Артания - Никитин Юрий Александрович. Страница 40

Круто развернул коня, гикнул, свистнул, конь с места взял в бешеный галоп. Губы Олексы, когда провожал взглядом всадника, тронула скупая усмешка. На всем пути Тур будет стараться проскочить поближе к деревьям, чтобы испытать неистовый восторг, когда целый ствол, срубленный, как легкая тростинка, на скаку, соскальзывает с косого пня и втыкается в землю заостренным концом!

Дорога тянулась серая, а покрытые пылью кусты по обе стороны выглядели клочьями серого неопрятного тумана. Дважды перед конем перебегали ящерицы, а совсем близко над головой пролетела большая черная птица, каких он не видывал раньше. Все это что-то значило, предвещало, пророчило, но, как говорят волхвы: судьба сильного ведет, слабого тащит, а героям так и вовсе дано вести за собой судьбу. Бывает, что ведут не только свою судьбу, но и судьбы целых народов.

Тур догнал нескоро, заорал издали:

– Привал!.. У меня конь притомился!

Олекса поинтересовался:

– Как приняли?

Тур сердито зыркнул в сторону Придона…

– Попался бы – убили!

Привал, коней пустили попастись, перекусили хлебом и сыром, наслаждаясь свежим воздухом и простором, и снова в седла, снова рысь, галоп, безумная скачка навстречу ветру.

Солнце изредка проглядывало в разрывы облаков, и тогда на голые плечи обрушивался приятный жар, проникал вглубь, горячил кровь. Ветерок изредка взметывал пыль. Приходилось всматриваться до рези в глазах, пытаясь определить, скачет ли впереди кто-то на резвом коне или же просто балует ветер.

Далеко слева зелень выглядит слишком уж резко очерченной, явно засеянное поле, но домика не видно, справа так же далеко темнеет гряда невысоких гор.

Когда он проезжал здесь пять лет назад, видел только небольшую рощу да крутую петлю, что делает речушка, а теперь здесь десятки домов, добротное селение, вот-вот поставят стену и смогут называться городком.

Пару домов так вообще поставили в два этажа, еще с десяток – в полтора. Люд чувствовал себя в безопасности, дома иногда совсем теряются на пространстве, словно их строили волки-одиночки или очеловечившиеся медведи, но кое-где все же сбивались, как овцы в стадо. На улице народ попадался именно здесь: на завалинках, просто на спиленных стволах толстых деревьев. Все провожали Придона и его спутников любопытными взглядами, дважды за ними увязывалась ребятня.

Тур загорланил веселую песню. Придон прислушался, слова знакомые, даже привычные, сейчас вдруг показались грубыми и какими-то… идущими мимо.

– Не так надо, – шепнул он одними губами. – Но как?..

Ветер сорвал с губ и унес, копыта стучали чаще, это он сам безотчетно ускорял конский бег, встречный ветер охлаждал и не мог охладить раскаленный лоб.

Но как, пронеслась злая мысль, как выговорить эти клокочущие, как лава, слова, чтобы получился не дикий крик, а песня? Которая тронет Ее сердце?

Справа и слева нарастал грохот. Олекса и Тур поравнялись, их кони несут всадников легко, могучие богатырские кони – Горицвет лично проследил, чтобы их кони не уступали Луговику. Придон покосился с неприязнью. С их появлением сладостные грезы об Итании вспорхнули и унеслись, как испуганные бабочки.

– Где же Градарь? – крикнул он.

– Уже скоро, – прокричал Тур, – если верить Олексе!

– Он что, всякий раз кочует по разным местам?

– Да, он все еще не привыкнет, – ответил Тур, – что мог бы переложить все заботы о перекочевье на внуков.

Олекса крикнул через голову Придона:

– Внуки у него умнее. Едут не наугад, а туда, где и в прошлом году трава была густая и сочная… А Градарь не раз терял стада…

– Все не успокоится! – прокричал Тур.

Они чуть сбавили конский бег, кони потряхивали гривами, глаза блестят, готовы нестись до изнеможения.

– Да, – согласился Олекса, – пора бы ему на покой… Как думаешь, Придон?

Придон ответить не успел, Тур захохотал, став похожим на своего громогласного отца.

– Покой? Это то же самое движение!

