю: «Давайте побеседуем». Представился: журнал «Спорт-Экспресс». Он был не в духе: «Я так устал от этих интервью, от всего этого… мне эти интервью для русской прессы, честно говоря, совершенно не нужны». – «Но Вы знаете, – отвечаю ему, – Вам это может быть безразличным, но у Вас же здесь есть родственники, друзья, знакомые, болельщики. Им, наверное, не безразлично, что Вы скажете». Он говорит: «В общем-то, да». Я замечаю ему, что если он устал от интервью, то может пойти работать на завод с 8 утра до 4 пополудни, и никто к нему не будет приставать с просьбами об интервью. Он засмеялся, и после этого мы начали разговаривать. Этот прием («можно пойти работать на завод») я использовал несколько раз, и мои коллеги тоже использовали, даже в разговорах с президентами клубов, главными тренерами. Это сразу обезоруживает, как обезоруживает в общении с великими и другой журналистский прием. Когда тебе отказывают в интервью, ты поворачиваешься и говоришь: «Ну, тогда…» Далее нужно употребить какое-то слово типа «старичок», которое сразу человека опускает: «Ну, тогда, старичок, извини! Мне нужно написать про тебя шесть страниц – я уж напишу все, что знаю. Прости, если что не так получится, ты же отказался, правильно?» На 9 из 10 это действует безотказно. В отличие от футбола в других видах спорта люди понимают, что ты делаешь очень важную работу, что ты – часть этого спорта.