Один в поле воин - Нестеров Михаил Петрович. Страница 74

Шустов усмехнулся и промолчал.

– Если все так, как ты говоришь, – пояснила гостья, – Оганесян не мог действовать заодно с Рожновым. Или с Костериным.

Соображала она на лету. Очень смело, в какой-то степени рискованно. Шансы с Оганесяном равнялись сорока девяти к пятидесяти одному, но Архипова умело распознала, в чью сторону колеблются весы. Складывалось впечатление, что она загодя просчитала все варианты и пришла к Олегу с готовым уже раскладом.

– А дальше? – спросил Олег, подходя к телефону.

– Дальше? – Архипова пожала плечами. – Там будет видно.

Поджидая Оганесяна, Архипова продолжила расспросы. Ситуация заставляла быть начеку. Олег не сбрасывал со счетов тот факт, что Ирина могла действовать заодно с Рожновым. Тогда тот, разумеется, знает о короткой записке Шустова. Что в таком случае мог предпринять полковник? Конечно же, он примет игру и с помощью Ирины выяснит, насколько осведомлен его подчиненный. Что дальше – понятно без слов. Конечно, бывшего преподавателя центра специальной подготовки ФСБ не так-то просто ликвидировать, однако это лишь вопрос времени.

Например, убийца и сейчас мог явиться на квартиру Шустова по вызову той же Архиповой. Олег был готов ко всему. Рубашка навыпуск скрывала заткнутый за пояс брюк полуавтоматический пистолет "40F", "сигма" американской фирмы "Смит-и-Вессон". Магазин этого симпатичного пистолета вмещал пятнадцать патронов. С таким оружием Шустов был спокоен за себя. Кто-то из отряда тратил деньги на новые машины, модные шмотки, а Олег в первую очередь купил себе надежное оружие, стоящее неимоверно дорого: за "сигму" он выложил три тысячи долларов. Но она стоила этих денег. Проблема была только с патронами сорокового калибра, но у Шустова имелась пара запасных магазинов, этого было вполне достаточно для личной безопасности.

Когда в прихожей раздался звонок и Олег встал, чтобы открыть дверь, Архипова насмешливо бросила ему в спину:

– Осторожнее, Олег, эта штука у тебя в штанах может выстрелить.

Шустов про себя обругал проницательную гостью стервой и впустил Норика.

Оганесяна пришлось долго вводить в курс событий, он постоянно переспрашивал, не в меру горячился. Он помрачнел, когда до него дошло, что Андрей не все рассказал ему, – значит, доверял не до конца. Он вспомнил и свои вопросы и ответы Андрея: "А ты ничего ему не припел?" – "Мы молчали как рыбы..." Яцек разговорил-таки клиента на свою голову.

Норик не представлял, что делать дальше, как собирается поступить эта женщина. Она ему очень понравилась, что сбивало с толку. В другой ситуации он бы попросил Олега погулять часок на улице.

Оставив Архипову в комнате, они с Шустовым потягивали пиво на кухне.

– Она часто приезжает к тебе? – шепотом спросил Норик.

– Страдаешь болезненным любопытством? Она не в моем вкусе, – вынужден был солгать Шустов. – Малость мужиковатая.

– Я бы так не сказал. – Оганесян глянул на Ирину. Из кухни она виделась в профиль, сидит на прежнем месте, подобрав под себя одну ногу, молодежная "платформа" – на полу, в руках сигарета. – С кем она приехала?

– Черт ее знает... Может быть, одна. У подъезда какая машина стоит? – спросил Шустов, предвидя ответ.

– Никакой, только моя.

Они вернулись в комнату. Архипова, не глядя на Олега, спросила:

– Тебе нужны доказательства, что я не заодно с Рожновым?

Шустов хмыкнул и перевел взгляд на Оганесяна:

– Теперь нет. У меня есть неплохой план, сработает ли он, зависит от тебя.

Ирина уселась поудобнее, приготовившись слушать.

– Во-первых, – начал Олег, – нам необходима поддержка твоего начальства.

– Большую помощь оказать не смогу, – покачала головой Архипова. – Пока в этом деле многое неясно. Скажи, что именно ты хочешь, и я отвечу.

Через десять минут, выслушав Олега, Ирина сказала:

– Думаю, с этим проблем не возникнет.

