Диверсанты из инкубатора - Нестеров Михаил Петрович. Страница 12
Ни с того ни с сего Матвееву привиделся дорожный знак «Осторожно, дети!».
Он не видел глаз Наймушина – он неотрывно смотрел на Тамиру. Дикарка чуточку издевалась над инструктором, поигрывая отяжеленными бровями, кривила окольцованные губы. Полковник чувствовал настроение Сергея и был не на его стороне. Инструктор увидел взрослые глаза на «лице призывного возраста» и понял, что слово «беспредел» здесь не лишнее. Возможно, он в лице Михея увидел тех, кого называют хозяевами ночных улиц.
Сергей впервые в жизни по-настоящему испугался. Внешне оставаясь спокойным, он ощутил сгусток страха в том месте, куда давил глушитель «бизона». Не смея оторвать глаз от Наймушина, он все больше убеждался: этот парень, закаленный в уличных драках, не то что способен выстрелить, он выстрелит без раздумий.
– Извини, – Сергей послал взгляд на Тамиру поверх плеча Михея.
– Да ладно тебе. – Дикарка округлила насмешливые глаза. – Шуток не понимаешь. Давай, учи нас стрелять. Лично я предпочитаю стрелять от бедра, чем навскидку из походного положения. Михей, не будь жмотом, поделись «бизоном».
Наймушин передал оружие подруге. Дикарка переместила вооруженную руку в сторону мишени и с одной руки произвела три форсированные очереди. Три пули пробили верхнюю треть мишени, остальные шесть левую и правую части.
Инструктор послал выразительный взгляд в сторону Матвеева: «Ну и зачем я вам нужен? Если уж подруга так стреляет, чего говорить о парнях».
Матвеев адресовал схожий взгляд Наймушину: «Почему раньше не сказали?»
– Пусть выработают шнеки, товарищ полковник, – подал идею Сергей. – Что у них еще есть?
Матвеев раздельно произнес:
– Пистолеты. Телефоны. Велосипеды. Видеокамеры. – И добавил пророчески: – Кстати, и это касается всех: остерегайтесь делать глупости там, где есть видеокамера.
Инструктор пожал плечами: «Хорошо». А выражение лица говорило: «Да вы все четверо чокнутые».
Матвееву же вспомнился полковник Щеголев:
«Этап в первые два месяца, который мы называли первым коррективным, изменил курсантов до неузнаваемости. Это были уже не те мальчишки, которые смотрят в рот и выполняют любые приказы. Уже на этом коротком этапе мы научили их четко отделять возможное от невозможного».
По пути в Москву Матвеев неожиданно спросил у Наймушина:
– Расскажи о себе.
– Что именно?
– Как ты оказался на улице, на вокзале.
– Вы знаете.
– И тем не менее. Ответь, почему ты выбрал Ярославский вокзал?
– Выбрал? – Наймушин усмехнулся и покачал головой. – Далеко от дома не хотел уходить. На Казанском половчее было выжить, но я выбрал «Ярославку». Потому что вокзал на той стороне улицы, где был мой дом. Я понимал, что не смогу перешагнуть через порог квартиры. О том, чтобы вернуть ее, я даже не думал – мне еще пятнадцати не исполнилось. В голову другие мысли лезли: подкараулить новых хозяев в подъезде и – ножичком их. Но такие мысли приходили с голодухи, с кайфа. Такие мысли свободны от возраста. Они могут прийти и в двенадцать, и в семьдесят. Потом приходил в норму: новые хозяева тут ни при чем. Отца и мать не искал. Они уехали в другой город. И меня перед отъездом не искали. Потому что я ушел из дома, когда они основательно подсели на алкоголь, «синяками» стали. Думаю, их сразу развели на бабки, или они их быстро пропили. Слышал, что они в деревне хотели дом купить. А что дальше? В деревне пахать надо от зари до зари. Про это мне еще бабка говорила. Таких разговоров и на вокзале наслушался. Знаете, чем пахнет вокзальный воздух? Безнадегой. Вот вы, товарищ полковник, ни в чем не нуждаетесь, здоровы, счастливы. Сходите на вокзал, вглядитесь внимательно сначала в толпы людей, потом в отдельные личности, вдохните воздух полной грудью.
– Полагаешь, уловлю запах безнадеги?
– Задохнетесь в нем.
Полковник долго молчал. Незаметно посмотреть на Тамиру и Михея не получилось. Дикарка даже подмигнула ему, и он расшифровал: «Спрашивай, как я оказалась на улице». Он не искал пути к отступлению, не собирался выходить из положения, которое с натягом называлось неловким. Он решил прояснить еще один спорный момент.
