Директива – уничтожить - Нестеров Михаил Петрович. Страница 71

Убавив огонь до минимума, Роза решительно направилась к двери. Закрыв кухню, она, стараясь не привлекать внимания имама, тихо прошла к выходу из актового зала.

Фаина Усланова, прилежно сидя на своем месте, как школьница, прятала в ящике стола роман. Ящик был наполовину выдвинут, девушка, согнувшись над книгой, с головой ушла в чтение. Она даже не расслышала торопливых шагов, гулко раздававшихся в пустом коридоре школы, и пришла в себя тогда, когда было уже поздно. Поворачивая голову и еще не видя, кто входит в приемную, Фаина попыталась задвинуть ящик стола, но тот, как назло, перекосился.

Хотя Фаине исполнилось 19 лет, она пока не сумела выбраться из мироощущения, которое называют подростковым. Девушка все еще была ученицей, испытывающей трепет с примесью страха перед известным всей Москве директором. Вот и сейчас с покрасневшим лицом и шеей она толкала ящик, боясь увидеть именно его. Конечно, он даже не сделает ей замечания, а может, и вовсе не заметит ничего, но саму Фаину это не устраивало. Она чувствовала, что после подобного происшествия будет испытывать душевный дискомфорт. Это звучало дико по-взрослому.

Наконец она справилась с ящиком, и тот с грохотом встал на место. Одновременно с этим глаза секретарши встретились с озабоченным взглядом Розы Гафуровой. Фаина облегченно вздохнула, роняя руки на колени. Повариха, глядя на нее, улыбнулась.

– Что читаешь?

– «Детские игры» Джонстоуна.

– Не читала. Интересно?

– Да, жутко интересно.

– Можно позвонить?

– Конечно, конечно, звоните. – Фаина подвинула телефонный аппарат к Розе, а сама снова открыла ящик. Она уже почти закончила книгу, третий, последний том, и сейчас ей оставалось всего несколько листов. Не обращая внимания на Розу, секретарша возбужденно продолжила чтение:

«Скользкие, липкие пальцы ухватили Соню за лодыжку. Та завизжала и изо всех сил принялась колотить по голове трупа своим фотоаппаратом. Наконец Соне удалось размозжить череп, и тело женщины обмякло».

– Здравствуйте, позовите, пожалуйста, Шамиля Гафурова. Это его мать. Спасибо.

Роза не знала, с чего начать разговор с сыном. Да еще будет говорить при свидетеле. Впрочем… Глядя на секретаршу, спина которой трепетала под легкой кофточкой, Роза немного успокоилась. Девушка была поглощена романом и вряд ли обратит внимание на разговор. Прошло около минуты, прежде чем трубку взял Шамиль.

– Алло!

– Сынок, это я.

– Я слышу. Мам, мне сейчас некогда. Что у тебя за дела ко мне?

«Ну вот, – вздохнула Роза, – даже с матерью не может говорить нормально».

– Дела срочные, Шамиль. Немедленно приезжай ко мне на работу.

– В школу, что ли? Я давно говорил, что тебе пора увольняться оттуда! Таскаешь копейки, что у нас, денег нет? И вообще, что у тебя случилось-то?

– Не знаю… Мне кажется, что тебе оставили посылку.

– Какую посылку, мам?! Ты о чем? Мне некогда, понимаешь?

– Понимаю. – Она сделала паузу, невольно опуская глаза на книгу, которую читала секретарша.

«Джесс рванулся на кухню и, вернувшись оттуда с огромным ножом для разделки мяса, отхватил трупу руку по локоть. Соня с трудом оторвала от своей щиколотки мертвые пальцы и чуть было не грохнулась в обморок».

Повариха покачала головой, глядя на худенькую фигуру секретарши. Ей казалось, что та сейчас рухнет под стол. Роза возобновила разговор с сыном.

– Шамиль, я еще толком ничего не знаю, возможно, посылку оставили для меня, но под тебя.

– Мама! Я ничего не понимаю! Абсолютно! Ты можешь сказать нормальным языком, что случилось?

– Не могу. Боюсь, что ты запутаешься окончательно. В общем, так, Шамиль, через пятнадцать минут ты должен быть у меня. Понял?

В трубке телефона повисла сердитая пауза. Роза вынуждена была повторить вопрос строгим голосом:

– Ты понял, Шамиль?

– Да, – ответил он недовольно. Мать есть мать, приходилось слушаться. – Сейчас буду.

