Это я, Эдик - Никитин Олег Викторович. Страница 58

Я-1 готов был отлупить я-2 до крови, однако пока решил воздержаться от самоистязания.

– Меня затрахало сниматься в балахонах и с наряженными ублюдками, – с нажимом проговорила Наталья. – Хочу на широкий экран, с полным контактом, и чтобы ничего не прятать. Мне нужны популярность и деньги, дружок, иначе на хрена я всем этим занимаюсь? Мы же договорились, Эдичка, – печально добавила она и потерлась об меня коленом. – А ты меня подвел. Может, у тебя и нет никаких друзей в хорошей студии, а ты меня обманывал, чтобы даром мне в кус потыкаться?

– Есть, есть, – испугался я.

– Так ты дашь Габдрахману в морду? Давно хочу на это посмотреть.

Она криво усмехнулась и запустила маслянистую руку мне в штаны. Оказывается, сцена с верблюдом так завела меня, что ей потребовалось всего два легких движения ладонью – и я уже готов был занять место актера на сцене. Только кто бы мне позволил, осветителю?

– Порви его – и получишь все. А я стану свободна, как лилия…

Она жарко укусила меня в ухо и скрылась на сценической площадке. Я сипло отдышался и двинул за ней – перерыв как раз заканчивался, все собирались обратно.

Учить меня-1 ремеслу осветителя нужды не было. Отвратительный тип по имени Эдичка с готовностью подхватил свое хромированное зеркало и расположился в нужной точке пространства, вне пределов камер – словно восьмой камень в японском саду, невидимый и непременный.

Наталья бросила на меня ободряющий взгляд и повернулась к скучающему «верблюду» задницей. Тот в это время демонстративно и звонко отливал в большой глиняный кувшин, хум. Затем актеры приняли ту же позу, что и до перерыва в съемке, и процесс возобновился с новой силой.

Все-таки в освещении голых лодыжек актрисы равных мне нет. Световые блики так эротично пробегали от пяток к подолу платья, а я-1 твердил словно заведенный, противореча сам себе: «Пусти зайчика в рожу этому уроду! Засвети в глаз Габдрахману, скотина трусливая!». Вопли Натальи подбавляли жару в кипящий от столкновения идей мозг.

Не желаю никому пережить такое раздвоение личности на смелого Танка Кулешова и гаденького слизняка-осветителя с приторным имечком.

И я победил! Страшным усилием мышц мне удалось свернуть свет с его привычного маршрута и залепить им прямиком в объектив панорамной камеры.

– Стоп! – взвизгнул Габдрахман и со скрежетом втоптал окурок в бетонный пол. – Эдичка, кус эмык! Под верблюда хочешь, дафук?

Пальцы у меня разжались от нестерпимого испуга, и звон хрома стал удачным аккомпанементом к общему смятению. Все, что еще двигалось к этому моменту, моментально замерло – даже верблюжий фаллос так и остался торчать в сияющей от внутреннего восторга Наталье. Но ей уже не было до холодного партнера никакого дела, и близость скорой развязки молниями била из ее глаз, заряжая меня нервной бесповоротностью.

– Уволю, – зловеще прошипел режиссер.

– Так его! – подхватила актриса. – Гнать таких надо, маньяким!

Я на секунду опешил, а потом догадался, что она решила помочь мне обрести металлический голос.

– Да, – хрюкнул я. – Довольно мне ползать с тобой в одном дерьме, Габдрахман! Зубби фентизык, Гуль.

Вот я и выругался, как мужчина. Черепушка переполнилась невиданным восторгом, будто я всю жизнь только и делал, что выскрипывал проклятия зубами вместо того, чтобы смачно бросать их в хари ублюдков, как подобает правоверному.

– Про контракт забыл? – зловеще просипел змей-режиссер. – Без единого веб-рубля на улицу пойдешь! Ты чего это усы крутишь, Эдичка?

– Хватит, – выдавил я, обливаясь праведным потом.

При этом меня-2 так и подмывал покорно склонить башку и рассыпаться в униженных извинениях, однако я-1 стоически крепился и не давал этому ментальному рохле взять верх.

– Проваливай, – удивился Габдрахман. – Знают они явное в жизни ближней, но к будущей они небрежны!

(3:6. – Прим. мутакаллима издателя.)

