Демонстрация силы - Нестеров Михаил Петрович. Страница 68

Камиль лукавил перед собой. Именно голубые воды бассейна родили счастливые воспоминания, и они касались только двух людей: его и Лизы. Ночь. Розоватый свет светильников щадит глаза, бросает алые отблески на воду. И где-то на границе двух божественных тонов – она. Не нагая, а вызывающе голая, с распущенными волосами русалки; они нежными водорослями обрамляют ее лицо, ложатся на плечи и струятся по легкой водяной ряби. Они кажутся зелеными, принадлежат не земной девушке, а ведьме.

Камиль улыбнулся. Он часто представлял себя, раздевающегося на краю бассейна, колеблющегося над последней деталью: снимать плавки или нет. В тот раз он сделал все так, как было запланировано омолодившейся природой. Он кинулся в воду в одежде, в два широких маха сократил дистанцию и заключил Лизу в объятия. Они занимались любовью в воде. Лиза сжимает блестящие поручни, ее крепко сцепленные пальцы еще крепче сжимают сильные руки Камиля. Он будто боится упустить ее, ставшую в эту ночь безумно дикой, как сама природа. Следующей ночью они снова встретились в бассейне, потом еще и еще. После Лизы не стало…

Камила принесла очередную чашку кофе, рюмку коньяка и свежую прессу. Хаким выпил обжигающий напиток, глубоко затянулся сигаретой. С трудом отогнал воспоминания и с еще большим трудом заставил себя настроиться на размышления о странном поведении Джеба.

Он знал, что на яхте нет контрабанды. Что бы это значило? Тогда какого черта он взял дрифтер на абордаж! В конце концов эта фраза обязана стать ключевой. Во всяком случае, таковой она является для Джеба, наверное, предвидевшего реакцию Камиля, на роскошной яхте которого пираты искали либерийские алмазы. Это даже не пираты, а уроды натуральные. Камиль не дурак, он увидел работящие руки, которые в сочетании с дурной головой смотрелись паршиво и даже комично. И где найти правду между этими противоречиями? Может быть, она облачена в тонкий намек: «Я знал, что на яхте нет контрабанды»?

Хаким был близок к разгадке. Ему в этом поможет Али Махфуз – он уже на пути к вилле.

А пока есть время пройтись по дому, где могли быть счастливы два человека. Они могли просыпаться по утрам в этой спальне, пить кофе в столовой, принимать друзей в гостиной. Могли на цыпочках подходить к детской и, одаривая друг друга любящими взглядами, прислушиваться к нежному дыханию их ребенка.

Камиль жил один в этом просторном доме, и все же это был их дом, его и Лизы. Дом, где она ни разу не была. Она могла облюбовать эту спальню, где шторы всегда были распахнуты и солнечный свет был здесь постоянным гостем. Он бы соревновался с солнцем, успевая первым коснуться ее лба, щек, губ. Он бы читал ей свои стихи – простые, наивные, глупые, чтобы видеть улыбку Лизы и смущение на ее щеках. Словно это были ее стихи, и она конфузится всякий раз, когда слышит их. Мысленно прерывает Камиля, мысленно рвет страницы своего дневника, где сочетаются длинные и короткие строки, где рифма в каждом слове.

Но в доме была еще одна комната, куда мог заходить только один человек. Она была маленькой и повторяла размеры комнаты в университетском общежитии. В ней не было мебели, за исключением лавки, стоящей посередине и справа от высокого оконца. Рядом с ней лежал на полу коврик для моления. А в углу, смотрящем на восток… Там за занавеской скрывалось самое интересное, что было в доме Камиля: Святое Распятие . Казалось, кровь из стигматов распятого Христа капает на пол.

Камиль закрыл за собой дверь, распахнул маленькую шторку и несколько мгновений не спускал глаз с Иисуса Христа. Не оборачиваясь, шагнул назад и опустился на лавку. Слева – четки. Он всегда оставлял их на этом месте. Он перебирал, гладил самшитовые шарики, уже не глядя на распятие. Его взгляд был обращен внутрь себя. Он трижды перебрал четки, встал, запахнул штору и вышел из комнаты, закрыв ее своим ключом.

На открытой площадке возле бассейна Камиля поджидал Шахин. Под глазами охранника синели недужные круги, черные глаза казались провалами. Он чувствовал свою вину и в то же время не был виноватым. Если бы он заговорил на эту тему, услышал бы от хозяина нечто подобное: «На тебе нет вины, Шахин».

– Что нового? – спросил Камиль, занимая прежнее место в шезлонге и знаком приглашая охранника присесть рядом.

Шахин опустился в парусиновое кресло, застонавшее под ним. Закинул ногу за ногу и только сейчас отметил густой слой пыли на черных туфлях.

– Махфуза сейчас привезут. Мне доложили, что он навеселе. Ну ничего, здесь ему будет не до веселья, – раздраженно проворчал охранник.

– Кажется, я его знаю.

– Да, он поставляет рыбу и в «Синдбад» тоже. Ему под пятьдесят.

Камиль рассмеялся.

– Я это увижу своими глазами! К чему такие подробности?

«По крайней мере одному человеку здесь все же будет весело», – с прежним настроением подумал Шахин. Он потерял своих людей, не говоря о том, что сам чудом уцелел. И не мог назвать их лучшими – хотя ситуация понуждала к лицемерию: «Я потерял лучших». Может быть, Камиль изначально избрал верное решение окружить себя людьми со стороны, дабы не быть за них в ответе. Каждый знал степень риска и за что получает деньги. Кажется, Камиль больше озабочен беспорядком на своей яхте и в первую очередь ждет сообщений от шкипера и личного краснодеревщика – что работы после разбойного нападения закончены.

Охранник носил имя знаменитого кинематографиста Шахина Юсефа, родившегося в Александрии и снявшего фильмы «Прощай, Бонапарт» и «День шестой» – по роману Андре Шедида с участием певицы Далиды. В связи с чем нередко нарывался на скрытые усмешки: за глаза его называли Бонапартом. По непонятной причине Шахин в глазах начальника, ставших вдруг озорными, буквально увидел название треклятого фильма о «маленьком французе». «Весело ему», – уже во второй раз подметил он с неудовольствием.

– Что думаешь о гастролерах? – спросил Камиль. – Они здесь или успели покинуть страну?

– Не успели, – твердо ответил охранник. – Им нужно отсидеться, дождаться, когда суета в портах уляжется.

Со стороны центральных ворот послышался шум: ворчание автомобилей и скрип металлических створок. Затем колеса джипов прошелестели по гальке и замерли в середине просторного двора.