76

Громко лязгнул замок. Насколько позволял стопор, открылась дверь камеры.

– Грачевский Владимир Иванович, – выкрикнул продольный, – на выход.

Грач поднялся со шконки и вышел в тюремный коридор. Не дожидаясь приказа, встал лицом к стене, заложив руки за спину, и простоял так, пока контролер закрывал дверь и на скорую руку обыскивал.

– Прямо, – поигрывая ключами, охранник с погонами старшего сержанта и в возрасте генерал-полковника шел в шаге от обвиняемого.

В камере, где вторые сутки парился Грачевский, содержалось сорок подследственных – на тридцать коек это приемлемо. Дежурный помощник начальника следственного изолятора, проработавший в этом заведении около пятнадцати лет, два дня назад встретил Грачевского как родного.

– Ба, Грачик собственной персоной! А я смотрю – ты или не ты. Надолго к нам?

– Пока не надоем, – откликнулся Грач, пожимая руку дежурному.

– Ну, значит, сидеть будешь вечно. – Тот проводил подопечного в привратку, а сам занял место за столом. Поглядывая на Грача, наклонившегося к зарешеченной амбразуре привратки, порылся в журнале. – Володь, люксовых номеров нет, устрою тебя в шестьдесят восьмую, там человек сорок, не больше. Ну, как там на воле? – тюремщик мастерски изобразил на лице тоску. Казалось, еще немного – и он натурально заплачет.

Они проговорили минут десять, после чего Грача, на сей раз минуя отстойник, отконвоировали в "шесть-восемь".

...Владимир ожидал, что его поведут в одну из следственных камер для допросов, однако его привели в комнату для свиданий, в конец длинного стола, где в ряд стояли шесть телефонных аппаратов. Заключенных от посетителей отделяла стена из толстого плексигласа.

Грачевский сел на стул, осматривая посетителей.

Увидев его, напротив сел представительный мужчина лет сорока пяти и взял в руки трубку. Кивая, он поздоровался и обнадежил Грача:

– Не бойся, я не кусаюсь.

– Да и я не лаю, – отозвался Грачевский, зная уже, с кем разговаривает.

– Это ты припечатал моего парня к гаражу?

– Понравился отпечаток? – Грач с видимым превосходством и пренебрежением смотрел на человека, который считал себя вором в законе.

– Понравился, – невесело усмехнулся Станислав Сергеевич и подозвал к себе парня, которого Грач узнал с первого взгляда. – Посмотри, Максим: этот человек помогал Ширяевой?

Максим подошел ближе, хотя и на расстоянии узнал Грачевского. Они недолго смотрели друг на друга. Потом, отрицательно покачав головой, Максим ответил отцу:

– Нет, это не он.

Не он...

Пожалуй, другого ответа от сына Курлычкин и не ожидал. Качая головой, подумал: "Что же это, сын, с тобой происходит?"

– Пап... – Максим тронул отца за плечо. – На два слова.

Они отошли в сторонку, Курлычкин дал знать сопровождающему, что свидание еще не закончено.

– Пап... Я знаю, ты многое можешь, сделай для меня одну вещь.

Они проговорили около двух минут, Грач не сводил с Максима глаз, вспоминая, как брали они его с Валентиной, везли в деревню, сажали в погреб...

Станислав Сергеевич так и не вернулся к телефону: сделав знак капитану, он с сыном вышел из комнаты. На пороге Максим обернулся к Грачевскому и отрицательно покачал головой. "Я сделал все, что смог", – говорили его глаза.

Курлычкин не стал разжевывать сыну, что он не один, у него друзья-товарищи, его не поймут. Можно было объяснить его поведение с судьей – по большому счету, это его личное дело, но вот что касается других...

Нет, ему не нужен ропот в бригаде. Да и вообще, необходимо стать самим собой, забыть все, что было до этого дня.

И Максим забудет. Станиславу Сергеевичу не осталось ничего другого, как верить в это.

Грача перевели в карцер, перед этим он в полном одиночестве около часа провел в прогулочном дворике.

Карцер представляется многим тесным помещением. Во многом это соответствует действительности, но в нем есть откидной стол, нары, умывальник, унитаз, есть и место, чтобы сделать от стены до стены пару-тройку шагов. Порой в такое помещение сажают для профилактики до двадцати человек – на час-полтора, больше в непереносимой духоте не выдержать.