Приказ обсуждению не подлежит - Нестеров Михаил Петрович. Страница 32

Приводом служил десятикратный редуктор. Металлический тросик наматывался на шкив до тех пор, пока в «струбцине» не создавалось определенное давление. После этого тросик автоматически отстегивался, в работу включался запал без замедлителя, и раздавался взрыв.

Иваненко укрылся за бетонной стеной, одиноко торчащей на пустыре брошенного чеченского поселка, и стал вращать рукоятку. Тросик, проходящий через отверстие в бетоне, натянулся. Еще… Резко ослаб.

Взрыв!

Иваненко походил на встревоженного стендовика, крикнувшего «Дай!», но запоздавшего с реакцией. Он выпрямился в полный рост и смотрел, в какую сторону полетели «тарелки» с его «струбцины».

Только ружья у него было. Он был вооружен автоматом Калашникова, который лежал рядом с редуктором, и автоматическим «стечкиным» в мягкой кобуре, крепящейся на поясе.

Солдатам-мотострелкам, которые выезжали на полигон вместе с Хирургом, такие опыты, похоже, нравились. И если Иваненко походил на стендовика, то его охрана – на охотничьих собак. После взрыва-выстрела они мчались на поиски «запчастей». Возвращаясь, качали головой над изуродованным боевиком: «Эх, как его!..» Потом Хирург таким же макаром «ампутировал» вторую ногу. Солдаты притаскивали «свежий» труп, а «израсходованный материал» заворачивали в брезент и складывали в кузов «шестьдесят шестого». Садились поодаль от экспериментатора, который что-то строчил в блокноте, подписывал отснятые видеокассеты, и многозначительно переглядывались: «Наука».

– Как это… на убитых боевиках? – переспросил Стофферс.

– Очень просто, – пояснил Иваненко. – Надевал на ногу трупа носок, армейский ботинок, потом прикреплял специальное устройство, которое нажимало на мину и создавало усилие, равное среднему весу человека [21]. А родственникам говорили, что ноги оторвало во время боевых действий. Или вообще такими нашли. Знаешь, сколько фугасов в Чечне?

– Ну ты мне еще статистику приведи. – Стофферс в нетерпении поерзал на стуле. – Дальше-то что?

– И вот однажды на месте убитого боевика оказался российский солдат. Но я об этом ничего не знал. Как всегда провел опыт. Потом едва не разгорелся дикий скандал. Меня отмазали от него. Но я не мог отмазаться от ведомства, на которое работал. Там не интересовались, как и на чем я провожу опыты, главное – результат. Что касается того погибшего парня… Его родственникам также отписались, что он потерял ногу во время боевых действий.

Откровения Хирурга Стофферсу не понравились. Георг знал, что значит попасть в «непонятку», только от «непонятки» Иваненко даже не попахивало, а натурально смердело.

Когда Георг и Марк остались наедине, немец тихо спросил: – Ты знал, чем занимался Хирург?

– Я знаю одно: вскоре он сделает то, чего не сделает другой – ты, к примеру. Если ты хочешь спросить, как я отношусь к его опытам… – Сергей пожал плечами. – У меня нет прямого ответа.

– Давай кривой, – по-детски настаивал немец, делая рукой волнообразное движение.

– Я дам тебе совет: относись к Хирургу по-разному. Не зацикливайся на чем-то одном. Ты правильно сказал: нам вместе под пули лезть.

– Относиться по-разному? – Стофферс мелко покивал. – Дельный совет. Я им воспользуюсь.

И он стал относиться к Сергею Иваненко с лютой ненавистью.

Генерал Борович был на взводе. Он был готов пристрелить Андрея Кормильцева, который пару раз докладывал по мобильному телефону, что все в порядке, более конкретно – «мы беседуем». «Долго, очень долго», – психовал генерал. На нем был вязаный джемпер и темные брюки. Ленивая туча проползла точно между Хайденау и Пирной и пролилась коротким дождем. Как по заказу – и без того непослушные волосы русского генерала вздыбились буйными побегами и блестели, как при утренней росе.

Долго…

Он отдавал себе отчет в том, что «нужная» цель заставит себя ждать. Это самолеты летают по расписанию, поезда строго придерживаются графика, а передвижение семейных авто никто не программировал.

