Это я, Эдик - Никитин Олег Викторович. Страница 62

Случай с утратой отменного, горячего, питательного… да что там, просто великолепного супа дурно повлиял на Ленкин характер. Весь вечер она промаялась от страстной ненависти к неведомому похитителю, раза три прошла весь коридор из конца в конец, принюхиваясь возле каждой двери. Увы, блаженный дух наваристых костей мерещился ей повсюду, даже в сортире. Она даже обнюхала толчки – вдруг вор оказался настолько безумным, что с перепугу вылил суп в унитаз. Благоухало из каждого.

Этот загадочный глюк заставил Лену прекратить обонятельный поиск и заняться самоуспокоением. Не хватало еще свихнуться на супной почве.

Маринке с Гошей было рядом с ней так страшно, что они убежали в город, чтобы набрать хоть каких-нибудь объедков. Темнота помогла им завладеть банкой прокисших грибов, насквозь пропитанных плесенью, и газетным свертком черных рыбьих кишок.

– Ты бы хоть трахнул ее, что ли, – посоветовала Марина парню, когда они на вывалили добычу на старую чугунную сковородку и принялись перемешивать будущий ужин. – Вот какая злая.

– Боюсь, – признался Паскудников. – Еще хрен откусит нахрен.

– Так в рот-то его не суй.

– Может, ты Кольку приведешь? Показали бы пример… Глядишь, после жратвы и завелась бы, растаяла.

– Его мамаша меня поленом прогнала. До завтра велела не приходить, а то зарубит. Слушай, а давай мы с тобой перед ней начнем ласкаться и все такое – может, про суп-то и забудет.

– У тебя один секс на уме.

– А у тебя разве нет?

– Человеку в душу плюнули, обманули в родной общаге. Как дальше жить?

С наступлением темноты и окончанием рабочего дня по коридорам и комнатам раздались радостные голоса уродовских парней и звон посуды с самогоном.

К Светке Трусерс пришел ее хахаль, Толик Дрочко, и принес литровую бутылку вонючего пойла. Так Светка отлила четвертушку и добровольно притащила напиток соседкам. В общем, вечер был более-менее скрашен, хотя Ленка выдула целый стакан и даже не икнула, а друзьям досталось буквально по капле целебного варева. Хорошо хоть градус у него был запредельный.

– Танька-то наша отшила Василия, – поведала Света.

– Как? – поразились все. – Такая любовь! Ромео! Жульетта!

– Ну, если честно, – понизив голос и оглядевшись, поделилась осведомленная девушка, – его другая дырка переманила… Он пришел покаяться, а Таня в ответ как закричит – проваливая, дескать, знать тебя не желаю, хер однояйцевый! Ну, он и ускакал на радостях. Теперь она снова с Ганькой любится, тот-то всегда готов.

После такого душевного разговора Лена настолько отошла от потрясения, что позволила Гоше полюбить себя в особо обидной позе. Тот даже повизгивал от восторга, чем довел Маринку до исступления и последующего самоистязания с помощью колотушки.

(Вы все еще читаете этот кошмар? Немедленно прекратите! – Прим. ред.)

Ночью, как видно, в голове у Целко происходило бурное движение мысли. Иначе с чего бы утром у нее был такой загадочно-зловещий вид?

Пока выскабливали сковороду старыми корками, найденными на дне шкафа под ворохом желтых газет, – мыши не успели их догрызть или просто побрезговали, – Марина и Гоша в страхе думали, какая смертельная идея могла зародиться в мозгах молодой женщины. Спросить они боялись, но в то же время их снедало любопытство.

Ленка не стала долго терпеть и таинственно сообщила:

– Есть план.

– Какой?

Паскудников и обе студентки дружно склонились над столом, отчего все три немытых головы оказались прямо над чугунной посудиной.

– Я знаю, как разоблачить воровку.

И она поделилась с друзьями коварным замыслом. Маринке тот настолько понравился, что она радостно хлопнула в ладоши и облизнулась, а вот Гоша опечалился:

– Да где я вам собаку поймаю? Всех уже давно слопали!

– На рынке их полно! – осадила товарища Целко.

– Так они все прикормленные, крыс ловят! Меня же самого завалят на мясо, если я там собаку стану резать!

Но отступать от великолепного плана Ленка была не намерена, потому как твердо замыслила изловить поганую воровку супа. Гоша попытался было склонить подругу к повторному поиску кастрюли (теперь уже, понятно, пустой), однако Лена стояла на своем.