– Пусть же они смеются немного, и пусть они плачут много в воздаяние за то, что приобретали! – парировал я.

(9:83. – Прим. мутакаллима издателя.)

Секретарша подала ему некую твердую копию, судя по всему мой контракт, и режиссер с остервенением изодрал ее в клочья, а потом швырнул обрывки мне в физиономию. Но горделивое выражение с нее не ушло. К этому моменту Эдичка был втоптан в свой затхлый уголок по самые уши, а мышцами и речью владел победительный Танк.

– ть верх.иженных извинениях, однакоклятия зубами___________________ТТТы еще обо мне услышишь, – ликующе заметил я и пнул хром. В ответ Габдрахман лишь скрипнул зубами.

Провожаемый остекленевшими глазами и презрительными тычками бывших коллег, я на прямых словно ходули ногах покинул съемочную площадку и уже на лестнице воткнул в ухо коммуникатор дабира. Мандраж нахлынул с новой силой – но теперь не от восторга битвы, а в предвкушении нового взлета карьеры в качестве… глядишь, и помощником оператора заделаюсьй силой – но лестнице воткнул в ухо коммуникатор дабира. и речью владел победительный Танк.____________, а там…

Сияющие перспективы озарили мне путь даже сквозь мутные стекла бывшей фабрики. Увы, ненадолго. Первыми, что я услышал по телефону после суховатого приветствия, были такие слова:

– Эдик, у меня со спонсорами проблемы… Позвони мне через месяцок, когда бабки подобьем, окей? Что у нас там будет, Шаабан? Нет, лучше попозже, в Рамадане… Что я говорю, дафук? У нас же отпуск у всех будет, какая работа во время поста! Что там дальше у нас… Шаввал, да? Ну, можно… Хотя пост только закончится, отъедаться станем, старые связи налаживать. Вот, Зу-л-Каада в самый раз будет, точно! Ты и не заметишь, как время промелькнет! Уже уволился? Поторопился чутка, дружок… Я же тебе говорил – без отмашки не дергайся. Нет, в Зу-л-Кааде рановато будет, давай уж наверняка чтобы, на Зу-л-Хиджу назначим. Окей? Все, Эдик, не забывай – звони когда сможешь! А сейчас мне пора обратно к спонсору, едва в сортир вырвался.

Первым моим порывом было разбить лбом окно, а вторым – кинуться вверх по лестнице и схватить проклятое зеркало. Вроде как помутнение рассудка рассосалось, и можно трудиться дальше. Не я ли, шайтан побери, самый умелый осветитель в городе? Ладно, пусть не в городе, а хотя бы в этом квартале ценителей искусства.

Однако шок от провала операции оказался так велик, что я-1 полностью овладел конечностями, да и разумом также. Унижаться перед Габдрахманом, ползая и виляя хвостом? Увольте. В конце концов, стоит мне удалиться от места действия на достаточное расстояние, как Эдичка превратится в благородного рафинада.

И я на трясущихся от горечи ногах двинул к тачке.

Уже в самом низу меня настиг звонок Натальи:

– Я знала, что ты сможешь! – торжествующе прошептала она. – Ты уже договорился со своим приятелем? Когда приходить?

– Надо подождать Зу-л-Хиджа, – промямлил я.

Она молчала секунд пять.

– Тебе же обещали сразу, как отделаешься от Габдрахмана. Ты же сам говорил!

– Не сложилось, крошка.

– Инша Алла, – бросила она.

– Но это еще ничего не значит! – крикнул я вдогонку и промахнулся: Наталья уже отключилась.

Сомневаюсь, что она еще хоть раз захочет со мной пошушукаться в уголке и задрать платье в перерыве между эпизодами. Мысленно хлеща себя по роже, я достиг стоянки во дворе фабрики и загрузился в свой битый бьюик.

По контрасту с внутренним миром, внешний после долгой непогоды сверкал белесым небом и крышами раскуроченных машин. Даже реклама, пользуясь высоким небом, сумела пробиться в этот забытый музами район и мозолила глаза, пусть и с помехами. Проклятая студия местами обрела новые стены, и эти участки сияли вечно свежей цифровой текстурой.

Эдичка перестал скулить и смирился с судьбой. А куда ему было деваться? Наверняка сейчас, после такого грубого разрыва контракта, ни один приличный режиссер не возьмет его на работу, будь он хоть трижды гениальным осветителем.