Мужская работа - Нестеров Михаил Петрович. Страница 22

Анатолий вышел в коридор. Над столом портье, читающей какую-то книгу, горел свет. Подполковник из своего 512-го пошел к Ухорской. Постучал еле слышно, однако поморщился так, словно молотил в дверь ногами. «Если уж она на раздражающие трели телефонного звонка не отреагировала…»

Отключила? – повторился он в мыслях. И получил отрицательный ответ на немецком: портье, эта ряженная в розовую кофту плоскодонка, сказала, отрываясь от чтения:

– Фрау Брунер нет. Она два часа назад ушла из гостиницы.

На просьбу Полины разрешить ей одеться Глеб Карпенко ответил насмешливым взглядом. Женщина сидела на кровати, натянув на себя одеяло. Открытыми оставались ее плечи, шея, которую Карпенко нашел изящной. Впрочем, он мог по достоинству оценить все тело Ухорской, дав ей возможность накинуть на себя что-то из одежды.

– Давай одевайся, – грубо разрешил он и даже не посмотрел на Рощина. Одетый в халат, тот стоял на коленях и держал руки на затылке. В паре шагов от него находился Петерсон, в самом начале предупредивший вице-консула: «Дернешься, по очереди буду нарезать куски с тебя и твоей сучки». Хотя удивился: Штерн говорил о «сан оф э бич».

Борис стоял вплотную к кровати и неотрывно смотрел на Полину. Он не долго ломал голову над тем, кто эти люди, их украинский говор все поставил на свои места.

Вот и он дошел до точки и привел с собой человека, с которым его связывало непродолжительное прошлое и надежда путь на коротенькое, но по-настоящему счастливое будущее.

Его широко открытые глаза говорили Полине: «Скажи, что ты случайный гость здесь. Скажи на немецком, что ты шлюха, проститутка из «Шератона». Пусть они заглянут в сумочку и убедятся, открыв паспорт на имя Хельги Брунер». Но все его взгляды были напрасными: Ухорская попросила разрешения одеться на русском.

Ей не уйти от них, не уйти, лихорадочно соображал Борис и даже представил себе невероятную вещь: Полине разрешают подойти к платяному шкафу, который находился рядом с дверью. Не это ли она имела в виду?

И вот ведь черт, она совершенно спокойна. Почему бы ей не сыграть по простейшему сценарию, где на первом плане слезы, короткая истерика, мольбы о пощаде и прочее.

Нет, такие роли ей не к лицу. Невозможно представить ее со слезами на глазах, лишь слегка беззащитную: «Рощин, я схожу по тебе с ума». И в то же время бесшабашную, играющую с риском в смертельные игры.

Ухорская ровным жестом откинула с груди одеяло, в неторопливом темпе высвободила ноги. Баба в самом соку, сглотнул слюну Карпенко, переводя взгляд с высокой груди женщины на ее плоский живот, красивые бедра. Все от женщины, ничего девичьего, пришел к выводу Глеб. Все зрело, вкусно, с достоинством бесстыдно, раскованно и со знанием своей цены. А цена – это ее соблазнительный возраст.

Он хотел ее только глазами, а все накопленное внутри выплеснется позже и не с ней. Может, в одиночку.

Над тем, что в его прелюдии что-то пошло не так, он не думал – мыслям в голове не хватало места. Он не замечал, что одна из жертв, причем женского пола, не боится его.

Сегодняшняя ночь стала нравиться Карпенко все больше. Он с нарастающим вожделением и интересом смотрел на руки Полины, взявшие пижамные брюки, на те же бедра, которые вскоре скрыла полосатая материя. В великоватых брюках, раздетая по пояс, она выглядела еще привлекательнее.

– Кто ты? – спросил Глеб, когда женщина села на кровать, скрестив ноги.

– А ты кто?

Карпенко рассмеялся. Он ценил смелость в людях, сам частенько демонстрировал чудеса храбрости, и ему это нравилось.

– Я первым задал вопрос.

– Я его любовница, – Полина кивнула на Рощина. – Если не трудно, подай пижаму. – Она указала на куртку, лежащую на краю кровати.

