Последние Каролинги – 2 - Навина Наталья. Страница 61

– Нет. Не подходи. Твоя жизнь тебе еще нужна.

Альберик вышел из опочивальни. В руке он сжимал свиток наподобие того, что был у Феликса. Лицо же у него при этом было такое, что Авель не рискнул его ни о чем спрашивать. Альберик молча прошел мимо старого друга и стал спускаться вниз. По лестнице навстречу ему уже поднимался граф Вьеннский.

Нанусу и Крокодавлу не повезло вдвойне. Во-первых, патруль стражи вовсе не выслеживал Ксавье, а по чистой случайности оказался подле Гнилой Хибары во время завязавшейся заварухи. А во-вторых, после той заварухи они, хоть и были оба ранены, а у Нануса вдобавок и повреждена спина, они остались живы. И теперь им предстояло вдоволь вкусить от графских застенков. Для начала их подвергли бичеванию. А потом пришла очередь дыбы.

На вторые сутки на допрос убийц своего оруженосца явился сам граф Парижский. Он спустился по склизкой крутой лестнице, как раз когда Крокодавла снимали с дыбы. Бросив на него косой взгляд, граф брезгливо поморщился. Пытаемого, разумеется, раздели, а Крокодавл и полностью одетый никогда не являл собою привлекательного зрелища. Урода бросили на скамью, и подручный палача плеснул на него ведро воды. Ледяные струи смыли с лица гистриона кровь и грязь. Он приоткрыл глаза и хватанул ртом воздух.

– Где-то я видел эту рожу… – задумчиво сказал граф. Затем бросил одному из сопровождающих его воинов:

– А ну-ка, посвети!

Тот сунул факел к лицу Крокодавла, едва не опалив ему редкие, грязно-седые космы.

– Точно, видел, – Роберт прикусил губу. Что-то у него было связано в памяти с подобным уродом… маленькая голова, огромное брюхо… то ли говорили, то ли сам встречал… – Сатана! – Роберт хлопнул себя по лбу. – Правильно, Сатана! Ты изображал Сатану на представлении в Лаоне, когда Эд получал парижский лен! Вот уж правда – двенадцать лет прошло, а такого урода не позабудешь! И… – он снова задумался, – мои люди доносили, что похожий на него – а может, и этот самый появлялся во дворце уже при Эде… и при нем отирался еще один… и этих ведь тоже двое…

Он умолк, размышляя. Уже дважды на протяжении его речи урод связался с именем Эда. Оба урода… Шпионы? Ну и что ж здесь такого диковинного, дело обычное, Роберт сам держал шпионов в Лаоне, и не было бы ничего удивительного, если б Эд подослал своих людей понаблюдать за событиями в Париже… Но шпионы не должны разоблачать себя. А эти, убив Ксавье, по сути дела, так и сделали. К этому все и сводится. Зачем они убили Ксавье? Что они пронюхали? Что ж, это можно узнать.

Он склонился над лежащим.

– Ты убил Ксавье?

Крокодавл ответил не сразу, глядя на воздвигшееся перед ним лицо, оскорбительно красивое для сырой, чадной, воняющей кровью, паленым мясом и блевотиной камеры – с тонкими, но мужественными чертами, голубые глаза под сенью длинных ресниц в полумраке кажутся черными. Наконец он разлепил ссохшиеся губы:

– Да.

Отпираться было бесполезно. Наверняка уже кто-нибудь из бродяг и воров, которых похватали близ Гнилой Хибары, наплел все, что нужно для смертного приговора, и сверх того.

– Зачем ты его убил?

– Мы были пьяны… подрались… он на меня с мечом… я защищался…

– Врешь, урод! Ты – шпион Эда?

Крокодавл не ответил.

– Наверняка шпион. Для чего ты убил Ксавье? Что он тебе сказал?

– Не помню… пьяный был.

– Ври умнее. Ты что-то у него выведывал. Ведь ты шпион.

Молчание.

– Значит, не шпион? Может, ты и в Лаоне не был никогда? И Сатану не представлял?

– Представлял…

– Слушай меня, урод. – Роберт понизил голос. – Не прикидывайся глупее, чем ты есть. Тебе ведомо, что все равно тебе казни за убийство не избежать. Но если ты скажешь, что ты узнал такого, с чего кинулся его резать, я оставлю тебе жизнь.