Женщина положила трубку, поблагодарив секретаршу.

Фаина не ответила.

«Окровавленная голова с перекошенным ртом и пробитым черепом, из которого сочился мозг, влетела в комнату, разбив окно. Ударившись о противоположную стену, она покатилась по полу, оставляя за собой кровавый след».

Выходя из приемной директора, Роза посмотрела на часы: 10.50.

– Скоро тебе предстоит еще работа. – Алла Мещерякова, назвавшаяся в кабинете раввина Курамшиной, не отрываясь с улыбкой смотрела в непроницаемое лицо Родиона Кочеткова.

– Не блажи. – Кочетков поймал ее взгляд и посмотрел на часы: 10.50. Через десять-двенадцать минут должен сработать часовой механизм заложенной в школе бомбы. Кочетков нервничал, оттого и был чрезмерно скован.

В душе он немного завидовал Ковалю, который сейчас находился в непосредственной близости от школы. Ему было поручено снять взрыв на видеопленку. Николай Иванов, отдавший приказ Ковалю, перехватил взгляд Романа: «А я?» – и молча покачал головой: нет.

Он прав, подумал Родион, я совсем забыл, что скоро нам предстоит встреча с нужным человеком.

Как только Коваль уехал, в контору явились Алла Мещерякова и Костя Суров. Девушка вся светилась, а ее спутник по обыкновению «косил» под глухого. Вначале Алла впорхнула в конференц-зал и дала всем понять, что у нее хорошее настроение, которым, в общем-то, мало кто интересовался. За исключением Иванова. Алла была его любимым штурмовиком. После этого она скрылась в кабинете шефа.

Вообще сегодняшнее утро начиналось не совсем обычно. Взять хотя бы священника, которого Иванов представил как отца Алексея. Лик святого отца напоминал скорее лицо артиста. Вернее, артистки. Если рассмотреть его внимательнее, можно было заметить, что отец Алексей пользуется тенями и тушью для ресниц. Во всяком случае, кожа под глазами была более светлой и как бы утомленной, а ресницы все еще носили на себе следы туши. Если бы отец Алексей заметил эту небрежность, наверное, пришел бы в уныние и весь вечер просидел грустный-грустный, комкая в холеных руках платок. Но он не подозревая о следах косметики на своем лице, был доволен собой.

Старший, представившийся отцу Алексею Николаем, сообщил, что въехали они в этот офис довольно давно, но так до сих пор и не освятили его. И, наверное, не сделали бы этого, если бы не неудачи, которые стали преследовать их на каждом шагу.

– Это от этого, – на редкость доходчиво пояснил отец Алексей, обводя руками вокруг себя.

Иванов вынужден был согласиться с ним.

– Да… батюшка, это – именно от этого. И потому мы пригласили именно вас. Мы не просто организация, мы – политическое движение. У нас много офицеров, которые были воспитаны не совсем в духе… гм… любви к Богу. Я, кстати, сам только недавно поменял точку зрения на религию.

– Я понимаю.

Отец Алексей величаво возвышался над краснолицым начальником службы безопасности. Руки его были сложены на груди, в глазах печаль.

– Так вот. В свое время, еще в самом начале нашего становления, Министерство юстиции чинило нам всевозможные препоны. К примеру, если движение политическое, то военные, его непосредственные участники, должны выйти в отставку. Надо сказать, на этом мы потеряли немало. В основном приходилось жалеть о людях – о самих военных и части лектората. Наиболее преданные оставили службу. Мы еще были «зелеными» тогда, не имели понятия об аудиторах, у нас не было адвокатов. И вот мы узнаем, что в Министерстве юстиции сидят совершенно безграмотные люди. Адвокаты, которых мы наняли, ахнули: какая отставка! Одним словом, нас здорово пощипали, однако к нам вернулись люди. И теперь мы не хотели бы снова обжечься. Короче, святой отец, мы чувствуем, что помощь божья нам необходима, но не желаем огласки. Поэтому пригласили вас. Одного. Мы верим в Бога, и это не из моды, что ли. Не обижайтесь, святой отец, ведь куда ни глянь, везде православные священники: чуть ли не в каждом репортаже по телевидению. А при Президенте они находятся постоянно, как телохранители. Поэтому я и упомянул о моде. Так что пусть это останется между нами: вы, батюшка, мы и… – Иванов указал глазами в потолок.