Шмель в паутине - Никитин Олег Викторович. Страница 41

– Поверьте, пребывание в кутузке скажется на вашем здоровье намного заметнее, – горячо уверил его Максимов. «У нас самые лучшие условия содержания…» – проворчал Обри. – Кстати, об аллергии можете не беспокоиться, оба добровольца, страдавшие от нее, у нас благополучно излечились.

– Вот как! – поразился Рауль. Насколько он знал из прессы, еще никому не удавалось избавиться от этого заболевания. Всю жизнь поедать антигистамины, когда знаешь, что мог бы закинуть их подальше, будет крайне неприятно. С другой стороны, кто знает, какую методику лечения применяют яйцеголовые, раз до сих пор не объявлено об успехе борьбы с аллергией?

Рауль крепко задумался. Казалось бы, что проще – срезать в два раза срок, выйти на свободу и предаться мести, пока свежи горячие чувства к Вешкину и его подруге? И в то же время червь сомнения подтачивал решимость арестанта. Он спросил:

– Почему вы предпочитаете работать с убийцами?

Доктор поперхнулся апельсином, его челюсти замерли и медленно разжались, выпуская измочаленные останки цитруса.

– Гм, – буркнул он. – Что ж, вы спросили, я отвечу. – Он вынул из кармана пиджака платок и принялся натирать стекла очков. – Есть основания полагать, что психика подопыт… добровольцев претерпевает некоторые, пока малоизученные изменения. Согласитесь, что хуже убийцы человека в обществе не сыскать – грубо формулируя, конечно. То есть пусть человек изменяется, – иными словами, станет лучше. Конечно, я сильно упрощаю картину, но ведь вам и не нужны ученые рассуждения, верно? Не спешите отказываться от предложения! – заторопился Максимов, заметив желание Рауля высказаться. – Я знаю, что вы не убийца, а грабитель и мошенник. Увы, я не уполномочен сообщать вам количество добровольцев, уже поучаствовавших в эксперименте, но все они находились… м-м, наедине с природой достаточно долгое время, до полугода. Я же предлагаю вам куда меньший интервал времени. Чтобы у вас был стимул согласиться с моим предложением. К тому же мы нуждаемся в статистических данных: глубина перестройки организма в зависимости от времени опыта и так далее.

– Что, Комиссия по биоэтике вам уже не указ? – набычился Рауль. – И как сильно вы собираетесь меня перестраивать?

– Совсем чуть-чуть, на глаз незаметно, – заторопился доктор. Он явно пожалел, что углубился в скользкую тему. – Вы останетесь человеком и сможете иметь детей. В общем, на взгляд окружающих вы не изменитесь. К тому же вы дадите нам свое письменное согласие на участие в опыте, так что Комиссия не придерется.

– Вы действительно сотрете архивные файлы с моим делом? – спросил Рауль у начальника тюрьмы, с вялым интересом прислушивающегося к монологам ботаника.

Тот важно кивнул:

– Таково соглашение между нашими организациями.

– А как же правозащитники? – вспомнил Рауль. – Они ведь могут поднять шум на весь Эккарт. Мол, опыты на заключенных и прочее.

– На этот счет не волнуйтесь, – осклабился Обри. – Пусть сначала попадут на мой остров, а там и поговорим. Заповедник тоже неплохо охраняется.

К этому времени за пределами здания заметно стемнело, но автоматика не дала кабинету погрузиться во тьму, постоянно добавляя освещенности. Обитатели тюрьмы, скорее всего, уже давно спали, за исключением отдельных фанатов Интернета.

Три месяца! Не такой уж значительный срок, особенно если больше половины из него пройдет в палате института, а не в камере.

– Я хочу, чтобы никто не узнал, будто некий Р. Эндьета участвует в научном эксперименте. Ни пресса, ни родственники, ни прочие доброжелатели, которые посетят тюремный сайт, – сказал он хмуро. – Я составлю несколько писем, и вы, господин Обри, будете отправлять их моим родителям каждые две-три недели. Требую внести мои условия в договор. Повторяю: никто, кроме вас, сеньор Обри, и вас, доктор Максимов, не должен знать, что я освобожусь через три месяца. Таково мое твердое условие. Сотрудникам института представите меня под именем… Милан Хастич.