– Я ночью в сортир ходила, так кастрюлю уже обратно подбросили, – хмуро сообщила девушка. – На плиту. Отпечатки пальцев до рези в глазах высматривала, да все без толку. Стерли, падлы! Короче, не спорь, сейчас пойдешь на разведку и высмотришь псину с самой страшной мордой, – приказала она. – Да костей заодно набери, если нормальной жратвы притащить не можешь!

– Почему не могу? – обиделся парень. – Домой схожу, там поди объедков со вчерашнего немеряно.

– А я к Блюйману сбегаю, – оживилась Трахтеншёльд. – А то после колотушки кус чешется. У Кольки поди тоже чего стрельнуть найдется. К мясу-то разве не надо будет? Соли там, перца черного, лист лавровый…

– Ишь ты, лист ей подавай, – удивилась Лена. – Из-под снега листьев выкопай, кленовые сгодятся.

На том и порешили. Паскудников с унылым, но решительным видом облачился в рваный зипун и нахлобучил шапку, и Маринка тоже споро напялила любимую шубку из крысиных шкурок, чтобы проделать часть пути с товарищем. А может, рассчитывала вместе с ним посетить рынок и отыскать в снегу хотя бы мерзлую кочерыжку, или недогрызенную псиной кость, чтобы приглушить острый голод.

– Ленке хорошо, у нее жира много, – пожаловалась она на улице. – В смысле, может долго голодать, и даже польза для здоровья будет.

– Иногда это плохо, особенно когда сзади, – глубокомысленно возразил Гоша.

Лицо его ненадолго просветлело, когда он вспомнил о вчерашних изощренных постельных забавах. Но грядущая забота сразу же омрачила его интеллигентную, хотя и слегка помятую физиономию.

По случаю раннего утра, а было часов десять, народ на улице почти не попадался. Только особо озабоченные пропитанием личности шныряли в поисках редких голубей, ворон и крыс, чтобы подстрелить их из рогаток. Но больная и старая живность уже пала в схватках с вооруженными жителями Уродова. Остались в живых только самые пронырливые и сторожкие твари, которых на мякине было никак не провести.

– А ты не боишься, что хозяин собаки тебя самого зарубит? – спросила Маринка.

– Еще как боюсь… А что делать?

– Брось Ленку, и все.

– Она еще страшнее в гневе, – поежился Гоша.

– Что ж теперь, так и будешь у нее на поводу всю жизнь?

– С ней надежно… Я постараюсь бездомную псину подманить, зачем мне хозяйская?

– А ты всех собак тут знаешь?

Гоша неуверенно пожал плечами.

– Тьфу ты! – Трахтеншёльд плюнула в снег. – Ну я пошла.

Паскудников с тоской проводил ее крысиную шубку взглядом и двинулся дальше – до уродовского рынка оставалось еще метров триста. Позади остался педагогический колледж, трехэтажная изба мэра, продмаг и собес.

Кивая старичью, Гоша тискал в кармане выщербленную рукоятку ножа и зорко, с мрачно-таинственным видом выискивал собак и кошек. На последних, впрочем, он покушаться не собирался. Но раз уж взялся за дело, то из тонуса выходить нельзя, да и лишний раз взбодриться, высматривая быстрое тельце зверька, тоже хорошо. Уверенность Гоше была очень нужна.

Между пустых лотков, среди консервных банок и обрывков газет видна была только кормящая сучка Кабира. Ей прятаться не было нужды. Никто, даже самый голодный уродовец, будучи даже при смерти, никогда не прирезал бы ее семью. И вовсе не из жалости. Так же точно нет смысла кончать недельных цыплят. Неспортивно это, недостойно правоверного.

Вдали мелькнул хвост еще одной, старой и хитрой как сам Иблис суки Бараки, но она недаром дожила до своих немалых лет. Гоша даже не дернулся, чтобы кинуться за ней. Еще никому, по слухам, не удавалось приблизиться к этой псине на расстояние выстрела из рогатки или броска топора. Тут могла помочь разве что снайперская винтовка, да где ж ее взять? К тому же, пока будешь бежать к собачьему трупу с расстояния выстрела, его уже разделают и сожрут падкие на халяву уродовцы. И шапку из шкуры изладят. Тебе же потом и пулю попытаются загнать.