Крокодавл не верил ни единому слову графа. В одном Роберт был прав – он прекрасно понимал, что от казни ему никак не уйти. А вот в то, что Роберт помилует его, если он расскажет то, что узнал – увольте. Как раз потому и не помилует. И как раз из-за того, что он узнал, Крокодавл ему и не верил. Граф Роберт способен на все, кроме милосердия. Однако Крокодавл надеялся – и это придавало ему сил, – что сумеет отомстить. Он заговорит – но не раньше, чем придет время. Когда его потащат на казнь, он крикнет так, чтоб все услышали, погромче крикнет, чем когда представлял Сатану, вопящего из ада – перед всеми откроет, из-за кого отошло благословение от Нейстрии, кто виновник всех несчастий, неурожаев, мятежей, голода и мора…

– Я был пьян… и ничего не помню…

– Так. – Роберт выпрямился. Похоже, старик не слишком дорого ценит свою жизнь… и без того, думает, скоро помирать… Может, тот, что помоложе, будет посговорчивее? Он повернулся к Нанусу. Спросил у палача:

– С чего это он скособочился?

– Спину повредили…

Благородные черты графа выразили неудовольствие.

– Это не мы, – начал оправдываться палач, защищая свое профессиональное достоинство. – Это еще там… когда брали…

– Ладно. Давай на дыбу его.

Палач с подручными сноровисто кинулись исполнять приказ. Когда Нануса начали вздергивать за выкрученные руки, он жутко завыл. Боль в позвоночнике не оставляла его ни на мгновение, но, пока он лежал неподвижно, ее еще можно было терпеть. Теперь же боль усилилась тысячекратно.

– А еще говорят про таких «без костей», – меланхолически заметил палач. – Есть у него кости, есть… и ломать их, значит, можно.

Роберт подошел поближе. Нанус продолжал кричать, по лицу его ручьем катились слезы.

– Ты слышал, что я говорил твоему дружку? Если ты расскажешь, зачем Эд подослал вас и почему вы убили Ксавье, тебя снимут и отдадут лекарю. Ты молодой, ты еще можешь выжить.

Нанус, кажется, не понимал. Однако Роберт в это не верил. Комедианты…

– С чего начнем? – осведомился палач. – Жаровню под ноги? Оно, пожалуй, всего вернее будет. Или сразу клещи?

– Лучше клещи, – решил Роберт.

Крики и рыдания вдруг прекратились. Неестественно блестящие от слез глаза акробата уставились в лицо Роберту.

– А я ведь тебе жизнь спас… – довольно отчетливо произнес Нанус. – Тогда, в Самуре… Если бы я не отыскал тебя у данов и не рассказал Озрику…

Роберт отступил на шаг в тень. Ох, не следовало Нанусу называть этого имени… и напоминать нынешнему графу о тех, кто не раз спасал его от смерти, а также миловал и прощал.

Если бы Нанус не отыскал его, и не рассказал Озрику, и Эд его не выручил, плыть бы Роберту вместе с другими пленниками данов вниз по Лигеру с перерезанным горлом…

– И что с того? – надменно сказал он. – Приступай, мастер.

И вновь вой наполнил камеру. Роберт снова вышел на свет, внимательно глядя, как палач терзает плоть Нануса. Ему это не доставляло ровно никакого удовольствия, и было даже противно, однако ничтожная тварь, возомнившая себя его, Роберта, спасителем, должна понять, что она, тварь, здесь ни при чем. Счастливая судьба бережет его, он всегда будет хозяином положения, и пусть жалкие людишки усвоят, кто он такой. И жалкая тварь на дыбе усвоила.

– Будь ты проклят, мясник! – прохрипел Нанус, захлебываясь слезами. – Мясник! Мясник!

В бешенстве Роберт потянулся, чтобы вырвать клещи у палача, но в это время с визгом приоткрылась входная дверь, и обрисовалась фигура часового.

– Ваша светлость! Барон Оржский просит выслушать его!

– Пусть подождет! – в раздражении бросил Роберт.

– Сеньер мой граф! – раздался голос самого барона. – Важные новости… из Лаона!

У Роберта на мгновение захолонуло сердце. Что, если Эд узнал… если эти уроды… нет, невозможно. Однако новости действительно важные, если барон примчался прямо сюда, в застенок…

Роберт тоже не поленился – поднялся вверх, чтобы поговорить с бароном без помех. Он не хотел – каковы бы ни были эти новости – чтобы они дошли до посторонних ушей.

Барон тяжело и часто дышал – видимо, торопился.

– Сеньер мой граф! Сегодня прискакал человек, оставленный мною в Лаоне… по вашему повелению. Все дороги из города перекрыты, ворота заперты, и открываются по особому указу лишь для тех, кто едет по делам короля. Поэтому мой человек не мог выбраться, но, наконец, ему повезло…