Начальник хмыкнул и обменялся с доктором понимающим взглядом, затем кивнул.

– Хорошо, принимается, – произнес Максимов. – Включим ваше предложение в пункт «Особые условия контракта».

– Секретный пункт, прошу учесть. – Рауль поднял палец. – Чего будет он стоить, если каждая секретарша вашей конторы сможет с ним ознакомиться?

– Ладно, ладно, – проворчал ботаник. – Возни с вами, мсье, словно с больным кербером. Так вы согласны или нет, наконец? Полагаю, мсье Обри не будет возражать, если Р. Эндьета останется под его надзором, в то время как некий М. Хастич отправится в Петровск.

– Это не такой уж пустяк, как вы думаете, – проворчал хозяин. – Вам повезло, сэр, что в соглашении учтена подобная реакция добровольца, а мне предоставлены соответствующие полномочия. Анонимность, черт побери! – Выдвинув консоль своего терминала, выдержанную в тонах интерьера, он настучал на клавиатуре несколько символов и вновь обратился к Раулю: – Запомните, что у вас не будет не только прошлого имени, но и всего остального, что вы заимели за всю жизнь – ни трудового стажа, ни образования. Ну, разве что страховка, без нее вы и шагу не сделаете. Доктор сказал, фрагмент генетического кода у вас будет немного отличаться от «эндьетовского», после опыта и внесете его в кредитку. И наконец, бессрочный счет в Национальном Банке Эккарта, все как у полноценного гражданина. Понятно? Кстати, пока не забыл, процедура оформления будет стоить вам тысячу крон, – ухмыльнулся тюремщик. – Конечно, они пойдут на дальнейшее развитие пенитенциарной системы Эккарта, – цинично добавил он.

Рауль мысленно чертыхнулся, но делать было нечего. За пределами тюрьмы, если ничто не помешает, он сможет быстро компенсировать потерю денег. И это гораздо лучше, чем оповещать «антиповцев» и Вешкина о своем досрочном освобождении. Рауль кивнул.

– Да, – встрял Максимов, – это верно, генетический код добровольцев после опыта… м-м… претерпевает некоторые изменения. Совсем неопасные для здоровья.

Рауль понял только то, что хотел понять – никакой полный тест не сможет выявить идентичность Эндьеты и Хастича. Что уж говорить об экспресс-анализе, который проводится процессором кредитки?

– Надеюсь, у меня будет хоть какая-то семья? – озаботился он.

Несколько минут Обри хмуро всматривался в экран, чего-то ожидая, и наконец сказал:

– Походящая по возрасту семейная пара по фамилии Хастич живет в Армстронге. – Он еще немного повозился с манипулятором. – Предупреждаю, что не смогу внести запись в архивные реестры жителей Армстронга и вашего Эль-Фернандо, потому что они хранятся на изолированных от сети носителях. Но семья у вас теперь имеется. – Из принтера вылез листок, заполненный текстовой информацией и четырьмя плоскими копиями голограмм. Начальник тюрьмы откинулся в кресле и вперил в Рауля усталый взгляд. – Изучите информацию на досуге. Имейте в виду, на запрос в Департамент народонаселения любой интересующийся получит односложный ответ: Милан Хастич зарегистрирован и реально существует. Но только до 21-го августа 47-го года, после чего наш мифический персонаж умрет, а Рауль Эндьета будет выпущен из заключения. Годится?

Рауль несколько секунд делал вид, будто раздумывает над предложением – и при этом не уверен, стоит ли его принимать.

– Мне вернут мои вещи? – спросил он.

– О Господи! – воскликнул Обри. – У мне я еще не было такого привередливого кандидата. Может, вам и лицензию на оружие выправить? Старая ведь все равно потеряет силу.

– Было бы замечательно, – улыбнулся Рауль.

– Кстати, не вздумайте эти полгода появляться в Армстронге, а то разоблачат, – буркнул Обри и налил в стакан шипучки. – Департамент и так страдает от ушлых газетчиков.

– Точно, и наш институт тоже, – поддакнул Максимов и поднялся. – Представляю, сколько будет шума в местной прессе! А может, и столичной тоже. Ну-с, мсье, вперед. Ваши требования и так порядком задержали вылет. Нас ждут великие дела!

– Где я слышал эту фразу? – сказал Рауль и хмуро улыбнулся.