Последние Каролинги – 2 - Навина Наталья. Страница 39

– Пусть войдет. А вы, дети, пока поиграйте.

Мальчики тут же откатились в дальний конец покоев, где немедленно учудили возню, перемежающуюся с весьма солидными тумаками.

У возникшего Авеля был смущенный вид. Хотя, правда, он часто смущался, когда с ней разговаривал, но здесь смущение шло выше обычного. Он даже не благословил ее, войдя.

– Что случилось, Авель?

– Случилось, госпожа моя… – похоже, он не знал, с чего начать. Потом взгляд его остановился на играющих детях и за них зацепился. – Дело в том, что к нам пришла одна женщина… она… она говорит, что она из рода Эттингов… сестра отца…

– Что? – Азарика поднялась с кресла. У Винифрида Эттинга было, помнится, две сестры, и Азарика не могла припомнить, слышала ли она когда-нибудь их имена. Но даже и без имен одну из них она запомнила хорошо. Она неосознанным жестом поднесла ладонь к лицу. – У нее нет… одного глаза?

– Да…

– Где она? Я хочу ее видеть! Доставь ее в Компендий!

– Она… Деделла… здесь. Я оставил ее в людской. Я не знал, захочет ли королева ее принять…

– Немедленно веди ее сюда!

Он вышел. Азарика прижала кулаки ко лбу. Деделла жива! Судьба Эттингов была страшной, незаживающей раной на совести Азарики. Сколько лет минуло, а она все слышала жуткий предсмертный шепот Агаты: «Все из-за тебя, проклятый Оборотень!». Она могла бы утешаться мыслью, что это неправда, двойная неправда – Эттингов сгубило их участие в мятеже, она же, напротив, пыталась их спасти, и был жив тогда новорожденный, некрещеный еще Винифрид… Но она знала точно – по воле судьбы, не по собственной, она стала проклятием этого рода. Если бы в тот страшный день императорской охоты их пути не пересеклись, тот день, возможно, стал бы последним в жизни Азарики, а Эттинги, столь же возможно, жили бы до сих пор. А теперь, выходит, и Деделла жива… Зачем она пришла? Повидать племянника? Просить о помощи? Или бросить ей в лицо то же обвинение, что и Агата?

Все равно. В любом случае она сделает для нее все, что сможет. Попытается исправить то вольное или невольное зло, которое та из-за нее вынесла. Ибо судьба может быть милосердна к отчаявшимся. Это она знала по себе.

Деделла, продвигаемая Авелем за локоть, шла на негнущихся ногах. Ее решимость, словно на крыльях урагана доставившая из Аллемании в Нейстрию, тем же ураганом и была снесена. Она боялась, панически боялась, несмотря на успокоительное бормотание приора, что королева добра и никогда, никому не делает зла, что сейчас она увидит своего племянника, а короля не увидит ни за что…

Этого-то она и боялась – увидеть короля. Хотя ей было отлично известно, что его нет в Компендии, и вообще, вероятно, он уже у границ Нейстрии… Но она ничего не могла с собой поделать. Ожили все прежние, пропитавшие существо страхи, не изгоняемые никакими разумными объяснениями. Ужас затравленной дичи перед охотником, жертвы перед палачом.

И, когда Авель просто силой втолкнул ее в королевские покои, Азарика поняла, что эта женщина, растрепанная, с дрожащими губами, ни проклинать, ни обвинять ее не будет. Ее единственный глаз уставился в сторону играющих детей. Она сделала еще несколько неверных шагов.

– Ты простила меня? – спросила Азарика.

– Простила? – бессмысленно повторила Деделла.

И протянула навстречу ей дрожащие руки. Азарика сжала их в своих, и Деделла почувствовала, что руки королевы, хотя и лишенные мозолей, сильнее и тверже ее грубых крестьянских рук. Азарика же подумала, что этот жест до странности напоминает вассальную присягу. И что она снова начинает мыслить категориями воинскими и государственными, что сейчас неуместно. Не выпуская рук Деделлы, она окликнула:

– Винифрид!

– Да, крестная? – мальчик встал с пола и подошел к ней, отряхивая одежду.

– Поздоровайся со своей тетей, крестник.

– Моя тетя – сеньера Гисла.

– Госпожа Гисла только вскормила тебя. А это твоя родная тетка, сестра твоего отца. Ее зовут Деделла… – терпеливо объясняла Азарика.

Вырвавшись от королевы, Деделла кинулась к ребенку, бросилась перед ним на колени и обняла.