– Да ну? – спросил Олекса саркастически. – Куда же?

Тур пожал плечами:

– К старости, к смерти… Так раз уж покой все равно не спасает, то не лучше ли?..

– Лучше, – согласился Олекса – Кто жаждет покоя, тот должен быть глухим, слепым и… это… не интересоваться женщинами. Вообще-то покой не где-то, а в нас самих. Я, к примеру, покоен…

Тур посмотрел на него и чему-то рассмеялся. Олекса рассердился:

– Чего ржешь?.. Он тогда жульничал!.. У него свинец был забит в кости!

Они заспорили, Придон даже не слушал, у них свои интересы и свои разговоры, постороннему не понять, да и неинтересно, как вот и его не понять… да он и сам себя не понимает, но это жуткое и сладостное сумасшествие, эта дивная мука, что терзает грудь.

Скакали весь день, потом напоили коней и снова понеслись уже в ночи. Степь залита волшебным лунным светом, странный мир, когда небо темное, а земля как будто укрыта серебром.

Придон на скаку запрокинул голову. Угольно-черное небо со сверкающими звездами выгнулось над ним огромной опрокинутой чашей. Он – в центре мира, и все звезды смотрят на него. Звезды – это глаза тех, кто пал, защищая родную землю. Они внимательно следят за артанами, словно совесть. Когда умру, подумал он, нет… когда погибну… тоже стану звездой и буду смотреть на артан, чтобы не сворачивали с пути.

Но пока что, сказало в нем без всякой связи, я готов отдать кровь по капле, чтоб в твоем саду она взошла цветами!

Смутно удивился, при чем тут звезды, но тут же со сладким тревожащим страхом понял, что, куда бы ни смотрел, о чем бы ни думал, ее образ всегда перед глазами, а в самых умных беседах может ляпнуть что-то невпопад, ибо разговаривает и с нею.

Рассвет застал их все еще скачущими. Дивные артанские кони устали, но все еще неслись, мало уступая в скорости летящим стрелам.

А потом, уже при ярком солнечном свете увидели, как вдали заклубилась пыль, затем из желтого облака вынырнул летящий навстречу всадник. Следом таким же бешеным галопом неслись еще двое. В руках блестят боевые топоры, все трое обнажены до пояса, все трое окоричневели от знойного солнца, длинные черные волосы трепещут под встречным ветром, вытянутые в струну, как гривы и хвосты их коней.

Передний, подскакав ближе, выглядел таким разочарованным, что Придон через силу улыбнулся. Молодые герои размечтались, что удастся сразиться с неведомым чужаком, что явился угонять их табуны!

Он вскинул ладонь в приветствии. Передний всадник остановил коня, красиво поднял на дыбы, так же красиво поднял руку, мол, и у него тоже есть мышцы, крикнул звонко:

– Приветствую, сын тцаря! Меня зовут Автангал…

Придон ответил:

– Приветствую, Автангал. Я помню тебя. Ты носил за героем Кунгером щит, а когда тому метнули в спину нож, ты перехватил на лету.

Автангал расцвел от смущения, голос зазвенел:

– Доблестный Придон! Такой великий воин запомнил меня, десятилетнего подростка? Я счастлив и никогда твоей похвалы не забуду.

– Сейчас ты уже мужчина, – определил Придон, хотя Автангалу вряд ли больше пятнадцати лет. А запомнил он его потому, что для самого тогда был первый поход во главе самостоятельного отряда. – Благородный Градарь у себя?

Подскакали двое других, такие же подростки, не по годам развитые, широкие в плечах, сила и удаль выплескиваются из ушей, глаза горят жаждой подвигов, свершений. Их уже сейчас можно на Куявию.

Один сказал поспешно:

– Да!.. Как всегда, за пиршественным столом. Я проведу тебя, если позволишь!

Второй метнул сердитый взгляд, каждому хочется выскочить хоть ненадолго из скучной работы табунщика, но смолчал.

– Показывай дорогу, – велел Придон.

Кочевье Градаря увидели по дымкам, что поднимаются из-за края земли, темными струйками уходят вверх по чистому безоблачному небу. Похоже, шатры на том же месте, что и пять лет тому, когда Придон виделся с Градарем последний раз, хотя за это время Градарь поменял… или мог поменять место стоянки бессчетное число раз.