Пару лет назад в офисе Боровича появился человек, от глаз которого спрятаться было невозможно. Не суетливые, спокойные, сами по себе они не могли вызвать никаких эмоций. Но, зная биографию этого человека, легко угадывалось, что в его голове идет непрерывный процесс поиска. Он не походил на тупую смертоносную машину, и признаков болезни Дауна в нем не отыскать. Его ответы всегда были короткими, но отнюдь не лаконичными.

Вопрос: «О чем ты думаешь, убивая человека?»

Ответ: «Еще один убитый».

Страх.

Дуболом не ответил бы короче.

И Борович, уподобляясь палисандровому генералу, поставил лаконичного человека в свой строй.

Таких людей, как Андрей Кормильцев, не надо обрабатывать, он уже обработанный – временем, смертями, фото которых хранились в его голове («этакой ограниченной базе данных», – сравнил Александр Борович) в папке Pictures, помеченной как архивная и скрытая. Его не нужно было подгонять под коллектив; он сторонился всех и всегда выбирал даже не место в офисе, а… позицию. Да так, что его невозможно было заметить. Он здесь, на виду, но в то же время его нет…

То довлела над генералом жуткая биография и специфика работы снайпера-одиночки…

Генерал обошел «БМВ», стоявшую на обочине, присел на корточки, сунул в рот зубочистку. Густой лес, железная дорога, отличное шоссе с удивительно чистыми отбойниками на поворотах. Смело можно брать носовой платок и, проверив отбойники на предмет пыли, безбоязненно сморкаться в него.

Заметил вдруг, что руки чуть подрагивают. Покачал головой. Ему нужно быть предельно собранным, его голос должен звучать до предела жестко. Хотя… может быть, что-то покровительственное смягчит его. Все будет зависеть от состояния клиентки, от ее самочувствия. Вряд ли она будет способна отмечать какие-то нюансы.

Борович выбросил измочаленную зубочистку и вернулся в машину, прикрыл за собой дверцу. Повернул панорамное зеркальце к себе, вгляделся в свое отражение, приоткрыл губы, разглядывая ровные белые зубы.

– Товарищ генерал, на козырьке есть зеркальце.

Начальник управления даже не глянул на водителя.

– Ты чем-то недоволен?

Оперативник отвернулся.

Джип «Чероки» подъехал на большой скорости и резко затормозил в десятке метров впереди «БМВ». По спине генерала прошла дрожь. «Сорвалось», – это первое о чем подумал он. Машина показалась ему живой, запыхавшейся, пышущей возбужденным жаром из выхлопной трубы, загнанной от долгого преследования. В любую секунду он готов был услышать рев полицейских машин, зажмуриться от ярких вспышек проблесковых маячков.

Однако Борович быстро сбросил оцепенение: оперативники в джипе не притащили бы за собой «хвост». Помимо «дуболома» в джипе находились два опытных опера и бывших сотрудников МИДа.

«Она должна увидеть меня», – пронеслось в голове генерала. Вот сейчас все должно идти по плану. Он отдал команду водителю:

– Встань впереди джипа.

«БМВ» заурчала, как сытая пума, и, словно одним мягким и ленивым прыжком, оказалась впереди «индейца».

Генерал открыл дверцу и медленно ступил на асфальт. Подошел к дверце переднего пассажира и склонился над ней. Он не уловил на себе взгляд Марты Зельман, он даже не смотрел вглубь салона. Он наверняка знал, что глаза женщины не смеют оторваться от его бесстрастного и тем самым пугающего облика. То, что она видела сейчас, было прямым продолжением того, на что она смотрела получасом раньше. Она окунулась в реальный триллер, и напряжение в ней продолжало нарастать с невероятной быстротой. Сейчас она обжиралась адреналином, не поспевая сглатывать. Внутри нее развивался инородный организм, распирая грудь, и страх стать задушенной им брал за горло.

Кондиция. Полная кондиция.

Борович не стал спрашивать, как прошло мероприятие, такой вопрос носил бы явные признаки сомнения. Он не просто уверен в успехе, он лениво уверен в нем. И все же одно слово в вопросительной форме прозвучало.