– Когда попросил начальника курса назвать лучших курсантов, он, не задумываясь, выделил вашу троицу. Он объяснил мне причину, но я хочу услышать вашу версию.
– Карантин длился двадцать восемь дней. Двадцать восемь? – Наймушин уточнил у Тамиры.
– Да, – тряхнула она дрэдами.
– Нас привезли в «Инкубатор» на одной машине, мы с самого начала решили держаться вместе. Были готовы зубами отстаивать нашу дружбу. Мы с Витькой каждый день приходили к проволочному забору, за которым была женская локалка. Иногда Тамире позволяли поговорить с нами, но чаще всего отказывали. Инструкторы были не без глаз, доложили директору курса, Иуда и принял решение направить нас в «подразделение особого назначения». Всего же в карантине сто восемьдесят человек насчитывалось. Отбирали, как правило, крепких, спортивных, и чтобы в дерьме по уши были. Кого-то в суворовское отправили, кого-то в кадеты записали, кто-то снова на улице оказался. Два года прошло. Но своего прошлого, которое осталось за проволокой «Инкубатора», я не забыл.
Глава 8
Из России в Хорватию
Матвеев забыл, что ему передал по телефону личный адъютант Бурцева. Поскольку у всех адъютантов одинаковый тон, они по горло напичканы гонором, смысл высказывания лощеного помощника сводился к следующему: «Генерал Бурцев готов проявить нетерпение, если ты, шваль, задержишься хоть на минуту и не явишься ровно в семнадцать ноль-ноль».
Матвеев постарался не дать проявиться генеральскому нетерпению и явился минута в минуту.
– Шеф ждет вас. – Капитан кивнул на широкую и высоченную дверь, куда, не приседая, могла проскочить толпа слонов и носорогов. Матвеев тут же окрестил приемную «Джуманджи». И задал вопрос:
– Вы три или четыре года работаете с генералом. Не трудно?
На самом деле это был перевод со слов: «Ты пыряешь на генерала столько, сколько я тебя не знаю. Не затрахал он тебя?»
– Трудно первые сто лет, – дернулись кончики губ адъютанта.
Наверное, это тоже был перевод: «Это не худшее место, где я мог оказаться. Кругом столько отстойников…»
Матвеев ответил капитану искренней улыбкой и шагнул в кабинет генерала.
Бурцев встретил его в своей обычной манере – подчеркнуто сухо. Но Матвеев мог дать голову на отсечение, что мина недовольства на лице генерала лишена взрывного механизма. Она стращала, наводила трепет, призывала каждого вкалывать и переживать за дело так, как делал это сам генерал. Или делал вид, что делал.
– Как, на твой взгляд, курсанты? Готовы к работе? Присаживайся, – предложил Бурцев, поведя изящной бровью в сторону стола для совещаний.
Матвеев в очередной раз ощутил неловкость и одиночество. Он руководитель секретной операции. Он подготавливает к работе за рубежом сразу две команды. И даже если смотреть на операцию с конца, а не с начала, то и в этом случае на первое место выходит эвакуация обеих групп. И в этой связи он нередко виделся себе птенцом, вылупляющимся из яйца. Проклюнул скорлупу и поглядывает на незнакомый мир одним глазом.
– Присаживайся, – поторопил Бурцев и поставил вопрос иначе: – Твое первое впечатление от курсантов?
Матвеев сел за огромный стол и ответил предельно откровенно. В одно слово умудрился запихнуть все свои ощущения, замешанные на наблюдениях за подчиненными.
– Горечь.
Генерал повторил за ним и пожевал губами, словно у него во рту была горькая таблетка.
– Значит, должны принести пользу. Готовишь эвакуационный коридор?
– Так точно.
Генерал жестом руки дал понять: «Начинай».
Матвеев открыл папку. Сложив руки так, будто втихаря подравнивал кипу бумаг, уставился, склонив голову, на середину стола.
– Между прибрежными городами и населенными островами Хорватии регулярно курсируют паромы и теплоходы. Национальный перевозчик – компания «Ядролиния». Туристам предоставляется возможность проплыть вдоль всего побережья на комфортабельных теплоходах-паромах. В зависимости от размеров корабля на его борту могут путешествовать от пятисот до полутора тысяч пассажиров и находиться от ста до трехсот автомобилей. Из города Ровень – район Истрия – туристы могут отправиться в однодневную экскурсию в Венецию на «Ракете». Визы не нужно – достаточно купить билеты на корабль.