Убить генерала - Нестеров Михаил Петрович. Страница 53

Полковник Терехин, сидя в машине и не спуская глаз с магнитофона, на который велась запись, не переставал качать головой. Если раньше он верил каждому слову девушки (Виктор Крапивин как бы не в счет, в его словах не было веса, он – человек действия, его выход на сцену – последний), то сейчас, когда дело начало оборачиваться конкретной материей, фактически реализовывалось на глазах, вся вера куда-то пропала, испарилась, как роса под полуденным солнцем.

Он попытался объяснить свои сомнения, расшифровать их. Подготовка. Это только подготовка. Это все слова и не более того. Он не видел никаких таблеток, даже не мог представить их ни в пузырьке, ни на ладони, ни во рту. Ничего этого не было. Отсюда пришла тревожная мысль – с ним играют. И если все так, то никакого проникновения в квартиру Корсакова не будет. Лишь инсценировка, такая же, как и сейчас.

Отчего-то легко, спокойно он принял тот факт, что его водили за нос. Легко потому, наверное, что Крапивин как был в капкане, так и остался. Если ему суждено сделать шаг, другой, третий, то только с тяжелым металлом на ноге. Этот груз так и останется с ним навсегда, до самого последнего мгновения его жизни.

– Вадим, оставайся здесь, – распорядился Терехин. – А я поеду к Корсакову.

– Зачем?.. – Соловьев снял свои наушники. – А, в смысле... к его дому? Не рановато?

– Может, и рано, кто знает? Если услышишь что-то интересное, сразу звони мне.

Терехин пересел в свой джип, дожидающийся его на Малой Бронной, где, по слухам, вскоре должны начаться съемки фильма «Мастер и Маргарита»; первая сцена – на Патриарших прудах. Заметил, что напряжение не отпускало. Несмотря на все противоречивые мысли, оно продолжало нарастать. Накатывало невидимым катком: «Что-то должно произойти». Николай предполагал, что именно, но то были лишь предположения. Он втянулся в игру, которая была придумана им, а продолжение выписывала другая рука. Главное, дойти до финала, каким бы он ни был.

Он завел машину и рывком тронул ее с места.

Корсаков долго ждал этого момента. Он вспоминал о Марии Дьячковой очень редко, и никакой системы тут не было. Грустил ли, веселился ли, был навеселе или болел с похмелья. Всегда по-разному. В противном случае давно, может быть, добился бы своего. Скорее всего он не был навязчивым. Но – терпеливым. Как паук. Просто верил, что это когда-нибудь произойдет. Верил сдержанно, даже вдумчиво, как взрослый человек, а не как беспокойный озабоченный юнец. И все те минуты ожидания, из которых можно было сложить час или полтора, вдруг нахлынули на него, и он едва не потонул в них, он узнал, как много их скопилось.

Порой нетерпение портит все дело, и Корсаков начал заранее беспокоиться. Такое с ним случалось не раз. Он понимал, что его предохранитель-стержень может перегореть в самый неподходящий момент, и останется одна оболочка-шкурка. В свое время он нашел способ, как бороться с этим вялым злом. Нужно хорошенько выпить, чтобы выгнать все это дерьмо, освободить разум от опаски стать посмешищем в глазах вожделенного объекта. В случае чего можно сказать: «Был пьяный».

Выходной. Жена с собакой на даче, приедут утром. Хозяин принял душ, прибрался в квартире, задернул шторы в спальне. Вчера он невольно избавил Марию от предложения провести вечер у него дома. В общем-то, простая фраза, но крайне нежелательная, которая могла вызвать у Корсакова хоть какое-то подозрение. А оно могло возникнуть естественным путем – как продолжение неожиданной уступчивости девушки.

Корсаков порылся в коллекции лазерных дисков, нашел, как ему показалось, подходящую музыку группы «Гости из будущего». Поставил конкретную песню и соглашался с Евой: «Улыбаясь тихонько, дверь твою открываю». И в следующей нашел кое-что о себе: «Утро, а ты не можешь спать. Сколько надо ждать? В глазах твоих испуг: «А вдруг... все это правда?»

«Я позвоню», – звоном стояло в ушах Корсакова, и он мысленно поторапливал Марию, добавляя ей решимости: «Ну, давай, звони».

– Она позвонила Корсакову, – принял сообщение Терехин. И дальше слушал майора Соловьева, представлял его в машине: в такой же, как у полковника, напряженной позе, с наушниками, убранными с одного уха. – Кажется, они условились встретиться у него дома. Вот это номер, да, Коля?