Карпенко подошел и нагнулся к пижаме. Высвобождая из-под себя ногу, Ухорская потянулась навстречу Глебу. Когда доигравшийся в прелюдии Карпенко подал ей куртку, пальцы подполковника ГРУ обхватили его запястье. Дернув противника на себя, она с коротким выдохом через нос ударила его коленом в голову. Удар пришелся в самую широкую часть зашумевшей головы Глеба – в висок. Не давая ему опомниться, держа его обеими руками, Полина рванула его на себя и в сторону, скатываясь вместе с ним с кровати. Заодно сбивая Бориса Рощина с линии огня и тоже в сторону: ствол пистолета Петерсона к этому времени был направлен не на спину дипломата, а себе под ноги – было от чего разинуть рот и растеряться.

Находясь в партере с двумя здоровыми мужиками, Ухорская сотворила невероятную вещь: снесла подсечкой Леонида Петерсона.

Но все же силы были не равны: Карпенко быстро очухался и наотмашь ударил Полину в челюсть.

Придя в чувство, Ухорская тряхнула головой и провела языком по разбитой губе. Сплюнула кровью на кровать.

– Сука! – Она нашла глазами Карпенко. – Ты женщину ударил.

– Кто ты такая? Откуда? – Карпенко нервничал. Впервые в жизни он, держа палец на спусковом крючке, не решался нажать на него.

Как и Андрею Прозорову, Полина назвала Глебу всего три буквы:

– ГРУ. – И добавила: – Плохо ваше дело, ребята.

Карпенко перевел взгляд на Петерсона, и Ухорская только сейчас заметила его необычную форму головы.

– Ух ты! Это я тебя так уделала?

– Заткнись, тварь!

– Как скажешь. Только учти: за убийство старшего оперативного офицера военной разведки тебя по твоей редкостной башке ни Штерн, ни тем более Альбац не погладят. Ты прикинь своим патиссоном, сколько тебе отмерят мои коллеги из «Аквариума». Делай универсальную петлю и просовывай в нее свою уникальную голову.

– Заткнись, я сказал! – рявкнул Карпенко, покорно проглотивший оскорбления в свой адрес.

– Все, я иссякла.

– Доказательства! – резко потребовал Глеб. – Докажи, что ты работаешь на ГРУ.

– Возьми из сумочки мой паспорт, открой его и спроси себя, похожа я на Хельгу Брунер или нет.

– Что будем делать? – спросил он приятеля.

Петерсон, крепко сжимая в руках пистолет, ответил не сразу.

– Не знаю. Решай ты.

– Отвезем их к Штерну, – предложил Глеб.

– Боже, какие мысли в этой голове! – Полина подмигнула Рощину. – Нам нужно одеться. Как вы на это смотрите, ребята?

Ребята посмотрели на это с пониманием. Через полчаса черный «Ситроен» доставил их в датское представительство авиакомпании «Аэроферри», чей офис располагался на Бернсторффсгаде. Еще через двадцать минут к нему подъехал вишневый «Рено» Антона Альбаца.

Капитану Киселеву казалось, что эта ночь никогда не кончится. Только недавно он нашел неплохое определение, венчавшее этот бешеный промежуток времени: «Разведчиков, перебежчиков и их трупы перевозят только в багажниках посольских машин». И на тебе!

Он остановил машину напротив дома Рощина, и они с подполковником Холстовым, едва ли не копируя предшественников, подошли к воротам.

– Тут кодовый замок, – сориентировался Анатолий Холстов.

– Четыреста тридцать три, – зло выговорил Киселев, знавший о вице-консуле, которому он вешал прослушку, больше, чем о самом себе.

Пройдя по двору и поднявшись по ступенькам, оба офицера, как по команде, обнажили пистолеты: дверь была приоткрыта, а в верхней ее части зияло ровное отверстие.

Они обошли весь дом, отдавая себе отчет в том, что никого не найдут. И это для обоих стало облегчением: возможно, Рощин и Ухорская еще живы.

– Нет трупов, нет и дела, – выдал очередной и буквально черный перл Киселев.