– Мой мальчик! Как давно я мечтала увидеть тебя, даже не надеясь на это! Ты – моя родная кровь, ближе тебя у меня никого нет…

Мальчик, набычившись, отстранился от нее и посмотрел на королеву:

– Крестная хочет отказаться от меня?

Тут уж смутилась Азарика. Они с Деделлой переглянулись, ища друг у друга помощи, а потом, как по команде, взглянули на Авеля, но тот лишь глубже натянул на лицо капюшон.

Неловкость разбил Ги, все это время внимательно наблюдавший за происходящим. Он подошел к своему названому брату и положил руку ему на плечо:

– Винифрид! Я забыл показать тебе новорожденных жеребят. С утра я уже был на конюшне, а ты еще спал. Можно, мама?

Азарика с облегчением кивнула. Кликнула Вульфгунду и сказала:

– Позови Гонвальда и Гуго из стражи. Пусть проводят мальчиков в конюшню…

Когда дети ушли, Азарика успокаивающе сказала:

– Ему потребуется время, чтобы привыкнуть к тебе…

– Значит, ты не будешь запрещать мне видеть его?

– Ну конечно, нет. Почему?

– Он растет, как принц, а я простая крестьянка…

– Принцам надо побольше знать о простых крестьянах, и тогда в мире будет меньше бед.

Рассуждение это было непонятно Деделле.

– Он такой большой! И так похож на моего брата…

Королеву вовсе не тянуло к воспоминаниям подобного рода, и она перебила Деделлу:

– Расскажи мне лучше о себе. Где ты живешь, как устроена, есть ли у тебя какое-нибудь достояние?

Попутно она распорядилась, чтобы Ригунта принесла ее гостям чего-нибудь освежиться. Сама она редко пила что-нибудь, кроме ключевой воды, но Деделла нуждалась в успокоении.

Услышав о ее житье-бытье на подворье святой Агнессы, Азарика сказала:

– Там ты, конечно, оставаться не можешь. Хочешь, я дам тебе место при себе?

Прежний испуг вновь вернулся к Деделле, и она ответил привычной фразой:

– Как можно? Я простая крестьянка…

Азарика уловила в этом некую фальшь и заметила довольно жестко:

– Я была меньше, чем простой крестьянкой, когда стала королевой. Так в чем дело?

Деделла опустила голову. Потом снова подняла, и ее голубой глаз уставился в глаза Азарики.

– Дело в том… что я боюсь короля.

Азарике нечего было ей ответить. Именно ей. Как могла объяснить она, никогда не знавшая материнской ласки, что впервые в жизни изведала, что значат настоящие нежность и забота рядом с этим человеком – Деделле, чью семью великие цели Эда просто стерли с лица земли, а сама Деделла смотрит на мир одним глазом только потому, что подвернулась Эду под руку в недобрую минуту. Она бы не поняла. Никто бы не понял. Азарика и сама этого не понимала.

– Так что же нам делать?

Деделла посмотрела на Авеля, поскольку лучше было бы начать ему, но, видимо, его мысли не поспевали за ходом разговора.

– Так поскольку я крестьянка, я бы ей и осталась. Лишь бы мне было позволено жить неподалеку и порой видеть племянника.

– Да! – Авель, наконец, вспомнил, что ему втолковывал Фарисей. – Деделла могла бы что-нибудь поставлять монастырю… если бы у нее была своя земля.

– Что ж вы сразу не сказали? Ты просишь земельного пожалования?

– О, совсем небольшого, моя госпожа! – воскликнула Деделла, вспомнив мытарства матери и брата у принцессы Аделаиды. – Достаточно, чтобы могла прокормиться я одна.

– Ну, это значит – дом, пастбище, корова – а лучше несколько… Ригунта! Позови Феликса. Пусть составит жалованную грамоту.

Явился нотарий Феликс со своими свитками и чернильницей, и, узнав, в чем суть дела, начал доказывать, что ни о каком аллодиальном дарении не может быть и речи, поскольку все королевские земли вокруг Компендия, если это, конечно, не лесные чащи или каменистые пустоши, уже имеют своих держателей, и смена таковых вызовет целый обвал неприятностей.

– Феликс, – сухо произнесла Азарика. – Я взяла тебя на службу, потому что ты показался мне лучшим из вашей братии. А ты запеваешь вечную вашу песню от сотворения мора. Я что, веду речь о городе с правом сезонной ярмарки? Или о горе, пригодной для замка? Или о клочке земли, на котором бедная женщина могла бы построить себе дом?