Да, это номер, мысленно поддакнул полковник. Интересно, где сейчас жена Корсакова, звякнуть бы ей.

– Отзвонись, когда она выйдет из дома.

– Не раньше, чем через десять минут. Она отослала Цыганка за своим «Вольво». Вот он выходит из подъезда... Может, они решили втроем ехать?

– Скоро узнаем.

– О'кей, Коля, до связи.

«Вот они!» Сердце в груди Терехина екнуло. Он уже не качал недоверчиво головой, тому мешал, наверное, тугой поток адреналина, хлынувший через горло. Он увидел трех людей в салоне подъехавшей иномарки: Марию Дьячкову, телохранителя и самого Крапивина. Да, это он, второйснайпер, впервые решившийся показаться на улице. «Три тополя на Плющихе».

Джип «Вольво ХС» с мощным двигателем под триста «лошадей» остановился напротив подъезда. Первым вышел Цыганок и, обойдя машину, открыл дверцу со стороны переднего пассажира. Терехин бросил взгляд на окно корсаковской спальни: занавеска на окне дрогнула. «Ждет, – отчего-то кусал губы Терехин. – Дождался наконец, тарантул гребаный. Сейчас ткнет лапой в клавишу, и подъездная дверь щелкнет замком. Хотя может покуражиться мужик, дождаться, когда гостья вызовет его по домофону: «Это я, муха-цокотуха». Нет, он не паук, он – валенок», – вспомнил полковник короткую характеристику на Корсакова.

Цыганок не стал подавать Марии руки, ждал, когда она сама выберется. Профи, машинально отмечал полковник. Даже на мгновение не занял своих рук, которые в любой момент могли выхватить пистолет, толкнуть леди-босса обратно в машину, накрыть ее телом. Не суждено. Другой накроет.

Только сейчас Николай понял, что вот-вот потеряет нить, до сей поры связывающую его с этой троицей. Отчего-то казалось, что корсаковская квартира напичкана чувствительными микрофонами, что не останется без внимания ни один звук. Сила привычки...

Так инсценировка это или нет? Нет, не похоже. Потому что рискует, здорово рискует Виктор Крапивин. А с другой стороны... Стоп! Он-то зачем приехал? Он что, спец по взлому компьютерных программ? Рисовка? Но она расшифровывается с полувзгляда. Не то что полковник ФСБ, сержант милиции легко разберется с этим. Побоялся остаться один в квартире Марии? Или не хотел откалываться от компании в такой ответственный момент?

Вопросов много, но ответ всего один.

Мария подошла к двери, поднесла руку к серебристой панели домофона. Улыбнулась, что-то сказав, шагнула к двери, которая приглашала ее войти резким металлическим щелчком. Но первым вошел телохранитель, обернувшись и еще раз ощупав двор своим проницательным взглядом.

Вот тут они допустили ошибку, моментально подметил Терехин: дверцы машины остались закрыты – но не заблокированы. Что для искушенного офицера кремлевской охраны могло означать следующее: в машине кто-то остался. Вряд ли он наблюдает, скрывшись за гардиной, но вдруг?..

Все сомнения относительно своего профессионализма развеял сам Цыганок. И именно в этот момент полковник Терехин мог со стопроцентной уверенностью сказать, что с ним играют. Он видел перед собой профессиональноготелохранителя и мог легко представить кузницу, где куют такие кадры. Но не сделал из этого никаких выводов, лишь оценил его по достоинству. Цыганок словно подслушал мысли полковника ФСБ: не успела Мария войти в подъезд, как телохранитель направил пульт в сторону машины. «Вольво» протяжно икнул, вспыхнул фарами, всеми поворотниками и противотуманками в нижней части черного бампера, словно намеревался взлететь.

Подъездная дверь закрылась.

Николай перевел взгляд на «Вольво», на того, кого слегка скрывали дымчатые стекла машины. Полковник от нетерпения даже повозил ногами по коврику, как по краю татами. В груди, в голове шла настоящая борьба. «Вот он, – говорил внутренний голос, двигая глазами полковника и фокусируя их на снайпере. – Бери его, он твой, чего тебе еще надо?» Николай всячески сопротивлялся и походил на Золушку, двенадцатый час которой все никак не пробьет. Кажется, слышал серии из десяти, даже одиннадцати... Не разумом, а какой-то мозговой опухолью понимал: рано.